Тени за холмами (СИ) - Крейн Антонина

На то, чтоб открыть глаза, ушли бы, кажется, все мои душевные силы. Да ещё и в долг у вечности брать бы пришлось: просыпаться через полчаса после того, как уснул — это трюк, недоступный смертным. По нему можно определять богов. Вот как встретим Тишь в Мудре, понаблюдаем. Если она сможет провернуть такую фишку, и при этом не потерять в эффективности — тогда да, точно богиня. Будем Кеса у неё вымаливать. Новую церковь, пустынную, организуем — я всегда любила наряды священников, с удовольствием приоденусь…

— Тинави! — и горячая рука с холодными ободками перстней взъерошила мне волосы на затылке.

— А, что, я здесь?!

Глаза все-таки пришлось разлепить.

Наш магбот стоял на пристани Пустой Орбиты, что с торца подпирает Министерскую площадь: вежливо, но без поблажек, изредка захлестывая волной — профилактики ради.

Полынь, убедившись, что я сохраняю вертикальное положение, встал и начал скармливать шипящей люминарии монету за монетой. С каждой новой восьмушкой оскал цветка всё больше напоминал улыбку.

— Выспалась? — спросил куратор.

На полном серьезе.

Псих.

Я попробовала сказать «да» — люблю оправдывать надежды, — но вместо этого вывихнула челюсть зевком.

Рассвет принёс с собой восточный ветер, выныривающий, казалось, из самого сердца холода. Город, завешенный розово-голубыми шелками утра, никак не мог расстаться с туманом, клубящимся у земли: он собирался в седые облачка у фонарей и одеялом кутал кроны лип. Прохожие выныривали из него и скрывались вновь, как будто манекенщики на показах в Сапфировом переулке.

Кадия поежилась и выпрыгнула на пристань, заставив магбот мягко качнуться, а меня — вновь улечься на шершавую лавку — ах, как сладко спится на волнах!..

Подруга потянулась с хрустом, достойным лешаков, и яростно протерла глаза. На щеке ее отпечаталась крестовина лодочной банки, и это напомнило мне о том, кто мы, где мы, и какая задница ждёт нас впереди. И какая — уже накрыла собой два города сразу: мирный Шолох, старую Мудру.

— А сколько времени прошло? — вдруг засомневалась я

Ибо, во-первых, солнце было подозрительно высоко, а во-вторых — жадный магбот схрумкал никак не менее шести монеток. Да и чувствовала я себя все-таки куда лучше, чем, по идее, должна была после заявленного выше получаса.

— Много! — бодро сказал Полынь и щелкнул по «носу» люминарию, которая, раскрыв пасть, уже тычинками внаглую лезла в его кошелек — проверять, что еще там есть интересного. — Я успел сходить в Теневой департамент. Ходящих дома не обнаружилось. Я честно топтался по клумбам, стучался в окна и даже рассказал химерам пару анекдотов о железных масках: раньше на здании была сигнализация, реагирующая на подобные вещи. Но сейчас — тишина. Никого. Я воспринял это как знак судьбы: сел подумать еще раз. И достаточно быстро осознал, что невольная ностальгия проехалась по моим мозгам как тяжелогруженая колесница: потому что передавать дело теневикам в открытую — в моем случае — это что-то вроде самоубийства. Первое, что сделают коллеги, — засунут меня в старый добрый карцер, — как потенциального сообщника Тишь, до выяснения обстоятельств, — а я по гнили всё же не скучаю. Вам двоим тоже достанется, сыграй вы роль помощников правосудия. Да вообще — любому источнику информации о преступлениях сначала дадут лопатой по голове, чтоб не сбежал, а потом уже похвалят, дня через три, когда все кончится — и при условии, что кончится благополучно…

Куратор присел на борт лодки, закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди. В его амулетах отражались облака, похожие на северных овец, которые плыли над столицей тесной группкой. Эдакие экскурсанты: «А вот тут, господа Облачковусы, у нас трио волонтеров ищут грань между геройством и самовредительством…».

— Короче, я написал анонимное магписьмо со всеми данными, которые указывают на детей, Гординиуса и Тишь, но не дискредитируют нас, — вздохнул Полынь, покачивая ступней, — И через парочку бродяг подсунул под дверь департамента. Если Ходящие начнут копать источник вместо того, чтоб ловить Виров — они поймут, что это я. Но я надеюсь, что они правильно расставят приоритеты. В любом случае, то, что мы уезжаем — большая удача.

