Черневог - Кэролайн Черри

— Я ничего не смог услышать, — сказал он, глядя, как тяжело вздохнул Петр, как он закачал головой. — Возможно, — он запнулся, и в этот момент Петр взглянул на него. Теперь он должен был продолжать, просто было глупо тянуть время. — Возможно, что это было ее собственное решение. Она могла решить… — Неожиданная мысль словно ударила его, и он ухватился за нее без лишних рассуждений. — Она могла просто-напросто решить, что у леших были веские причины для молчания, и поэтому она намеревалась последовать их примеру. Возможно, что она просто не поверила тому, что услышала от нас. Честно говоря, я не уверен… — он хотел было сказать: «… что поверил бы в то, что услышал от нее». Это было бы чистой правдой, но он оставил это недосказанным. Но, Господи, ведь Петр прислушивался к тому, что он только предполагал. И он со всей горячность пожелал, чтобы он держал свой рот на замке.

Тем временем Черневог умывался чуть выше их по течению ручья. Возможно, что он слышал так или иначе часть из сказанного между ними, а об остальном мог догадаться. Может быть и был прав Петр, когда предлагал налить ему еще одну чашку чая, а потом положить на лошадь и таким образом прекратить выслушивать его советы и возражения, по крайней мере до тех пор, пока они не отыщут Ууламетса.

— Время ехать, — сказал Петр, вытирая руки о колени, поднимаясь и глядя на Черневога.

Но вдруг он неожиданно остановился, глубоко вздохнул и, все еще глядя вперед, сунул руки за пояс.

— Змей хочет, чтобы я спросил тебя, — начал он, обращаясь к Саше, — о том, о чем он с тобой говорил. Я не хочу, чтобы ты отвечал, если ты не хочешь отвечать мне. Но если в этом заключается безопасность Ивешки и если есть что-то, что я могу сделать, то ты должен понять меня Саша мне это действительно хотелось бы знать и самому.

Петр никогда не спросил бы его подобным образом. Ни в связи с Ивешкой, ни в связи с какой-то бедой.

— Он сказал, — Саша начал говорить почти шепотом, — что все происходящее вокруг нас вызвано волшебством. Оно явно настроено враждебно к нему, но насколько это правдиво, я не знаю. В связи с этим он говорит, что если у него будет возможность использовать свое волшебство, то нечто отыщет его. Что собой являет это нечто, он не говорит, и об этом ничего не сказано в его книге. Но он утверждает, что это может использовать Ууламетс, и это может как-то повредить Ивешке…

— Господи, — только и смог произнести Петр, едва шевеля губами.

— Петр, я не знаю. Он говорит, что если волшебство наложит руки на колдуна, подчинив его себе тем или иным образом, то тогда оно будет способно делать в нашем привычном мире все, чего оно не может делать без такого условия. Он утверждает, что когда оно доберется до него, то следующими окажемся мы.

— И каково же мое место во всем этом?

— Он хочет поместить в тебя свое сердце, чтобы заняться своим колдовством с минимальным риском для себя.

— Он сумасшедший!

— Я не думаю, что он сумасшедший, но я определенно знаю, что нам он не друг. И я не могу сказать, насколько он правдив. Его книга ничем не помогла мне. Я не знаком с волшебством, по крайней мере с тем, которым владеет он. Этого не знает даже Ууламетс.

Петр прикусил губу.

— Твое волшебство, его волшебство: для меня в этих словах очень мало здравого смысла, ты и сам знаешь об этом.

— Каждый колдун пользуется лишь определенным видом волшебства. Ведь колдун получает его в дар при рождении. Но какой бы ни был этот дар, с возрастом ты не сможешь так просто воспользоваться им. Возможно, что в этом случае твои знания становятся все больше и больше, и гораздо труднее выяснить с достоверной точностью, чего именно ты хочешь. Вот, к примеру, этот кувшин с водкой… Ууламетс сказал, что такая работа удается лишь раз или два в жизни, и это самое настоящее волшебство, которое удалось мне. Этот факт не имеет ничего общего с миром естественных вещей и во многом совпадает с другими разновидностями волшебства. Но я не могу повторить его. Ууламетс прав: когда ты становишься старше, то начинаешь видеть, сколь сложен окружающий тебя мир вещей, и становишься не уверен в своей правоте…

— На этот счет все колдуны имеют очень плохие привычки.

— Очень жаль.

— Саша… только честно ответь мне. Что означают все эти разговоры о сердце и что именно он собирается сделать?

— То же, что он сделал с Совой. Но я не знаю, как это может сказаться на тебе.

— Если он поймет, что я могу сопротивляться ему, то вполне возможно, что он и не предложит мне этого.

— Не знаю. Я не уверен… — Саша тут же поймал себя на слове и взъерошил рукой волосы. — Извини, Петр… Господи!

— Но я ничего не понимаю в этом: волшебство, которое на самом деле волшебством не является…

— Я пользуюсь волшебством, Петр, но с его точки зрения это вообще не волшебство.

Петр внимательно посмотрел на него, и в этом взгляде было заметно замешательство.

Саша бросил в его сторону беспомощный взгляд и сказал:

— Мы ведь понимаем, что имеем в виду.

— Господи.

— Я использую то, что получил в наследство при рождении. Я передвигаю мелкие камни, и это являет собой всего лишь самую незначительную часть волшебства. Но зато это моя часть. Он же замахивается на гораздо большее, чем получил от рожденья. И этот факт является уже большим отличием. Он никогда не беспокоился о мелких камнях, он хотел двигать и рушить целые холмы, что ему и удавалось. Он никогда не принимал в расчет последствий, потому что волшебство способно отгородить его от их воздействий, и никак не заботился об остальном мире.

— Ты хочешь сказать, что он в какой-то мере криворукий?

— Да, в некотором роде. Но так можно было бы рассуждать, имея дело с дураком, однако он уже сформировался как колдун. Он без труда может делать мелкие вещи, и вещи крупные. Подобно тому, как я вытягивал силы из деревьев, он черпает их в том самом месте, откуда приходит Малыш.

— Так значит поэтому Малыш остерегается его?

— Возможно. Я не знаю, что именно он может делать, и я не знаю, каково вообще то место. Ууламетс как-то сказал, что самой непростительной ошибкой, которую может совершить колдун, возможно заключается в том, что он пожелает гораздо больше волшебства, чем в состоянии воспринять. Я думаю, что здесь он был прав, хотя… В его доводах была солидная брешь, огромная черная дыра, как раз в том самом месте, где было произнесено слово «возможно». — Он взглянул Петру в глаза, раздумывая над этим, потому что в том случае, если их дела будут на самом деле плохи, Петр не должен оставаться в неведении об этом. — Не знаю. Я не знаю, что именно мог знать Ууламетс. Я думал, что может быть мне удастся сделать это гораздо лучше, может быть я сделаю то же самое, но более верным путем. А может быть, я делаю ужасную ошибку, не связываясь с волшебством…