О всех созданиях - прекрасных и удивительных - Джеймс Хэрриот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Миссис Доддс задумалась.
— Вот разве у Джека Алмонда? Он на краю города живет и, по-моему, держит всяких птиц.
Я откашлялся, но голос мой все равно прозвучал предательски хрипло:
— Миссис Томпкин, будет лучше, если я приведу Питера в порядок у нас. Я скоро привезу его назад.
Я вышел, а она кивала и улыбалась мне вслед. С клеткой в руке я опрометью скатился с крыльца. Три минуты спустя я был на краю города и стучался в дверь Джека Алмонда.
— Мистер Алмонд? — спросил я плотного мужчину, который открыл мне дверь.
— Он самый, молодой человек! — Меня одарили неторопливой благодушной улыбкой.
— Вы держите птиц?
Он с достоинством выпрямился.
— Держу. И я председатель Общества любителей декоративных птиц Дарроуби и Хоултона!
— Вот и отлично, — пробормотал я. — А зеленого волнистого попугайчика у вас не найдется?
— У меня имеются канарейки. Волнистые попугайчики. Неразлучники. Жако. Какаду…
— Мне бы волнистого!
— У меня имеются белые. Зелено-голубые. Ожерел-ковые. Охристые.
— Мне бы зеленого…
Он болезненно поморщился, словно моя торопливость была непростительным нарушением правил хорошего тона.
— Э… ну… идемте посмотрим.
Я последовал за ним, и мы размеренным шагом прошли через дом на задний двор, половину которого занимал длинный сарай с поразительным по своему разнообразию собранием птиц.
Мистер Алмонд оглядел их с тихой гордостью и открыл было рот, словно собираясь приступить к длинной лекции, но затем, видимо, вспомнил, что имеет дело с нетерпеливым невеждой, и не стал метать перед ним бисер.
— Вон там неплохой зелененький. Только он постарше других. Собственно, он у меня уже разговаривает.
— Вот и чудесно. Именно то, что надо. Сколько вы за него хотите?
— Ну-у… Так у меня же много хороших. Дайте я вам покажу…
Я положил руку ему на локоть.
— Беру этого. Так сколько?
Он разочарованно пожевал губами, потом ответил, дернув плечом:
— Десять шиллингов.
— Чудесно. Вот клетка.
Рванув в машину, я увидел в зеркале заднего вида, что бедняга грустно глядит мне вслед.
Миссис Доддс открыла мне дверь, не успел я постучать.
— Как вы считаете, я правильно поступил? — спросил я у нее шепотом.
— Еще бы! У нее, бедненькой, занятий никаких нет. Так из-за Питера она совсем извелась бы.
— Я так и подумал.
Я вошел в комнату, и миссис Томпкин улыбнулась мне.
— Быстро же вы с ним управились, мистер Хэрриот, — сказала старушка.
— Да-да, — ответил я, вешая клетку с птицей на ее место у окна. — Надеюсь, теперь все будет хорошо.
Прошло много месяцев, прежде чем я решился снова сунуть руку в клетку с волнистым попугайчиком. Признаться, я и теперь предпочитаю, чтобы хозяева сами вынимали птичку. Когда я их об этом прошу, они глядят на меня как-то странно. Наверное, думают, что я опасаюсь, как бы попугайчик меня не ущипнул.
И прошло много времени, прежде чем я осмелился заглянуть к миссис Томпкин, но, как-то проезжая по ее улице, не выдержал и затормозил перед домом номер четырнадцать.
Дверь мне открыла сама старушка.
— А как… — сказал я, — как… э…
Она секунду щурилась на меня, а потом засмеялась.
— Теперь я разглядела, кто это! Вы про Питера спрашиваете, мистер Хэрриот? Я на него прямо не нарадуюсь. Да вы сами поглядите!
В тесной комнатушке клетка по-прежнему висела у окна, и Питер Второй тут же устроил в мою честь небольшое представление: попрыгал по жердочкам, пробежал вверх и вниз по лесенке, раза два позвонил в колокольчик и только тогда вернулся на обычное место.
Его хозяйка протянула дрожащую руку и постучала по прутикам.
— Знаете, вы просто не поверите, — сказала она, — но это же совсем другая птица!
Я сглотнул.
— Неужели? Но в чем разница?..
— Он теперь такой веселый. И бойкий. Знаете, он со мной разговаривает с утра до ночи. А ведь всего-то вы клюв ему подрезали. Ну, просто чудо!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Дощечка на садовой калитке гласила: «Сиреневый коттедж». Я вытащил список визитов и проверил еще раз. Да, все верно. «Кух. Сиреневый коттедж. Марстон-Холл. Сука никак не ощенится». Домик прятался в парке Марстон-Холла, и в полумиле над кронами сосен поднимались башенки и шпили господского дома, возведенного в XIX веке каким-то поклонником рыцарских замков.
Дверь открыла грузная смуглая старуха лет шестидесяти и смерила меня хмурым взглядом.
— Доброе утро, миссис Кух, — сказал я. — Вот приехал посмотреть вашу собаку.
Она опять не улыбнулась.
— А! Ну хорошо. Вот сюда.
Она провела меня в крохотную гостиную. Навстречу нам с кресла соскочил маленький йоркшир-терьер, и вот тут она улыбнулась:
— Иди сюда, Синди, иди, моя дусенька, — проворковала она. — Этот дядя приехал, чтобы тебе помочь. — Она нагнулась, вся сияя нежностью, и погладила свою любимицу.
Я сел в кресло напротив.
— Ну так что с ней, миссис Кух?
— Я прямо вся истерзалась! — Она нервно сжала руки. — Ей вчера было пора ощениться, и вот до сих пор ничего! Я всю ночь глаз сомкнуть не могла. Да если с ней что-нибудь случится, я сразу умру!
Я взглянул на собачку: весело виляя хвостом, она смотрела на хозяйку ясными спокойными глазами.
— Но она отлично выглядит. Какие-нибудь признаки приближения родов вы заметили?
— Это какие же?
— Ну… может быть, она тяжело дышала или вела себя беспокойно? Или появились выделения?
— Нет. Ничего такого не было.
Я поманил Синди, заговорил с ней, и она робко пошла ко мне по линолеуму. Я поднял ее к себе на колени, пощупал напряженный живот. Он, бесспорно, был набит щенятами, но все выглядело совершенно нормально. Я смерил ей температуру. Абсолютно нормальная.
— Вы не принесете мне теплой воды и мыло, миссис Кух? Будьте так любезны.
Сучка была такая маленькая, что я намылил и продезинфицировал один мизинец, а потом осторожно ощупал им стенки влагалища. Совершенно сухие. Шейка матки, когда я до нее добрался, оказалась плотно закрытой.
Я вымыл и вытер руки.
— Вашей собачке время щениться еще не подошло, миссис Кух. Вы не спутали числа?
— Нет, не спутала! Вчера было ровнехонько шестьдесят три дня, — объявила она, перевела дух и продолжала: — И вот что, молодой человек! Синди уже разок щенилась. И тогда то же самое было: никак она не могла разродиться. Два