Морана (СИ) - Кулаков Алексей Иванович

Укладывая в командирскую сумку заполненные и подписанные военврачом Тюленевым листы опросника, подполковник озадаченно потер отросшую за день щетину на подбородке.

— И куда ее? А главное, кем?..

— В ДОТ номер шестнадцать… Хотя нет, жирно им будет. Командиром пулеметного отделения в Восемнадцатый-бис: из него шоссе и железная дорога километра на три — как на ладони, и сам расположен очень хорошо. Кем? Гм-гм… Военфельдшер равен лейтенанту, но… Оформи младлеем. И сержанта опытного приставь.

— Сделаем, Алексей Иванович.

Неторопливо прогулявшись по расположению медсанбата со всем своим сопровождением, довольный Зыгин в итоге вернулся все в ту же курилку. Угостил всех из своего портсигара душистым табачком, с удовольствием откинулся на спинку лавочки и едва заметно улыбнулся, заметив лихо подкативший к пропускному пункту пыльный БА-40, из которого на утоптанную землю выбрался загулявший адъютант. Ну как выбрался: лихо спрыгнул, явно красуясь перед юной пулеметчицей, и галантно подал ей руку, помогая покинуть пропахшее маслом и горячим металлом нутро броневика.

— Товарищ генерал-майор, разрешите доложить…

Выслушав старлея, комендат Укрепрайона обрадовал Морозову новым местом ее практики, похвалил за меткость и отпустил приводить себя в порядок — благо, вкусный дымок от березовых дров и груда свежесрезанных березовых веников возле пропарочно-автоклавной палатки прямо намекали на устроенную на ее «задворках» небольшую баньку. Выждав, пока фельдшерица отойдет подальше, а генерал начнет прощаться с врачом-организатором, дважды тезка Александры с подполковничъими петлицами негромко осведомился у торопливо хлюпающего остывшим чаем старлея:

— И как она тебе показалась?

— Ничего так комсомолочка, боевая. С виду спокойная как танк, но себя поставить умеет! Когда к казематному станку для КПВ примерялась — там же «крупняк» ножными педалями влево-вправо двигать надо, штатный пулеметчик начал шуточки с подковырочками отпускать. Так рявкнула на него, что весь расчет разом смирно встал!

— Значит, командный голос имеется?

— Не то слово! Себя поймал за тем, что складки на гимнастерке разглаживаю… Прямо генерал в юбке, не меньше!..

Оставив в покое адъютанта, штабист отошел на несколько шагов, достал записной блокнот и сделал несколько пометок для памяти — не самому же ему заниматься мелкой канцелярщиной с переводом этой Морозовой в сто восьмую дивизию. Против воли припомнил ладную фигурку молоденькой красавицы с яркими и необычными фиалковыми глазами, задумчиво похмыкал и отогнал мысль-предположение о возможных мотивах вроде бы крепкого семьянина и коммуниста Зыгина, проявившего странную настойчивость в… Гм-мда.

— Комсомолочка…

Изначально Особое техническое бюро по военным изобретениям специального назначения зародилось в Петрограде, на четвертом году от Великой Октябрьской Революции. Первые десять лет «младенчик» усердно рос и радовал своих «родителей» как занятными разработками и предложениями, так и отменным финансовым аппетитом — из-за которого первый руководитель Остехбюро товарищ Бекаури в тридцать седьмом году попал под подозрение, и чуть было не перешел в категорию «враг народа». Однако следствие все же разобралось в хитросплетиях запутанной отчетности Бюро, и его глава счастливо избежал высшей меры социальной защиты и прилагающейся к ней безымянной номерной могилки. Конечно, очень помогло и участие самого товарища Кирова, курировавшего дело Владимира Ивановича от Политбюро: он удивительно быстро и поразительно точно отделил действительно ценные разработки Особого технического бюро от откровенного шлака и прожектерства, выдав положительное заключение о работе Бекаури на его посту. Разумеется, сказалось и деятельное содействие последнего органам дознания, и его искреннее признание допущенных ошибок и промахов… Так или иначе, но его не просто освободили, но и восстановили на прежней должности. А саму организацию перевели в подчинение Кирову: и под чутким руководством Сергея Мироновича, практически распавшееся на самостоятельные отделы Остехбюро быстро возродилось, став краше прежнего. С весны тысяча девятьсот тридцать восьмого года основательно реорганизованная и очищеная от «непризнанных гениев» структура начала выдавать на-гора все новые и новые полезные изобретения, радуя, а порой и безмерно удивляя ответственных товарищей из Совета народных комиссаров. Причем разработки приходили в наркоматы не просто в виде эскизного проекта и невнятных пожеланий: нет, все заявки-предложения были с удивительной технической и технологической проработкой деталей, позволяющей сразу же начинать перестройку выбранного предприятия под валовый выпуск новой продукции — ну или заказывать буржуям строго конкретное оборудование и станки. Поначалу, конечно, основной поток разработок шел военным, но вскоре кое-что начало перепадать и хозяйственникам, а начиная с тридцать девятого года, основной вектор усилий Остехбюро вообще сместился на мирную экономику: Партия и Правительство взяли курс на повышение уровня жизни советских граждан, и специалисты Особого технического бюро тут же переключилось на работу по товарам народного потребления… Правда, его военная ориентированность никуда не делась, поэтому каждый новый продукт все равно имел двойное назначение. Вроде капрона, производство которого изначально налаживалось как бы исключительно ради выделки женских чулок и рыболовной лески и сетей: но потом это искусственное волокно «приспособили» на ткань и стропы грузовых парашютов и фильтры для бронетехники. Подумав, начали использовать и как корд для военных автомобильных покрышек-гусматиков, износостойкие подметки для армейских сапог, и еще в куче изделий, мест и военных производств…

