Магиня для эмиссара - Надежда Кузьмина

   - Сита, нет. Я уже понял кое-что насчет тебя, и отвечаю - нет! Ссэнасс советует подождать, и я согласен. Пока мы ходим с синюшными спинами, думай о нас, как о женихе с невестой, - засмеялся, - ведь этот этап мы как-то пропустили. Хватит того, что я каждый вечер творю с твоей грудью. Мм-м... - губы переместились к шее, - ...и не только с ней.

   Я попыталась отпихнуть его. Говорить, когда происходит такое, было просто невозможно. Не удавалось даже думать. А узнать хотелось:

   - Рейн, Рейн... Что ты имел в виду, когда сказал, что кое-что насчет меня понял?

   Спросила и тут же пожалела. Сейчас ответит, что уже понял, что я - бесчувственная, но его это устраивает. Или не устраивает. Что так, что эдак - плохо.

   - Понял, что твой первый муж был еще тупее, чем я думал. Прости, подробно объяснять не стану. Если доживём - покажу.

   Совершенно непонятно, зато оптимистично. Особенно последняя фраза.

   - Сита, - он улыбнулся, - у тебя уже ребёнок, но при этом в некоторых вещах ты осталась девочкой. Потерпи...

   Ладно. Я гладила пальцами его плечи, перебирала черные волосы, прикасалась к лицу, и меня это всё вполне устраивало. Я бы даже не возражала, если бы дети появлялись от поцелуев - в исполнении мужа они мне очень-очень нравились.

   - Отпускай меня - я пойду.

   - А если мне приснится страшный сон? - улыбнулась я.

   - Сита, ну что ж ты делаешь? Ты же видишь, что я не хочу уходить. Вот только боюсь, что сам могу оказаться страшнее любого кошмара. Знала бы ты, о чём я думаю, когда целую твою грудь. Причём, - он чуть напрягся, - кажется, не все мысли мои. Например, сегодня пришли в голову два способа, о которых я раньше не слышал.

   Вроде шутка, а вроде и нет.

   - Ну, если такое пришло в голову, вывод однозначен: тот, кто делится с тобой актуальными знаниями - человек, мужчина. Я бы сказала, что это уже здорово. Что не чудо-юдо какое и не голосящая по утрам из окна малохольная дева.

   - А как ты относишься к рыжим?

   - Которые знают много способов? - опустила я ресницы.

   - Сита!!!

   Мой муж-брюнет внутри рыжий. А снаружи - синий! - вздохнула я, глядя на спину поднимающегося с кровати Холта.

   - Стой!

   - Сита?

   - Дай посмотрю на пятна. Что они побледнели еще немного - вижу. Но мне кажется, что края как-то изменились. Контуры, что ли, стали четче? Присядь, погляжу.

   Уверенности не было. Так что я постаралась как следует запомнить текущее положение дел, чтобы впредь следить аккуратнее.

   Потом Холт разглядывал мою спину. Я перекинула волосы на грудь и смирно сидела, обняв колени. Он гладил кончиками пальцев позвоночник, водил вокруг. Я ёжилась. Пока не трогаешь - вроде ничего, не так уж и чешется. Но стоит прикоснуться - и зуд становится почти нестерпимым.

   - Моя голубая жена. А если без смеха, ты тоже побледнела. И пятна - ты права - их границы меняются. Часть еще расплывчата, но часть стала выглядеть четко, как проведенная толстым карандашом линия.

   Так и эдак. И как - хорошо? Вот бы знать...

   Пару раз я ловила себя на желании написать о том, что произошло в катакомбах, учителю. Спросить совета. Даже бралась за ручку. И каждый раз откладывала ее в сторону. Потому что творящееся со мной и Рейном казалось чем-то очень личным, почти интимным. И как практически невозможно заговорить о нескромных недомоганиях даже с близким человеком, так и тут - я не находила слов... Зато потом нашла предлог или причину, почему стоит промолчать. Если всё закончится ничем - так и говорить не о чем. А если что-то выйдет, то не стоит доверять секрет такого масштаба бумаге и почте. И становиться предметом для любопытства всех последователей Сильвануса. Быть двухголовым теленком в кунсткамере не хотелось совершенно.

