Государь (СИ) - Алексей Иванович Кулаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ступайте себе с Богом!
Несмотря на ясный посыл, митрополит Филипп так и остался сидеть за столом: не дожидаясь, пока остальное священноначалие покинет Кабинет, его хозяин с нескрываемой насмешкой поинтересовался у главы Русской поместной церкви:
— Что, отче? Уже измыслил, как будешь объяснять мирянам, почему им должно смиренно принять все прежние подати, кои с них сняла казна из-за доброй торговлишки зеркалами, фарфором и стеклом?..
Проигнорировав неудобный вопрос, митрополит дождался второго: когда служитель царских покоев осторожно притворил толстую створку резной двери за последним из иерархов, Иоанн Васильевич спокойно (легкая усмешка в глазах была не в счет) поинтересовался:
— Ну что, Филипп, оно того стоило?
— О чем ты, Великий государь?
— Ну как же: сынов моих порядком разозлил, хулу на меня — мне же в вину и ставил, да еще и на целительницу мою напраслину возводил. Вот только ради чего все эти труды?
Вздохнув, архипастырь наконец-то поделился тем, что его тревожило последние три седьмицы:
— Скажи, Великий государь, для чего ты приучаешь царевича Иоанна к делам правления? И знаешь ли ты, что государь Димитрий Иоаннович митрополита Литовского начал прилюдно величать пастырем всея Руси?
Сдвинув книгу раздора меж Троном и Церковью на край своего массивного стола, сорокалетний правитель весьма неласково поинтересовался:
— Что тебе, чернецу, интерес до наших царских забот? Или ты забыл о нашем уговоре, что власть духовная и мирская не вступаются в дела друг друга?
— Я для Христа чернец. А для тебя, благочестивого царя, по твоему же царскому изволению, а более того — по заповеди Христовой, отец и учитель! И мы вместе с тобой должны иметь попечение о православии, как Божии слуги.
Однако Иоанн Васильевич забот митрополита и его шагов к примирению понимать не пожелал:
— Оно и видно, какое попечение о вере имеют твои епископы и архимандриты: а уж доносов на беззакония иных игуменов столько, что они в сундуках не помещаются! Наведи уже порядок в Церкви, отче Филипп, и проводи скорее Освященный собор — тогда вновь вернется меж нами мир и согласие. Теперь же ступай себе с Богом и моими добрыми пожеланиями, и дай мне, наконец, провести остаток вечера с семьей…
[1] Часть доспеха, закрывающего внешнюю сторону бедра у всадника.
[2] Гвардеец-пехотинец крымского хана.
[3]Иосифля́не (Осифля́не) — последователи Иосифа Волоцкого, представители церковно-политического течения в Русском государстве в конце XV — середине XVI века, отстаивавшие право монастырей на землевладение и владение имуществом в целях осуществления монастырями широкой просветительской и благотворительной деятельности. Резко полемизировали с другими группами и течениями.
[4]Нестяжа́тели — монашеское движение в Русской православной церкви конца XV — первой половины XVI веков, выступавшее против церкового землевладения, злоупотребления милостыней, излишнего украшения церквей и икон в византийской манере золотом и драгоценными камнями. В этом вопросе им противостояли иосифляне, однако спор между ними не исчерпывается вопросом о монастырских вотчинах и вообще имущественными вопросами: различия во взглядах касались отношения к раскаявшимся еретикам, отношении к поместному (национальному) и общецерковному преданию, ряду других вопросов.
[5]Иосиф Волоцкий — церковный деятель, духовный писатель, святой Русской православной церкви, выступавший за всемерное усиление ее влияния на светскую власть и главенствующее положение РПЦ в государстве. Во время жизни проявил себя хорошим хозяйственником и политиком, основал собственный Иосифо-Волоцкий монастырь, который после его смерти печально прославился жестокой эксплуатацией монастырских крестьян — волнения которых пришлось жестоко подавлять силой оружия.
[6]Нил Со́рский — православный святой, преподобный, крупный деятель Русской церкви, основатель скитского жительства на Руси, автор «Предания», «Устава о скитской жизни», а также ряда посланий, известный своими нестяжательскими взглядами. Проповедал веротерпимость, отказ монастырям от земельных угодий (иметь во владении не более того, что могли обработать своими руками сами монахи и послушники), разумного исполнения Священного Писания.
Глава 10
Десятилетняя ученица знахарки по имени Луша была девочкой умной и очень самостоятельной — настолько, что наставница вполне доверяла ей самостоятельный сбор кислицы[1]в лесу. Еще она была очень осторожной — и только услышав стук топора и голоса чужаков, шедшая в сосновый бор лесовичка сразу же присела, растворившись в высоких зарослях травы.
— Лови!..
— Ай черт косорукий! Куда на голову сыплешь?
Тук. Тук-тук. Плюх!
— Подобрал?
— Да! Вон еще один гриб, на пару саженей повыше!..
— Вот сам за ним и лезь. Я тебе белка, что ли?
— Отожрал задницу…
А еще Луша была (как это и полагается в ее возрасте) очень любопытной: за последние три седьмицы по давно заброшеному большаку мимо их с наставницей леса проследовало два больших отряда дворянской конницы, и не меньше десятка мелких отрядцев помещиков Дмитровского уезда, торопившихся куда-то вместе со своими боевыми холопами. Ныне же в ее любимую березовую рощицу заехал настоящий обоз из целой дюжины больших пароконных фургонов, и праведное возмущение наглыми чужаками (понаехали тут!) боролось в ней с разыгравшимся любопытством (а зачем приехали?!?) — и понемногу проигрывало в изначально неравной борьбе. Посидев среди зарослей березняка в обнимку с корзинкой и почувствовав себя в полной безопасности, будущая травница рискнула привстать и рассмотреть все получше. Рассмотрела, сначала подивившись обилию молодых девок в одинаковых платьях: а затем возмущенно охнула, преисполнилась праведного негодования к недорослям в холщовых одежках — потому что они своими топорами ободирали ее любимую березовую рощицу на предмет чаги[2]едва ли не вчистую, не тронув только самые высоко расположенные наросты.
— Сёмка, пустые мешки остались? Там кислицы насобирали просто ужас сколько, да корней накопали изрядно.
— Сейчас поднесу. Опять все фургоны до верха забьем, а сами пёхом потопаем…
А ей? А как же она? Луше что, теперь за ягодами и корнями за пять верст бегать по их милости, раз эти все ближние заросли обобрали? Сволочи!!! Возмущенно шмыгнув носом и целиком уйдя в подслушивание и подсматривание, лесная дева не заметила опасности для самой себя:
— Ай!..
О чем и пожалела, резко вздернутая за шкирку крепкой мужской рукой.
— Гля, старшой, какую я зверушку поймал!
Повиснув в воздухе тощей и неказистой тушкой, ученица знахарки первым делом испугалась, а вторым — приготовилась пустить слезу.
— Молодец, хвалю.
Тот, кто ее словил, стоял позади, и его видно не было. А вот начального человека она разглядела хорошо — первым же делом же подметив добротные сапоги и серебряные накладки на рукояти сабли. Которая висела на
