Государь (СИ) - Алексей Иванович Кулаков

Замерев от искреннего удивления в голосе среднего царевича, архиепископ досадливо пожевал губами и непроизвольно скользнул глазами по нескольким семейным картинам, вделанным в янтарные стены Кабинета. После чего нехотя просветил Ивана:

— Всяк в Москве, и многие за ее пределами ведают: Великий государь частенько навещает Звездочетью башню, что воздвигли его повелением на Воробьевых горах, и проводит там целые ночи…

Многозначительно оборвав фразу, священноначальник всем своим видом намекнул на те самые астрологические непотребства, которыми наверняка занимался там царь и все его подручные звездочеты.

— Ты пытаешься судить о том, владыко, в чем не разумеешь. Башня та с древнейших времен зовется обсерваторией, и отстроена для того, чтобы выверять по небесной механике выделанные в царских мануфактурах часы и навигационные приборы. Которыми приказ Большой казны очень прибыльно торгует с русскими и иноземными торговыми гостями — и к слову, часть прибытка отходит и на нужды Церкви. Наука о небесной механике и движении звезд опять же, со времен древних греков называется астрономией, где «астра» есть звезда, а «номос» есть закон.

Напоказ огладив свой наперсный крест, царевич с ощутимым холодком в голосе поинтересовался:

— Скажи, владыко, а знаешь ли ты, по какой печальной причине понадобилась нам обсерватория?

Нахмурившися Герман нехотя качнул головой, покрытой черным клобуком с нашитыми крестами — и невольно перекрестился на ближайшее окно, за которым в буйстве небесных стихий вновь полыхнула молния.

— Разве не помнишь ты, как Церкви при покойном митрополите Макарии пришлось просить помощи у католиков, для точного расчета Пасхалий на следующие пятьдесят лет? Заодно у папежников и добрые астрологические таблицы купили, чтобы впредь так не позориться.

Пока священство дружно темнело ликами и недовольно супилось, настроение Великого государя понемногу начало выправляться: он даже позволил себе намек на язвительную улыбку, что не ускользнуло от внимания архипастыря Московского и вся Руси. Владыко Филипп, в отличие от других гостей в клобуках, лицо держал ровно-доброжелательное, но про себя все равно каждый раз страдальчески морщился при упоминании предшественника; еще он постоянно глядел на царя, тщась понять его замыслы и отношение к неоднозначным высказываниям среднего сына. Однако сорокалетний правитель выказывал один лишь отстраненный интерес, и едва ли не скуку — да и вообще, там, где отче Филипп учился правильно понимать людей и проникать в движения душ человеческих, Иоанн Васильевич запросто мог бы служить старшим наставником. Уж больно хороши были его учителя: вспомнить хотя бы недоброй памяти князей Шуйских, преподавших юному Великому князю и его младшему брату Юрию массу весьма доходчивых уроков — с попутным голодом, холодом и пренебрежительными оскорблениями…

— Так же Макарий сказывал, что до него митрополиты сами проводили пасхалические расчеты, пользуясь математическим и астрономическим трактатом «Кирика диакона и доместика новгородского Антоньева монастыря учение, им же ведати человеку числа всех лет». Труд сей был писан четыре века назад, и покуда не устарел, все было хорошо и благостно… И да, владыко, не объяснишь ли ты мне скудоумному, почему сей трактат не запретили, как тот же «Шестокрыл» — ведь разница меж ними невелика?

— Потому как книга сия колдовская, и приговор о ней принял во времена оны еще архиепископ Новгородский Геннадий. Разве не сказывал тебе об этом инок Леванид, царевич?

Вместо ожидаемо замявшегося с ответом казанского владыки слово взял крепкий телом старец — архиерей Савватий, епископ Коломенский и Каширский. Который хоть и выглядел сурово-непреклонным, но вместо ожидаемого недовольства испытывал лишь задумчивый интерес: впрочем, застарелая неприязнь у него тоже чувствовалась. Вот только обращена оная была исключительно на архиепископа Германа, митрополита Филиппа и на соседствующего с ним Сергия, епископа Рязанского: все они были убежденными «иосифлянами[3]», в то время как сам Савватий негласно принадлежал к «нестяжателям[4]». Тихая распря меж двумя этими внутренними течениями в Православной церкви началась еще во время правления Великого князя Московского Иоанна Великого, зародившись в спорах между Иосифом Волоцким[5], отстаивающим право монастырей на владение земельными угодьями и иным имуществом; и Нилом Сорским[6], который выступал против монастырских вотчин и нарочного накопления мирских богатств. Тогда, в итоге, верх одержали «иосифляне», и при следующем Великом князе Василии Строителе внутрицерковный спор несколько поутих, уйдя из публичных диспутов в тишину монашеских келий и трапезные залы отдельных монастырей. То же самое продолжилось и при Иоанне Васильевиче, однако лет семь назад царь начал негласно и осторожно поддерживать «нестяжателей», окончательно разочаровавшись в последователях преподобного Иосифа, которые из верной опоры трона понемногу превращались в пудовые гири на царских ногах. Так что поводы тревожиться у митрополита Московского и всея Руси Филиппа определенно были — как и неуверенность в том, для каких именно целей Великий государь и его сын-соправитель желают собрать Освященный собор всех иерархов русской Церкви. А ну как пойдет разговор о монастырских землевладениях, и испомещении на оных младших сыновей русской знати и государевых служилых дворян? Даже слушать такое будет неприятно, а уж отвечать царю отказом и вовсе… Тревожно и неудобно.

— В таких подробностях не сказывал, владыко: но я сам не поленился найти нужные записи в семейной либерее. К слову, прими благодарность мою и низкий поклон за инока Спасо-Евфимиевой обители.

Бывший в недавнем прошлом архимандритом этого монастыря, епископ Савватий довольно улыбнулся и едва заметно кивнул.

— Что же до «Шестокрыла», то рекомый архиепископ Геннадий, ознакомившись с таблицами, сам же и указал, что «бо взято от острономии, яко капля от моря». Запрет же наложил, возмутившись самой возможностью для мирян самостоятельно высчитывать различные небесные явления, и использовать эти знания для астрологических прогнозов. Ну так и трактат «Кирика диакона и доместика…», буде такое желание, легко можно примерить к астрологии: однако им Церковь пользовалась четыре века подряд, и ничего еретического в нем не усматривала! Что же получается, владыко Герман: ты в чужом глазу соринку выискиваешь, а в своем бревна не замечаешь⁈

Пока оторопевший архиепископ Казанский открывал рот для достойной отповеди, хозяин Кабинета легонько прихлопнул десницей по столу и предупреждающе попенял сыну:

— Ваньша!

Тот сразу же извинился:

— Прости, если молвил что по недомыслию, батюшка. Однако же, терпеть наветы на тебя я не намерен!

Видя, что еще немного, и все неминуемо скатится в откровенную свару царевича и Германа, в разговор вступил сам митрополит:

— То не наветы, а тревога о Великом государе, защитнике и попечителе всех душ православных. На него смотрит простой народ, люд служивый и князья-бояре; с отца твоего все его подданные берут пример в житии мирском. И ежели сам царь порой наезжает в башню смотреть