Пленники зимы - Владимир Яценко

– Маша…

– Я – не Маша. Но если тебе хочется, пусть будет это имя.

– Тогда кто ты? – спрашивает Максим, после минутной паузы.

– Странно от тебя слышать этот вопрос.

– Почему?

– А сам-то ты можешь на него ответить? Кто ты, Максим?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю. Сознание – абсолютно, его нельзя сравнивать. Дети равны родителям, как только начинают узнавать их и осознают себя. Я – тот, кто дал жизнь вам всем. Едва вы осознали себя людьми и признали своего Отца – вы стали мне подобны. Моя сила и мощь не имеют значения, как не имеет значения физическое превосходство родителей над детьми. Существуют законы, которым должно следовать всем, и мне в том числе. Я не могу убить.

– Зачем нас убивать? – равнодушно спрашивает Максим.

Ему и в самом деле всё равно. Впрочем, нет. Наверное, уж лучше бы убил.

– Я в затруднении. Ты мне не нравишься, но лучшего нет…

– Почему я?

– Ты – здесь.

– Это испытание такое: сюда добраться?

– Да. Испытание. Много званных, мало избранных…

– Ну что ж, всегда готов! – насмешливо соглашается Максим.

– Будет больно, – предупреждает Маша.

– Мне уже больно, – говорит Максим. – Я ранен.

– Глупости! Будет по-настоящему больно. Извини, но для прямой связи человеческая конструкция не содержит специально выделенных чувств. Самый подходящий интерфейс – канал боли. Зато взамен обещаю закрыть дверь в банк реликтовой памяти.

Максим сомневается, что понимает, о чём идёт речь, но инстинкты извозчика берут верх:

– Маловато будет, – нахально заявляет он. – Добавить надо.

– Ты ещё не наигрался с желаниями?

– Не для себя прошу, – возразил Максим. – Пусть у товарищей моих сбудется…

– Что именно?

– Сокровенное. О чём себе не всякий признается.

– Будет, – соглашается Маша. – Но только у тех, кто в машине.

– В машине? Двое в вездеходе?

– Нет. Трое на сервисном канале. Вокруг тебя – не просто камень. Этим троим и будет сокровенное. Тебе, кстати, того же?

– Нет, мне не надо. Хочу греться от их состоявшегося счастья.

– Ну, и задачки у тебя… – она замолчала.

Когда пауза слишком затянулась, Максим повернул голову и увидел темноту.

Он опять бежит один.

– Светлана!!! – кричит Максим, и вдруг ему кажется, что слышен ответный крик.

Он сразу теряет ориентацию и задевает плечом стену. Падает, бьётся коленями, несколько раз переворачивается через голову…

– Светлана… – хрипит он в черноту, ощупывая пояс, где-то здесь был фонарик.

Нет его. Потерял при падении. – Света! Где ты?

– Максим!

Он видит яркую сверкающую звёздочку. Она плывёт в его сторону, всё ближе и ближе.

– Максим? – неуверенно спрашивает звёздочка.

Теперь она рядом. Он вытягивает руки, поднимается, осторожно идёт навстречу.

– Светлана!

– Максим!

Они касаются друг друга.

Они сливаются в объятии.

– Ты вернулся! – она целует его, и к нему возвращается боль. – Господи, мокрый весь!

Она пытается протереть его лицо руками. Боль, будто только и ждавшая этого мгновения, простреливает голову насквозь, от переносицы до затылка.

Максим непроизвольно вздрагивает, кричит.

Светлана заставляет его страдать. Она отступает. Она не может понять его состояния. Не понимает причин его крика.

Теперь он чувствует. Пот, скатываясь со лба, кислотой заливает глубокие раны.

Вся голова в огне. Очень больно.

– Где остальные? – хрипло, тяжело дыша, едва сдерживаясь, чтобы опять не закричать, спрашивает Максим.

– Ах, да, – насмешливо и чуть обижено говорит Света. – Ты же теперь у нас в женатиках… а где твоя невеста?

– Рядом с Игорем, – отвечает Максим, и повторяет свой вопрос. – Герман? Калима?

– У Германа, кажется, сломана нога. А Калима дальше пошла, приказала тебя ждать.

Она сказала, что ты обязательно за нами вернёшься… – она потянула его за руку.

– Пойдём.

Максим, стиснув зубы, пошёл за ней.

– Герман? – крикнула Света.

– Да здесь я, здесь, – неохотно отозвались впереди.

– Герман? – спросил в темноту Максим и разглядел ещё одно слабое пятнышко света.

– Привет, командир, – отозвался Герман.

Максим нащупал его руку. Герман ответил пожатием.

– Как там Игорь?

– Думаю, ему уже лучше. Ты-то как?

– Нога… Что будем делать, командир? Идти я не могу.

– Я понесу тебя.

– А те твари? Как отбиваться?

– Забудь о них, – устало сказал Максим. – Они нас больше боятся, чем мы того стоим.

– Может, отдохнёшь?

– В морге отдохнём, там, заодно, и отоспимся.

Не дав времени истерике овладеть сознанием, он осторожно взваливает Германа на плечи и зовёт Светлану:

– Света, прошу тебя, не отставай. Будь всегда рядом.

IY

За весь обратный путь не было сказано ни слова.

Максим изнемогал от усталости и боли. Он чувствовал себя загнанным животным, и хотел только одного: забиться в какую-нибудь щель и там отлежаться, отстрадать…

Страдал и Герман. Каждый шаг отзывался болью в искалеченной ноге, широкие плечи Максима впивались в солнечное сплетение и давили на грудь, не позволяя, как следует, отдышаться. Но Герман не жаловался. То ли из гордости, то ли из страха, что если положат, то могут, ведь, и не поднять…

Почему молчала Света, Максим не знал, но думал, что догадывается: признать свою неправоту не позволяла гордость, тревожить тишину глупостями – честность.

Шаги складывались в стометровки, те – в километры. Максим бездушным автоматом безостановочно шёл вперёд, не очень хорошо понимая, где было начало этого движения, и будет ли у него конец. Только когда они увидели вспыхивающие огни вездехода, ощущение реальности понемногу стало возвращаться. Герман всхлипнул и попросил хоть на минуту остановиться. Сирена уже отключилась, но аварийные огни работали исправно. Светлана ещё раз попыталась выразить свои чувства в заботе к Максиму, но это опять обернулось для него сильнейшим приступом боли.

Брезентовую сумку и пластиковую пятилитровую канистру они увидели не сразу.

После многих часов полной темноты сверкающий столб вечного дня безжалостно терзал зрение. Полоса света, упираясь в зенит, слепила и заставляла болезненно щуриться.

Шагах в двадцати от выхода, рядом с канистрой и сумкой Максим объявил привал.

– Пусть глаза привыкнут к свету, – прохрипел он, усадил возле стены Германа и обессилено упал рядом.

Они с ужасом смотрели на его лицо, и Максим скривил израненные губы в кривой, неприятной усмешке:

– Что? Красавчик, верно?

Они молчали.

"И на том спасибо, – подумал Максим. Он понемногу приходил в себя. – А вон и тёмное пятно на грунте, где я оставил Машу. Серёга не подвёл. Выполнил мою просьбу, всё сделал как надо…" – Ты ранен? – спросила Светлана. – Ты весь в крови.