Загадка Скалистого плато - Юрий Ясько

Васин благодарно посмотрел на Дроздову, продолжил:

— Я ведь хорошо знал Лосева, мне импонировали его страсть в исследованиях, неутомимость, неутоленность. Если Лосев о чем-то говорит заинтересованно — значит, этим делом стоит заняться. Прежде всего меня волновало обнаружение месторождения золота на плато, но по мере того, как я читал литературу, свидетельства древних авторов о Скалистом плато, это место стало занимать меня и с исторической точки зрения. Наша переписка стала постоянной. Естественно, ни в одном из писем я не признался Лосеву в том, что мне уже приходилось бывать на Скалистом плато. Профессор же продолжал «вовлекать меня в сети», аргументируя необходимость моей работы на плато тем, что я являюсь одним из ведущих геологов по поискам и разведке золоторудных месторождений. В одном из писем к Лосеву я поделился с ним своим планом организации детальной разведки Скалистого плато: имея геологическую карту района Главного хребта, присланную мне Владимиром Борисовичем, я рискнул пойти на этот шаг. И, представляете, Лосев ответил мне, что ему предстоит командировка в те края, где я работаю, и что мы встретимся! Я потерял покой… Если Лосев меня узнает, — не буду же я скрывать от него, как все случилось… Владимир Борисович приехал в декабре шестьдесят первого года. Мороз стоял страшный, бревна моей избенки трещали от него. Лосев меня не узнал… Да и трудно было в сорокалетнем мужчине, обросшем бородой, заядлом курильщике с хриплым голосом разглядеть черты стройного, почти хрупкого юноши с мечтательными глазами.

Мы провели три чудесных дня, полных споров и соглашений, различных геологических версий и неприятий точек зрения того или иного из нас.

Лосев отличался великолепной манерой спорить — он внимательно выслушивал оппонента, анализировал его доводы, раскладывал их на составляющие, потом уже опровергал их или соглашался. Никакой позы, никакого давления эрудицией, огромным запасом знаний. Говорили мы и о Скалистом плато. Лосев несколько раз обмолвился, что ему, видимо, не придется посвятить этому месту время и знания: тяжелая болезнь уже давала о себе знать. — Васин обратился к Елене Владимировне. — Извините. — Дроздова вышла из кабинета, закрыв лицо ладонями. — Расстроил женщину, — Васин беспомощно развел руками, — продолжать?

— Чем он болел? — Спросил Борис. Он давно не писал, слушая Васина, изредка поглядывая на медленно вращающиеся катушки магнитофона.

— Леночка не говорила? До приезда к нам Владимир Борисович перенес два инфаркта… Наш последний вечер окрасила грустинка. Лосев вспоминал молодость, жалел о друзьях, безвременно ушедших из жизни в памятную для всех нас годину. Мы пили густой таежный чай, за окном гудела пурга. И вот впервые за три дня, что мы были вместе, Лосев стал рассказывать мне об Алексее Зубрицком… Обо мне… Поставьте себя на мое место, ощутите ту радость и в то же время боль, что я почувствовал. Лосев сказал, что слишком мало ему пришлось поработать с молодым геологом, пропавшим без вести в горах, но как в ребенке, обладающем абсолютным музыкальным слухом, угадывается будущий маэстро, так и в Алексее Зубрицком виделся незаурядный специалист. Мне хотелось крикнуть: «Вы ошибаетесь, дорогой Владимир Борисович! Вот он, Зубрицкий, перед вами, обыкновенный геолог…»

— Но вы были главным геологом, — перебил его Борис, — по себе знаю, как трудно таковым стать.

— Спасибо, — неожиданно звонко проговорил Васин, глаза его повлажнели. Стесняясь секундной слабости, Игорь Иванович наклонился к столу, стал мять сигарету. — Мы расстались на следующий день. Я дал слово Владимиру Борисовичу заняться Скалистым плато.

— Странно, — остановил его Вермишев, — маститый ученый, профессор, геолог с мировым именем, огромным опытом — и не мог убедить соответствующие органы в целесообразности провести геологические работы на Скалистом плато. Апеллировал к вам и вам подобным… Несерьезно. В нашей стране всегда внимательно относились и относятся ко всему тому, что способно дать выгоду народному хозяйству.

Васин откровенно и широко улыбнулся:

— Во-первых, было заключение доктора Рейкенау. Во-вторых, а это — главное — люди, ведающие геологической службой, в основном прагматики, они с большим недоверием относятся к тем, кто в своих изысканиях прибегает к фантазии, к анализу сведений, пришедших из глубины веков, кто в какой-то степени опирается на народные предания. Легенда о Скалистом плато — красивое сказание, любимое и почитаемое народом, передается из поколения в поколение, но — легенда… Ей не верят, а вот… боюсь сказать, но скажу… Враги — поверили! Ищут! И может, мы уже опоздали. Неужели по каждому поводу надо обращаться в Центральный Комитет, чтобы получить разрешение на то или иное исследование? Когда кончится время кивания друг на друга? Когда кончится пора пренебрежительно-завистливого отношения к тому, кто способен сделать больше тебя для народа, о котором все мы так любим говорить? Извините… Конечно, геология знает и знала тех, в работе которых есть место и мечте, и фантазии, и легенде. Это — Обручев, Ферсман, Карпинский, Шалимов, Кудрявцев, Ефремов, Шацкий… Но такие люди, к сожалению, не сидят в руководящих креслах, чтобы помочь отряду мечтателей. Они ра-бо-та-ют!

Чиновнику же подавай план — и только. Любой ценой. Именно сегодня, пока он, чиновник, при своем портфеле. И бездумно выкачивается нефть, выкорчевываются леса, загрязняются реки, на разбитых дорогах находят преждевременный износ автомашины, вымывается золото из месторождений, открытых еще при царе Горохе. Да разве мало безобразий? А что будет потом, что мы оставим детям и внукам нашим? Об этом чиновник не думает, ему хорошо именно сейчас…

— Однако к вашему с Дроздовой проекту отнеслись не по-чиновничьи, — возразил Туриев.

— Здесь, в Пригорске, — да, но посмотрим, как к нему отнесутся в управлении. Там такие крючкотворы сидят… Но мы сдаваться не будем…

В шестьдесят первом, будучи в отпуске, я приехал в Рудничный. Когда увидел обелиск в честь Зубрицкого, мне стало плохо. Доплелся до скамейки, мне какая-то девчушка принесла воды… Добрался до гостиницы, потом два дня бродил по поселку. Меня, конечно, никто не узнал, да и кто мог узнать? Та поездка окончательно развеяла мои сомнения: надо переезжать на работу сюда! Главное управление по кадрам нашего министерства дало добро. А через год Владимир Борисович Лосев скончался. Ему было всего пятьдесят лет. — Васин достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, вытащил из него фотографию. — Этот снимок Лосев подарил мне, когда мы с ним расставались. — Васин протянул фотографию Туриеву. Лена! Совсем девчушка. Рядом с ней — миловидная женщина с высокой прической, над ними — мужчина стоит, чуть склонившись вперед.