Поэзия Серебряного века (Сборник) - Рюрик Рок

Еще одна тенденция – формирование поэтических объединений в пику уже существующим. Тот же “Цех поэтов” был создан (как утверждала А. Ахматова) как противовес “Академии стиха” Вяч. Иванова. Иногда это происходило из-за разногласий, возникающих в уже сложившихся группах. Как пример подобного противоборства – становление эгофутуризма.

Кроме того, различные группы возникали как дань тому времени, а также потому, что молодым малоизвестным поэтам легче было выступать и печататься как участникам литературной организации, выпускавшей зачастую собственные альманахи и поэтические сборники.

Группы создавались также поэтами-индивидуалистами, имеющими, как они считали, оригинальную поэтическую концепцию. Это были лидеры по своему складу, вербовавшие себе единомышленников и апологетов из числа менее искушенных и мастеровитых собратьев по перу, наличие которых создавало им определенный имидж, вес и значимость в литературном мире. Примеров множество. Михаил Семенко,[372] глашатай украинского кверо-футуризма (1914), был создателем целого ряда групп: “Фламинго” (1919), “Аспанфут” (1922–1924), “Коммункульт” (1924) и “Нова генерация” (1927–1931), которая выпускала одноименный журнал с участием деятелей левого искусства Запада. Или Семен Кирсанов – поздний футурист, организатор “Южной Ассоциации Футуристов” (Одесса, 1921) и группы “ЮгоЛЕФ” (1924); с 1925 г. он жил в Москве, примыкал к ЛЕФу, а с конца 1920-х подвергался резкой критике как формалист. Впрочем, иногда такой подход приводил к блестящему результату: чего стоит одна “Академия эгопоэзии”, которая вознесла своего создателя Игоря Северянина до звания “короля поэтов”!

Некоторые поэты были членами сразу нескольких групп или мигрировали из одного объединения в другое. К. Большаков, к примеру, переходил из группы в группу, побывав и в “Мезонине поэзии”, и в “Центрифуге”, и в рядах кубофутуристов. Хотя и это иногда было оправдано, если подобные метания не являлись поисками “где лучше”, а имели целью найти свой, созвучный внутреннему мироощущению стиль. Удачный пример таких поэтических исканий – Вадим Шершеневич. Начавший с символизма, с подражаний Бальмонту, Кузмину и Блоку, а в 1912 году выступавший как один из вождей эгофутуризма и писавший “поэзы” в духе Северянина, – он лишь в послереволюционные годы создал свою “имажинистскую” поэзию.

Иногда в сообщества объединялись очень яркие личности, которые в какой-то отрезок времени выступали под знаменами определенной группы, претворяя в жизнь общие творческие идеи. Причем не только поэтические, но и художественные, и философские. Для них подобные сообщества были хорошей школой, определенным этапом совершенствования мастерства. Например, еще до революции появилась группа лингвистов и филологов, назвавшая себя “ОПОЯЗ” (Общество изучения поэтического языка). Через несколько лет после возникновения группа как конкретное объединение перестала существовать, хотя ее члены – Ю. Тынянов,[373] В. Шкловский, Р. Якобсон,[374] Б. Эйхенбаум[375] и другие – продолжали свою деятельность. Затем, в начале 20-х годов, ряд писателей объединился под названием “Серапионовы братья”.[376] В состав группы входили не только прозаики, но и поэты (например, Н. Тихонов), была в их рядах даже “сестра” – поэтесса Елизавета Полонская.[377] И это объединение в дальнейшем распалось, но М. Зощенко,[378] М. Слонимский,[379] Вс. Иванов[380] сохраняли и развивали свой индивидуальный творческий стиль.

Первая мировая война охладила юный пыл модернистов, но не надолго. В 1920-е годы, возбужденные новым социальным опытом революции, они опять принялись экспериментировать. Однако новых, революционных идей практически не возникало. Да и откуда им было взяться? Это в далеких 1910-х у Маяковского и его соратников было вожделенное будущее. А в 1920-х никакого будущего у русского авангарда уже не было – оно превратилось в суровую реальность с полным отсутствием каких-либо перспектив.

Идеологическое давление не по дням, а по часам возрастало, становясь все тягостнее даже для тех, кто поначалу питал романтические иллюзии по поводу происходивших социальных перемен. Глашатаи “искусства будущего” узрели наконец лик этого самого будущего в изменившемся мире, к которому они так стремились, – и… впору было ужаснуться.

