Тарназариум Архимеда - Спейсер Кацай

— Две тысячи шестьсот сорок восьмой, — по массе серых одеял, напоминающих безжизненно-всхолмленную лунную равнину, полоснул луч света, — на выход!..

Кондратюк вздрогнул, зашевелился и, не думая ни о чем — думать при таких командах запрещалось вообще — побрел туда, где в конце черного туннеля мерцало ослепительное пятно фонаря. Спиной ощутил, что Арданьян, приподнявшись на локтях, смотрит ему вслед. Володя спал, как убитый. Как убитые спали и те, на чьи руки и ноги наступал Кондратюк. Словно брел по полю, укрытому теплыми, еще не начавшими разлагаться, трупами. Только счастливчики, нашедшие себе место на вырубленных в скале подобиях нар, болезненно покашливали во сне.

— Шнеллер, шнеллер! — торопливо качнулся световой круг и Кондратюк, насколько мог, убыстрил свои движения.

Думать он начал только тогда, когда его вывели на поверхность. В концлагере "Дора" вечерело. В темно-голубых небесах уже болтался бледный обмылок Луны, а горный воздух был настолько свеж и ароматен, что Кондратюк мгновенно опьянел, словно глотнул стакан крепкого самогона. Его даже качнуло из стороны в сторону. Но удар дула шмайсера в спину мгновенно отрезвил Георгия и он, прикрывая рукой слезящиеся глаза от яркого, как ему показалось, света, побрел в направлении, указанным ударом оружия. Туда, где находился домик начальника лагеря.

Того на месте не было. Вместо него в помещении находился подтянутый худощавый старик с перекошенным лицом. Когда-то чем-то изуродованное, оно зловеще ухмылялось одной своей стороной и скорбно поджимало губы — другой. На переломанном и свернутом набок носу поблескивало пенсне, напоминающее пенсне Генриха Гиммлера. Или Лаврентия Павловича Берии.

Старик нетерпеливо махнул рукой охраннику, попытавшемуся доложить о своем прибытии, отпустил его и несколько раз обошел вокруг Кондратюка, разглядывая его со всех сторон. А тот неподвижно стоял посреди комнаты и не мог оторвать взгляда от стола, на котором, рядом с дымящейся чашкой кофе и картонной папкой, лежала небольшая книжечка в дешевой мягкой обложке. Однако Кондратюк узнал бы ее из миллиона других книг. Потому что именно им самим, за его же собственный счет, она была издана в Новосибирске в далеком двадцать девятом году. Называлась она "Завоевание межпланетных пространств" и автором ее был тоже он сам.

Старик заметил остановившийся взгляд Кондратюка, удовлетворенно хмыкнул и придвинул к столу один из стульев, рядком выстроившихся под стенкой. Указал на него рукой:

— Садитесь, Георгий Васильевич! В ногах правды нет. Что предпочитаете? Чай, кофе?

Кондратюк вздрогнул и только через секунду понял, что Георгий Васильевич — это он, номер две тысячи шестьсот сорок восьмой. Потом еще с минуту Георгий растерянно переводил взгляд с книжки на старика и никак не мог сообразить, чего же от него хотят. А хотели, оказывается, от него совсем немногого. Сотрудничества. Полного и бесповоротного.

— Понимаете, Георгий Васильевич, — бравировал своим либерализмом старик, с едва уловимой брезгливостью наблюдая за тем, как трясущиеся и грязные руки Кондратюка сжимают белоснежный фарфор чайной чашки, — понимаете, я с некоторым скепсисом отношусь к кадровой политике некоторых наших ведомств. Рабочей силой для самых примитивных работ у нас предостаточно. Искать силы интеллектуальные, просто лень. Или же не хватает этого самого интеллекта. Есть в этом определенный перекос. В неправильном направлении перекос.

Старик подтянул к себе папку, лежащую на столе, и открыл ее. Разомлевший от выпитого чая и вкуса армейских галет, Кондратюк пытался внимательно слушать его. Или создавать впечатление такого процесса.

— Так вот. Я внимательно изучил досье, собранное на вас. Как вы понимаете, на рядовых заключенных подобных документов не составляют. После этого я не менее внимательно наблюдал за вами на протяжении последнего полугода. Начиная с вашего перемещения из Бухенвальда. И у меня создалось впечатление, что вы элементарно хотите выжить в этом пекле, не так ли?

Кондратюк на мгновение замер, а потом, опустив глаза, медленно кивнул головой.

— Да не стесняйтесь вы, — попробовал поморщиться своим изуродованным лицом старик, — это — естественное желание. И мы, кстати, можем помочь его осуществлению.

Он пристально посмотрел на Кондратюка, но тот продолжал молчать, опустив голову. Собеседник вздохнул и подтянул к папке книжку.

— У вас очень светлая голова, Георгий Васильевич. Ведь это ваш труд, не так ли?.. Я знаю только двух людей, равных вам по силе теоретической мысли. Правда, они мыслят чисто в инженерной плоскости, а вы… Ладно, об этом потом. Так вот, про теоретиков. Это — американец Роберт Годдард и мой коллега Вернер фон Браун. Кстати, именно последний, ознакомившись через абвер с вашими теориями, и попросил меня поискать ваши следы на территории Рейха. А вдруг?.. "Вдруг" получилось. Таким образом, мы можем помочь вам не только выжить, но и продолжить интересную — очень интересную! — работу по специальности.

И только тут Кондратюк понял, что у него — у них! — появился шанс. Очень большой шанс.

Он оторвал лицо, покрытое подтеками цементной пыли, от чайной чашки и в упор взглянул на старика.

— Извините, герр…

— Называйте меня герр доктор.

— Извините, герр доктор, но, как вы понимаете, я нахожусь не в том положении, чтобы принимать или не принимать полученные предложения. Я просто вынужден исполнять приказы.

Старик снова поморщился:

— Ну, зачем же так, Георгий Васильевич? Ведь мы с вами прекрасно понимаем, что дубиной нельзя заставить работать серое вещество. Дубиной его можно только выплеснуть из черепа. Тут другие силы нужны. И, в первую очередь, силы увлечения, а не принуждения. У вас, как я понимаю, они развиты довольно сильно.

— Силы. Да. Увлечения, — пробормотал Кондратюк, не отрывая глаз от изуродованного лица герра доктора. Давно уже так открыто он не смотрел на другого человека. И это вызывало чувство какого-то непонятного наслаждения. Оно расслабляло. — Увлечения, — повторил он. — С увлечением работать на врагов моей Родины?

Старик попытался пожевать губами:

— Все войны — явление преходящее. А работать можно и не на какую-то конкретную страну, а на будущее.

— Будущее, расстрелянное вашими ракетами?

Доктор помолчал, а потом тихо, очень тихо, произнес:

— Мы работаем над проектом вывода ракеты в космос.

И, не смотря на его полуслышный шепот, Кондратюк вздрогнул, как от оглушительного крика.

— В космос? — переспросил. — В космос!?.. Но, все что я видел тут…

— А, тут, — пренебрежительно махнул рукой доктор, — игрушки для военных. Не игрушками мы занимаемся в другом месте. На одном из островов Балтийского моря. Именно там, Георгий Васильевич, творится космическое будущее человечества. Нового человечества. — И он перегнулся через стол к Кондратюку: — Не желаете присоединиться?