Поэзия Серебряного века (Сборник) - Рюрик Рок

Марии Петровне Максаковой [394]

Бывает разве средь зимы грозаИ небо синее, как синька?Мне любо, что косят твои глаза,И что душа твоя с косинкой.

И нравится мне зябкость этих плеч,Стремительность походки бодрой,Твоя пустая и скупая речь,Твои русалочьи, тугие бедра.

Мне нравится, что в холодке твоемЯ, как в огне высоком, плавлюсь,Мне нравится – могу ль сознаться в том! —Мне нравится, что я тебе не нравлюсь.

Без оговорок, без условийПринять свой жребий до конца,Не обрывать на полусловеСамодовольного лжеца.

И самому играть во что-то —В борьбу, в любовь – во что горазд,Покуда к играм есть охота,Покуда ты еще зубаст.

Покуда правит миром шалый,Какой-то озорной азарт,И смерть навеки не смешалаТвоих безвыигрышных карт.

Нет! К черту! Я сыта по горлоИгрой – Демьяновой ухой.Мозоли в сердце я натерлаИ засорила дух трухой, —

Вот что оставила на памятьМне жизнь, – упрямая игра,Но я смогу переупрямитьЕе, проклятую!.. Пора!

Константин Липскеров

Поэт, переводчик и драматург Константин Абрамович Липскеров родился в Москве в семье газетного издателя. Учился живописи в мастерской К. Юона. Иллюстрировал книжные издания. Его стихи были впервые опубликованы в 1910 г. в журнале “Денди”. В 1914 г. он совершил путешествие по Средней Азии. Это повлекло за собой увлечение молодого поэта Востоком, что и определило дальнейшее направление его творчества. В первый поэтический сборник Липскерова “Песок и розы”, увидевший свет в 1916 г., вошел цикл “Туркестанские[395] стихи”. Эта тема нашла свое развитие во втором, дополненном издании “Туркестанских стихов” (М., 1922), и двух других сборниках того же года – “Золотая ладонь” и “День шестой”, где, наряду с мусульманскими, присутствуют и библейские мотивы. Он автор драматической поэмы “Морская горошина” (1922) и ряда пьес, занимался переводами восточных поэтов.

Липскеров был одним из основателей литературной группы “неоклассиков” “Лирический круг”. В разное время его считали и акмеистом, и символистом. Литературоведы до сих пор не решили, к какому течению его следует отнести, что, впрочем, не мешает ему быть по праву причисленым к блестящей плеяде поэтов Серебряного века.

Пустыня, ширь! Пустыня, по которойПрошли и стали караваны скал,Где ветер, то медлительный, то скорый,Взрывал пески и в розах задремал.

Пустыня, ширь! Пустыня, по которой,Среди гробниц, шумит базаров рой,Где звери войн прошли суровой своройИ где простерт покорности покой.

Пустыня, ширь! Пустыня, по которойБродил, взирая, некогда, и я, —Моим напевам мудрою опоройТы стала в переходах бытия.

Дни и ночи, дни и ночи,Вы сменяете друг друга.Всех людей следили очиЦепи звездных узорочий.

Расскажите мне, всегда ли,Дни и ночи, дни и ночи,Люди в далях чуда ждали?Вечно ль люди умирали?

Если снам везде преграда,Дни и ночи, дни и ночи, —То и мне промолвить надо:Есть в страдании отрада.

Если сменит смех докуку,Дни и ночи, дни и ночи, —То принять мне должно мукуИ печали, и разлуку.

Позабуду я потерю,Дни и ночи, дни и ночи,Я в неверное поверю,Мир мгновеньями измерю.

Роза с берега упала,Дни и ночи, дни и ночи,Но в пути речного валаМне она сверкнула ало.

Явь кратка, мечта короче,Друг придет и сменит друга.Внемлю вам, смыкая очи,Дни и ночи, дни и ночи.

Зачем опять мне вспомнился Восток!Зачем пустынный вспомнился песок!Зачем опять я вспомнил караваны!Зачем зовут неведомые страны!Зачем я вспомнил смутный аромат,И росной розы розовый наряд!Как слитно-многокрасочен Восток!Как грустен нескончаемый песок!Как движутся размерно караваны!Как манят неизведанные страны!Как опьяняет юный аромат,И росной розы розовый наряд!Моей мечты подобие – Восток,Моей тоски подобие – песок,Моих стихов подобье – караваны,Моих надежд – неведомые страны,Моей любви подобье – аромат,И росной розы розовый наряд!Вот почему мне помнится Восток,Вот почему мне видится песок,Вот почему я слышу караваны,Вот почему зовут скитаться страны,Вот почему мне снится аромат,И росной розы розовый наряд.

Неудача иль удача: всё – равно.День ли смеха, день ли плача, всё – равно.

Выходи ж навстречу вихрю, если онВстанет, гибель обознача: всё – равно.

Верь и птахам, что лукавят над тобой,О любви опять судача: всё – равно.

Наши судьбы упадают на весы,Ничего для них не знача: всё – равно.

Как принять тебе и радость, и печаль?Разрешимая задача: всё – равно.

Всё душа безмолвно взвесилаВ полуночной, звездной мгле.Будем петь о том, что веселоНа морях и на земле.

Мир объемлет нас обманами —Он туман людского сна.Будем петь мы, как над странамиМира – царствует Весна.

Счастья мига быстрокрылогоЧто короче? О поэт,Будем петь о том, что милогоСтана – сладостнее нет.

Смерть играет жизнью нашею.Что ж? Поднят безмолвья щит?Будем петь, как жизни чашеюСмело юноша стучит.

Чаша пенится. РасколотаБудет временем она.Будем петь, что чаша золотаБудет выпита до дна.

За душой, что звезды взвесила,Боги шлют вожатых к нам.Будем петь, что души веселоВозвращаются к богам.

Вечер и утро, свод бирюзовый и тучи —Всё отражая, пруд принимает зеркальный.Все, что обычно, все, что приходит, как случай:Вечер и утро, свод бирюзовый и тучи,Суток мельканье – Вечности образ плывучий —Стебель прибрежный, брызги от звездочки дальней,Вечер и утро, свод бирюзовый и тучи —Всё отражая, пруд принимает зеркальный.

Я знаю, был я некогда царем:Мне тяготят былые бармы[396] плечи.Обширный край забывшихся наречийМной был к преуспеванию влеком.

Покорным был я некогда рабом.Среди песков, с вожатым встречным речиС верблюда вел о том, что редки встречи,Что долог день над зыблющим горбом.

Всё возвращает солнце круговое:Вновь вижу мир и слушаю былое,Как родины ветропевучий зов.

Держава неколеблемая словПодвластна мне, и вещие печалиВ моих словах, как древле, зазвучали.

В тимпаны[397] бьет ликующий народ.Везут шатры, блестят на мулах сбруи.Отринут враг. В сосуды хлещут струи,Маслинами увенчан хоровод.

Торжествен хор и звонки поцелуи.В толпе жрецы продвинулись впередБлиз дома той, чей будет славен род,Кем спасена твердыня Ватилуи.

Но скорбная Юдифь[398] отводит взорОт жен, ей в косы вправивших убор.Ее полно отчаянием око.

Ей мнится: к ней склоняет алый ротТа голова, которую высокоВзнесло копье у башенных ворот.

Георгий Шенгели