Изменилось и отношение к стихам. Слух у людей словно отупел, и, как писала Н. Мандельштам, “требовались особые средства, чтобы пробиться сквозь их глухоту: ум обленился и “задарма” работать не желал”.

Конечно, еще можно было побарахтаться, приспособиться к новым реалиям, делая хорошую мину при плохой игре. Можно было “…себя смирять, становясь // На горло собственной песне”, но это больше напоминало уже не модернизм, а мазохизм.

Разумеется, новые группы появлялись, но все они, за редким исключением, относились к первой из рассмотренных нами здесь категорий. Например, ленинградские – “Кольцо поэтов им. Фофанова”, “Островитяне” и другие. А из достаточно крупных… ну не считать же модернистским объединение пролетарских поэтов или кинувшихся сотрудничать с новой властью московских футуристов-перерожденцев – “лефовцев”.

Тем более, что характеристика идеологической и творческой платформы ЛЕФа была подробно рассмотрена в главе “Закат футуризма”. А в этом разделе речь пойдет о четырех самых значительных из последних модернистских объединений, существовавших в двадцатые годы прошлого столетия.

“Лирический круг”

В 1920-х годах в стране начала формироваться новая пролетарская культура, изобилующая многочисленными бездарями, желаюшими урвать причитающиеся по статусу блага. И ей, этой культуре, классово чуждые – пусть даже талантливые – поэты, писатели, художники драматурги и иже с ними были не нужны. В этой ситуации группа писателей и поэтов создала объединение “Лирический круг”, дабы противостоять попыткам уничтожения старой культуры.

Летом 1921 г. в одном из центральных журналов[381] появилось сообщение о том, что в Москве образовалась новая литературная группа “Лирический круг”, в которую вошли Вл. Ходасевич, С. Соловьев, К. Липскеров, С. Шервинский, А. Эфрос, Ю. Верховский,[382] В. Лидин,[383] Н. Бромлей,[384] А. Глоба. Собираются примкнуть А. Ахматова и О. Мандельштам.

Если судить по фамилиям, состав группы был очень сильный. Но нельзя в то же время не заметить, что все они относились к разным поэтическим течениям. Это наводит на мысль, что каждый из участников объединения преследовал какие-то свои цели. Хотя внешне все выглядело вполне солидно и официально: была разработана программа, намечены “цели и задачи”, подведена теоретическая база, изложенная в программной статье А. Эфроса “Дух классики”, даже выпущен манифест – “Декларация “неоклассиков”, как они сами себя назвали. В нем, в частности, говорилось:

“Дух классики овевает нас уже со всех сторон. Им дышат все, но не умеют его различить. <…> “Классика есть реакция; революция не потерпит классики”, – твердили нам столько раз за эти годы. И мы поверили, что перед нами действительная и точная формула… Вот почему так стремились мы приобщиться к тому, что выдавало себя за подлинное и кровное порождение нашего времени: к триаде-измов, – к кубизму, футуризму и экспрессионизму. Они носили имя левого искусства, их поэты и художники провозгласили себя поэтами и художниками революции, они и в самом деле побывали у власти и именем революции правили искусством и нами.

Теперь же мы знаем, что они самозванцы, что мы простодушно отдали им свои права и что нам надо вернуть себя на должное место. <…> Искусство классики есть искусство революции, следовательно, наша борьба за классику есть борьба за поэзию революции, <…> за жизненность нашего искусства и за современность нашего мастерства. Вот каким кругом очерчиваемся мы!..”[385][386]

Единственным значимым мероприятием нового объединения, кроме общих собраний его членов и чтения новых стихов, был выход весной 1922 г. альманаха “Лирический круг”, где были, в частности, опубликованы стихотворение Ахматовой “Я с тобой, мой ангел, не лукавил…” и два стихотворения Мандельштама: “Умывался ночью на дворе…” и “Когда Психея-жизнь спускается к теням…”. В предисловии к альманаху говорилось: “Лирический круг” – не альманах, а сборник определенного течения. Его участники – не случайные товарищи по изданию, а члены одной группы…”[387] Хотя участие в альманахе Ахматовой и Мандельштама объяснялось, скорее всего, именно возможностью опубликовать свои стихи.[388]

На этом все и закончилось. До чего же оптимистичными выглядят в этом свете завершающие строки манифеста “неоклассиков”:

“Надолго ли пришла классика и надолго ли приняла в себя эту левизну? <…> ненужный вопрос. Может быть, – на десятилетия, может быть, – на годы…”