О всех созданиях - прекрасных и удивительных - Джеймс Хэрриот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне не хотелось бы создавать впечатление, будто я рекомендую общий наркоз как панацею от всех болезней, которыми страдают животные, но я твердо знаю, что искусственный сон имеет спасительные свойства. Теперь, когда в нашем распоряжении есть всевозможные снотворные и транквилизаторы, а я сталкиваюсь с острым гастроэнтеритом у собаки, я прибегаю к некоторым из них в добавление к обычному лечению.
Потому что сон прерывает смертоносный изнуряющий замкнутый круг, снимает боль и страх, ему сопутствующие.
И много лет, когда я смотрел, как Пенни носится вокруг и лает, ясноглазая, полная неуемной жизнерадостности, меня вновь охватывало благодарное чувство к овце в темном углу конюшни, где мне открылся этот способ лечения, — и все из-за счастливой случайности.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Вот это — подлинный Йоркшир: светлая известняковая стенка опоясывает склон, а по густому вереску вьется изумрудно-зеленая тропа! Я шел, вдыхая душистый ветерок, и меня охватывало знакомо пьянящее ощущение колдовского одиночества среди пустынных холмов, где ничто не двигалось, и бескрайний ковер лиловых цветов и зеленой травы простирался на мили и мили, сливаясь с туманной голубизной небес.
А впрочем, какое же одиночество? Со мной был Сэм, и это меняло все. Хелен украсила мою жизнь многими источниками радости, которых я прежде не знал, и Сэм оказался среди самых замечательных из них. Сэм был бигль. Ее собственный. Мы с ним познакомились, когда ему исполнилось два года, и при нашей первой встрече мне и в голову не могло прийти, что он станет моим верным спутником, моим автомобильным псом и будет из года в год сидеть рядом со мной во время объездов, пока не простится с жизнью в четырнадцать лет. Он был первым из череды любимых собак, чья дружба скрашивала и согревала мои рабочие часы.
Сэм признал меня хозяином с первого взгляда. Казалось, он изучил какое-то «Руководство для преданных псов», потому что всегда был рядом со мной: упираясь лапами в перчаточник, с любопытством смотрел на дорогу перед нами, лежал, уткнувшись мордой мне в колено в нашей маленькой комнатке, трусил чуть позади меня, куда бы я ни шел. Когда я пил пиво в кабачке, он свертывался у меня под стулом, и, даже когда я стригся в парикмахерской, тот, кто приподнял бы окутывающую меня простыню, увидел бы Сэма, притулившегося у моих ног. Только в кино я не рисковал брать его с собой, и в этих случаях он забирался под кровать и обиженно там отлеживался.
Многие собаки любят ездить в машине, но Сэм обожал это неистово. Даже ночью, когда мир вокруг спал глубоким сном, он весело выпрыгивал из корзинки, раз-два со вкусом потягивался и бежал за мной в холодную тьму. Я еще только приоткрывал дверцу машины, а он уже водворялся на привычное место, и это движение настолько вошло в мою жизнь, что еще долго после смерти Сэма я, приоткрыв дверцу, машинально ждал, чтобы он вспрыгнул на сиденье. И помню, как больно щемило у меня сердце, когда я вдруг вспоминал, что вспрыгивать больше некому.
Его общество удивительно обогатило короткие минуты отдыха, которые я позволял себе между вызовами. На фабриках и в учреждениях устраивают перерывы, чтобы выпить чашечку чаю, а я просто останавливал машину и окунался в великолепие, которое всегда было рядом: прогуливался в лабиринте живых изгородей, углублялся в рощу или — вот как теперь — просто шел туда, куда вела тропка на вершине холма.
Я поступал так с самого начала, но благодаря Сэму эти недолгие минуты приобрели особый смысл. Те, кто когда-нибудь гулял с собакой, знают, какую глубокую радость получаешь, доставляя удовольствие верному четвероногому другу, и, глядя, как Сэм весело бежит впереди, я начинал понимать, чего мне раньше не хватало во время таких прогулок.
За поворотом тропинки волны густого вереска катились вниз по склону, захлестнув небольшой выступ, заманчиво обращенный прямо к солнцу. Перед подобным соблазном я никогда не мог устоять. Взгляд на часы — нет, еще несколько свободных минут у меня есть, к тому же ничего срочного: просто проверить результат туберкулинизации на ферме мистера Дейкра. Еще секунда — и я разлегся на пружинящих стеблях, самом изумительном естественном матрасе в мире.
Я лежал, прищурившись от солнца, вдыхал густой аромат вереска и следил, как тени облаков бегут по верхним склонам, на миг погружая в сумрак ложбины и овражки и вновь открывая свежую яркую зелень.
В такие дни я особенно благодарю судьбу, что она нежданно-негаданно сделала меня деревенским ветеринаром, — в дни, когда можно скинуть пиджак, когда склоны, голые и грозные зимой, дышат дружеским теплом, когда я растворяюсь в этом свежем воздухе, в молодых травах, когда вновь радуюсь тому, что всем моим юношеским планам и надеждам вопреки стал тем, кем никогда не думал стать — врачевателем сельской скотины.
Вот и мой партнер сейчас где-нибудь там бешено носится с вызова на вызов, и Тристан сидит в Скелдейл-Хаусе над книгами… Последнее было потрясением всех основ — до самого последнего времени я вообще не видел, чтобы Тристан хотя бы раз подержал в руке учебник. Природа наградила его мозгом, делавшим зубрежку излишней, но в этом году ему предстояли заключительные экзамены, и даже он вынужден был начать к ним готовиться. Конечно, он очень скоро получит диплом — и мне вдруг стало грустно, что его вольный дух окажется в оковах будничной ветеринарной практики. Прозаический конец такой ослепительной главы!
Солнце внезапно скрылось за вислоухой головой. Сэм вспрыгнул мне на грудь и вопросительно посмотрел на меня. Он не одобрял ленивой неги, но я знал, что через минуту-другую, если я не пошевельнусь, он философски свернется у меня на ребрах и поспит, пока я не решу отправиться дальше. Но на сей раз в ответ на его безмолвную мольбу я приподнялся и сел. Он победоносно запрыгал вокруг меня, и мы направились к машине, чтобы заглянуть на ферму мистера Дейкра и установить результаты туберкулинизации