   Так что нашим главным научным консультантом оставалась Ссэнасс.

   Меня это вполне устраивало. Кто еще может взглянуть на проблему изнутри?

   Рейн закончил меня разглядывать и придвинулся вплотную. Обнял. Сейчас я сидела в кольце его рук и ног, он дышал мне в ухо. Потом твердая ладонь поднырнула под мою руку, приподняла грудь. Большой палец погладил сосок. Муж коснулся губами мочки уха: "Си-и-та..."

   Он снова целовал мою шею и плечо - медленно, тягуче, сладко. И опять наши сердца колотились, как сумасшедшие. Вторая ладонь сползла на живот, потянула шнурок панталон, распуская узел, скользнула в них. Я зажмурилась...

   И тут он остановился. И со стоном резко от меня отодвинулся.

   Я обернулась к нему:

   - Рейн?..

   - Сита, Сита... Ты такая нежная, доверчивая, послушная. Как я могу? Как?

   Что тут скажешь? Постараюсь быть еще и терпеливой. Когда-нибудь это кончится.

   Когда Холт ушёл, из-под кровати вынырнула Ссэнасс. Запрыгнула на одеяло, потопталась, выбирая место, и улеглась носом ко мне. Лап сейчас было почему-то пять.

   - Хорошшший дом. А ты - шшшди...

   Жду.

Глава 20

Труд кончается, но хорошо

выполненная работа не пропадёт.

Катон Старший

   Бумаги привезли, как и обещали, на следующее утро. Холт учинил целое представление, гоняя доставивших их местных инспекторов. А попутно просветил нас всех, что и ящики неудобные, и почерк у писарей нехорош, и рассортировано всё не так, как следовало бы... В общем, думаю, часто тревожить нас не станут.

   Я копалась на кухне, соображая, чем мы будем питаться. Хотелось обязательно угостить Рейна тремя особенно хорошо удававшимися мне блюдами - пряным мясом в горшочках, песочными пирожными с взбитыми сливками и цукатами и - хмыкнула - жареной миреньей. Но в данный момент речь о деликатесах не шла, вопрос стоял просто и остро - было неясно, из чего готовить завтрак. В общем, беру корзину, спрашиваю у Холта, где тут ближайший рынок - наверняка ведь знает, - и топаю туда. А пока сделаю нам по бутерброду из остатков вчерашнего хлеба и курицы. И кофе. Без молока и сахара.

   Перед тем, как выйти из дома, села напротив зеркала. Нужно было заплести волосы. И тут имелись нюансы.

   Благородные ньеры предпочитали высокие прически с пучками или падавшими на шею локонами. А вот крестьянкам и прислуге полагалось носить косы. И не просто косы - по плетению на голове можно было понять, откуда родом хозяйка. Например, на крайнем юге Таристы принято было носить одну косу, начиная ее с макушки, и вплетая новые и новые пряди. А в предгорьях Аррите предпочтение отдавалось двум косам на прямой пробор. Иногда коса подвязывалась петлей, так называемой баранкой, или укладывалась короной вокруг головы. Иногда косичек было несколько, а затем они объединялись в одну. Мы с Вилькой потратили несколько месяцев, рассматривая селянок на базаре в Виэнии и копаясь в библиотеке - нам приспичило составить каталог народных причесок родной страны. Затея провалилась с треском. Точнее, мы махнули на нее рукой, после того как поговорили на рынке с парой колоритных особ из соседних деревень. Только у одной на голове красовался хитро заплетенный кукиш, а у другой коса начиналась от линии волос, потом делилась на две и крепилась за ушами. Выяснилось, что между разделенными речушкой шириной в три шага селениями идет давнее соперничество, и разный фасон причесок - тоже предмет соревнования - кто придумает позатейнее.