Темная половина (Dark Side) - Стивен Кинг

— Это ложь.

Алан удивленно взглянул на Тада.

— Он не отпустил бы ее столь легко и дешево отделавшейся. Это невозможно после того, что он сотворил с Клоусоном. Кроме того, именно она оказалась основным провокатором, разве вы не помните? Клоусон выложил перед ней немного денег — их никак не могло быть очень много, учитывая состояние его финансов — и она клюнула, разрешив коту вылезти из сумки. Поэтому не рассказывайте мне сказки, что он ее сперва застрелил, а потом разрезал на части, и она не страдала.

— Хорошо, — сказал Алан. — Это было не так. Вы хотите знать, как это действительно произошло?

— Нет, — тут же сказала Лиз.

Наступил момент тяжкого молчания. Даже близнецы, казалось, ощутили нависшую атмосферу в комнате; они смотрели друг на друга с выражением, очень похожим на глубокую печаль. Наконец Тад произнес:

— Можно мне снова спросить: во что вы верите? Во что вы верите сейчас?

— У меня нет теории. Я знаю, что вы не делали магнитофонной записи высказываний Старка, поскольку аудиоусилитель не обнаружил никакого шума от ленты, а ведь это устройство четко воспроизвело даже объявления диктора на станции Пенн, что поезд «Пилигрим» на Бостон подан для посадки на путь номер три. И этот поезд действительно туда подавался сегодня днем. Посадка началась в два тридцать шесть пополудни, и это как раз соответствует времени вашей маленькой беседы со Старком. Но мне даже и не требуется всего этого. Если бы разговор со стороны Старка был записан, либо вы, Тад, либо Лиз тут же поинтересовались бы, что показал усилитель, как только я сообщил об его использовании. Но никто из вас этого не сделал.

— Все это так, но вы по-прежнему не верите в это, ведь так? — сказал Тад. — Я имею в виду, как вы мечетесь и крутитесь — достаточно хотя бы того, что вы действительно стараетесь выйти на этого доктора Притчарда — но вы на самом деле не сможете всегда придерживаться какой-то средней линии во всем происходящем, ведь это просто невозможно? — Голос Бомонта звучал расстроенно и грустно чему он сам несколько удивился.

— Сам парень допустил, что он не Старк.

— О да. Он был здесь чрезвычайно искренен.

— Вы ведете себя так, словно это вас ничуть не удивило.

— Не удивило. А вас?

— Честно говоря, да, удивило. После всех этих преступлений и бед, после доказательства факта идентичности ваших дактилоскопических и голосовых отпечатков…

— Алан, на секунду обождите, — прервал его Тад.

Алан сделал паузу, вопросительно глядя на Тада.

— Я сказал вам сегодня утром, что подозреваю Джорджа Старка в совершении этих убийств. Ни мой сообщник, ни психопат, который изобрел способ передавать чужие дактилоскопические отпечатки, не соответствуют тому описанию, которое дал я, и которое подтвердилось при опросе свидетелей — и вы все еще не верите мне. А сейчас?

— Нет, Тад. Мне бы хотелось определенно ответить на этот вопрос, но лучшее, что я могу сказать: «Я верю, что вы верите».

Он поднял взгляд на Лиз.

— Вы оба.

— Я буду стремиться узнать правду, — сказал Тад, — хотя вряд ли что-нибудь другое в меньшей степени позволит мне остаться в живых, как и моей семье. И сейчас моему сердцу радостно было хотя бы услышать, что у вас нет теории, Алан. Это немного, но все же шаг вперед. Я пытаюсь показать вам, что вы можете говорит сколько угодно об отбрасывании невозможного и принятия того, что после этого остается, как бы невероятным оно ни оказалось, но здесь это не работает. Вы не принимаете Старка, а он и есть то, что остается, когда вы отбросите все постороннее. Позвольте мне прибегнуть к такой аналогии, Алан: если у вас слишком много доказательств наличия опухоли в вашем мозгу, вы пойдете в госпиталь и ляжете на операцию, даже если шансы на то, что вы останетесь живы, не столь уж и высоки.

Алан открыл рот, покачал головой и остановился. В гостиной вновь слышались лишь тикание часов и возня малышей. Тад внезапно ощутил, что здесь он прожил всю свою взрослую жизнь.

— С одной стороны, у вас уже имеются достаточно веские доказательства для проведения серьезного расследования, — резюмировал ситуацию Тад. — С другой стороны, вы получили ничем не подтвержденное утверждение по телефону, что он «пришел в себя» и «теперь знает, кто он есть». И все же вы склоняетесь принять на веру именно это утверждение вместо доказательств.

— Нет, Тад. Это не так. Я не принимаю никаких сообщений и утверждений прямо с ходу — ни ваших, ни вашей жены, и уж еще меньше тех утверждений, что сделал человек, который звонил вам. Мой выбор остается еще открытым.

Тад показал пальцем через плечо на окно. За развевающимися легкими занавесками они могли видеть патрульную полицейскую машину с полисменами-охранниками.

— А как насчет них? И их выбор остается открытым? Я молю Господа, чтобы вы оставались здесь, Алан, я бы взял вас сюда одного вместо целой армии полисменов, потому что вы будете держать хотя бы один глаз приоткрытым. У них же они будут закрытыми.

— Тад…

— Не обращайте внимания, — сказал Тад. — Это правда. Вы сами это знаете… И он тоже это знает. Он будет ждать. А когда все решат, что все кончилось, и Бомонты в безопасности, когда полиция свернет свои навесы и уберется, Джордж Старк пожалует сюда.

Тад замолчал. Лицо его омрачилось тяжелым раздумьем. Алан заметил, как усиливались прямо на глазах сожаление и усталость на лице Тада.

— Я хочу вам сейчас кое-что сказать — обоим вам. Я точно знаю, чего он хочет. Он хочет, чтобы я написал еще один роман из серии романов Старка, — вероятнее всего об Алексисе Мэшине. Я не знаю, смогу ли я сделать это, но если я решу, что это кому-то из нас поможет, я попытаюсь. Я заканчиваю работать над «Золотой собакой» и начинаю этот новый роман сегодня вечером.

— Тад, нет! — воскликнула Лиз.

— Не перебивай меня, Лиз, — сказал он. — Это убьет меня. Не спрашивай, как, но я знаю это, и все же я сделаю это. Но если бы моя смерть всему положила конец, я еще могу попробовать. Но я так не думаю. Потому что я не думаю, что в сущности он — вообще живой человек.

Алан молчал.

— Итак! — сказал Тад с выражением человека, принявшего, наконец, важное решение. — Вот как обстоят наши дела. Я не могу, я не буду, я не должен. Это означает, что он придет. И когда он придет, только Бог знает, что произойдет.

— Тад, — сказал шериф неуверенно, — вам нужно чуть-чуть времени, это все. И когда оно пройдет, большая часть всего этого… просто улетучится. Как молочная пена. Как кошмарный сон по утрам.

— Это не та перспектива, в которой мы нуждаемся, — сказала Лиз. Они посмотрели в ее сторону и увидели, что она тихо плачет. Не многочисленные, но тем не менее, явные слезы блестели на лице Лиз. — Что нам надо, так это найти кого-то, кто бы смог выключить его.