Кадия, делавшая немилосердную воинскую зарядку (смесь чьяги и боя с тенью), хмыкнула откуда-то из-под коленок:

— Как это мило: называть удачей собственные решения!

— А другой удачи и не существует. Как и совпадений, как и случайностей. Это всегда чей-то выбор. Твой, соседа или вселенной; а точнее — всех сразу, по чуть-чуть. Открытое акционерное общество Удачи, и только от тебя зависит, какую долю ты хочешь иметь. Я предпочитаю брать побольше, — Полынь, подмигнув, вернул подруге усмешку.

Я же наконец решилась на подвиг: а именно, погладила шершавую лавку и, заимев занозу в мизинце — прощальный лавочный поцелуй, — выкарабкалась на берег.

Полынь продолжал:

— Ну а после департамента я вернулся в наш милый магбот, где вы спали, вызывая у люминарии слёзы умиления…

— …Положил голову Тинави обратно себе на плечо… — под нос себе пропела Кадия.

— …И прикинул подробный план на сегодняшний день. Согласно оному, мы сейчас идём брать отпуск в Иноземном ведомстве. Ты, Кадия, купи, пожалуйста, что-нибудь поесть. Потом вы обе отправляетесь за припасами в экспедицию, список я сделал, — и Ловчий швырнул в меня тугой тяжеленький свиток, — И вместе с этим добром ждете меня у Тинави дома: все равно часов до трех мы не сможем перенести троих спящих в Междумирье, а без этого уезжать не стоит.

Я кивнула:

— Получается, мне еще надо к принцу сходить: попросить его о помощи.

— Не-не, к Лиссаю пойду я, — возразил Полынь. — Мне еще потребуется его помощь с королевой — это раз: меня же надо, страшное дело, «отпросить» на пару ночей. Ты и так у принца в долгу за Марцелу — это два. Давай не будем усугублять твои кредиты королевской власти.

Я уже собралась объяснить, что мои отношения с Лиссаем не считываются понятиями долгов и займов, но потом… Потом какое-то шестое чувство — вроде рыбки, укусивший за палец — подсказало, что не стоит.

Помахав на прощанье магботу, мы втроем пошли прочь, мимо стройной аллеи деревьев, чьи ветви переплетались над головами, образуя тенистый тоннель, пахнущий листвой, растёртой меж ладоней.

Кадия — как всегда, такая прямая, что, кажется, сейчас взлетит. Полынь — звенящий и шелестящий, погруженный в себя. И я — поминутно жмурясь на небо в сладостных попытках уловить как можно больше света в это упоительно-свежее весенее утро.

Отпуска и выходные всегда оформляла Селия.

Её кабинет оказался пуст, и мы решили поискать ассистентку Улиуса у него. Но там тоже никого не обнаружилось: глава департмента, не дурак начальствовать, никогда не спешил на работу спозаранку. «Часом опоздано — больше дел без тебя роздано,» — говорил он, привычно переиначивая поговорку.

Зато в коридоре на обратном пути мы встретили Гамора — одного из Ловчих-близнецов. Он нёсся на нас, как степная пылевая буря, и бабочка на шее алела знаком «опасность».

— Это жестка-а-а-а-ач! — заорал Гамор издали, с таким расчётом, что его услышим не только мы, а весь второй этаж.

Парень любит быть в центре внимания.

— Шефа нет, — сказала я, когда кудлатый Ловчий чуть не вышиб начальственную дверь плечом, а потом заколотил в неё так яростно, что вот-вот дырка получился; специальный вход для кулака, как в иных домах — для кошек.

Полынь осведомился:

— Со стен на двери перешел, коллега? Не всё в этом мире стоит рушить, знаешь ли.

Гамор мгновенно присмирел: вспомнил, чей кабинет мы подпортили на днях, и сообразил, что дать за такое по башке никогда не поздно.

— Ну, тогда вам скажу! — решил Гами, пальцами одной руки барабаня о пальцы второй. Жест, преисполненный хитрого предвосхищения, — Селия в Лазарете, короче. И еще пяток наших сотрудников — тоже!

— Что случилось? — хором спросили мы у Гамора.

Он невольно улыбнулся, когда по коридору разлилась смесь тревоги и интереса. Есть люди, у которых это — любимое меню. «Сынок, что на ужин сегодня купить?» «Немного сплетен, мама!» «А на десерт?». «Катастрофу, если будет!».