Само собой, что такие стабильно-хорошие результаты Остехбюро вызвали целую череду аппаратных игрищ и аккуратных попыток подвинуть Кирова от такой «курицы, несущей золотые яйца» — ибо непрерывные успехи Сергея Мироновича на партийно-хозяйственной работе стали как-то уж чрезмерно выделять и возвышать его над другими товарищами из Политбюро. Пытались многие… Но именно что пытались: за спиной Кирова всегда просматривалась тень Вождя, и только авторитетнейший партиец Молотов незадолго до своей трагической гибели смог собрать небольшую коалицию и наконец-то продавить через Политбюро вопрос о переподчинении Особого технического бюро непосредственно себе, как Председателю Совета народных комиссаров. Жаль только, победой не успел насладиться: да и его соратники-наркомы получили внезапный, и оттого особенно болезненный «подарок» в виде назначения народного любимца Кирова на должность зампреда СНК, то есть фактически главного хозяйственника страны. Вот уж действительно, прав народ со своей поговоркой: «не рой яму другому, а то сам в нее попадешь»! Волна кадровых перестановок и новых назначений, сдвинув с места всего трех членов Правительства, покатилась сверху-вниз как небольшая лавина, вовлекая в себя все новые и новые «камешки», одним из которых был и недавний выпускник Артиллерийской академии РККА Яков Джугашвили. Поначалу кадровики начали оформлять свежеиспеченного лейтенанта в гаубичный полк четырнадцатой танковой дивизии, но потом дело странным образом застопорилось; почти три недели бюрократические шестеренки кадрового управления работали вхолостую, пока ближе к двадцатым числам июня его все же не распределили в номерное подразделение Особого технического бюро по военным изобретениям специального назначения. Адрес на предписании принадлежал ближнему Подмосковью, а конкретно — окраине бывшего подмосковного городка Кунцево, и легко добравшись до нужного места, лейтенант тут же опознал его по глухому бетонному забору с декоративными узорами на секциях четырехметровой высоты. На КПП краскома Джугашвили приняли как родного, всего за три часа оформили, поставили на довольствие, основательно заинструктировали и взяли полдюжины подписок о неразглашении всего, чего только можно и нельзя; зато разместили лейтенанта в таких шикарных условиях, что Яков поневоле насторожился и начал думать… Всякое. Отец до сего дня своим вниманием и протекцией его не баловал (и это еще мягко говоря), так что ближе к ночи голова тридцатичетырехлетнего артиллериста начала побаливать от интенсивной работы мыслительного аппарата, выдававшего и тут же отвергавшего одну гипотезу за другой. Так и задремал, напоминая со стороны закипающий чайник… Закономерно, что на следующее утро он проснулся с болезненной пульсацией в висках и тяжестью в затылке, вдобавок, в голове навязчиво крутилось сразу несколько странных идеек о Японии вообще, и японских военных моряках в частности. Отчего он, едва разлепив глаза и охнув от прострелившей темечко боли, тут же уселся за небольшую канцелярскую конторку, подгреб поближе принадлежности для письма и начал выплескивать на бумагу свои навязчивые идеи. Да так увлекся этим делом, что не заметил появление в комнате старинного отцовского друга!