Папина автобиография - Павел Тельнин

«Помнишь, как ты рассказывал, как коленные чашечки себе разбил?»

Колени – да.

«Тебя заметил железнодорожник, когда ты полез под вагоны, и погнался за тобой».

Я под вагоны полез, затем из-под вагона на подъезд (там выгружали из вагонов что-нибудь) и вот, в том месте, когда выскакивал, надо было выскочить в эту в щель вверх. И я тут в этот момент-то коленом как ударился и тут же сразу упал наверху. И все: ни идти, ни что, никак ничего не мог. А если бы он дальше побежал за мной, он бы тут меня спокойно и забрал бы. А он посчитал, что я вскочил и убежал. А я, значит, тут и валялся прямо там, где и выскочил. Выскочить-то я выскочил, ударился, и упал-то уже наверху. Наверху упал и развалился.

Глава 29. Школа. Салют Победы

А вот когда была Победа, стреляли залпы, делали эти – салюты Победы. Моста тоже не было тогда. И вот тут, когда мы прибежали сюда, тут артиллерийские зенитные орудия стояли, из которых залп делали – стреляли. Положено было стрелять. И вот, мы, значит, из поселка Калинина прибежали сюда к этим, к орудиям, и стояли на расстоянии и смотрели: сейчас будут стрелять! Салют делать! И вот, когда первый залп этого салюта грохнул, из ближайших домов стекла посыпались, и нас ударной волной так качнуло от этих – от выстрелов! Их же хором, разом стреляет несколько этих зениток. Из настоящих зенитных орудий обычными такими (не с боевой начинкой), а с салютной начинкой – с фейерверками. Они тоже могучие такие, и вот нас воздушной волной качнуло так (они как раз грохнули), что стекла посыпались. И все, мол, давайте уезжайте за город, где-то там стреляйте. И уже один выстрел сделали, а следующие выстрелы нет. Нас разогнали отсюда всех. Они проехали туда дальше маленько, за город, где людей нет, и уже оттуда стреляли. И мы уже наблюдали эти фейерверки со стороны. Как они взлетают вверх, и весь салют – Салют Победы и все такое уже отдельно было. Вот это вот я помню.

Глава 30. Школа. Раздельное обучение

Учились мы в школе. Школа у нас 51-я была, 50-я, 51-я. Там разные названия и разные вот тут. У нас первый опытный был. Тогда раздельное обучение вводили. У нас была стихийно организованная группа еще до разделения. У нас отдельная мужская была группа. Отдельная мужская, а там и смешанные дальше были. И вот у нас первый как бы опытный класс был, чисто мужской. А дальше уже раздельное обучение: женщины отдельно – женские, и мужчины отдельно. Раздельное обучение. И мы были первыми. И вот это, как мы там ходили и все такое – ну это уже те подробности…

Я помню, что вот я раньше на этой, на улице стоял, когда еще там этот… ну, мы вместе обустраивались. И я уже там в школу ходил. С парнями стояли, и я спиной встал у ворот и чем-то разговаривал, и тут парни со мной разговаривали, и в этот момент мне кто-то в спину ткнул чем-то. А это охранник, который там внутри стоял. Ему не понравилось, что я находился у ворот: вот эта щель между ворот-то, и я встал у этой нее так это, и он меня штыком, сзади ткнул в меня. И этот момент я помню, как меня кто-то там из стены из этой через щель ткнул меня. Я обернулся, а там штык выглядывает! И штыком он меня, значит, утолкал немножечко. Вот этот момент я помню! А после я, если о чем-то разговаривать хотел, становился уже не к воротам, а где-то в стороне.

«А когда это было?»

Школьный возраст, в начале.

«А ворота эти были школьные?»

Нет, это воинская часть там стояла. Это там – охрана – воинская часть. А я около этой охраны прямо нагло стоял и разговаривал, и прислонился к воротам. Он меня значит таким образом.

А затем мы шли, и шли, значит, после уроков с парнями вдоль этого забора. Шли, и там навстречу нам двигались мужики, и они считали деньги.

Мужики считали деньги, и у них из рук ветром вырвало тридцатку (а тогда еще тридцатки были – тридцатирублевые). Такая вырвалась и полетела. Я сразу выскочил вперед: «Дяденька, дяденька, у Вас, мол, деньги полетели, а он этот момент даже не заметил. И он увидел только, когда я закричал ему, побежал, схватил эту тридцатку и ему подал. Он, значит, взял ее, поблагодарил и пошел. А мы – школьники – дальше пошли. И помню, как они на меня тогда набросились: «Зачем ты ему отдал эти деньги! Мы бы что-нибудь бы купили на них, или еще что-то такое». Я говорю: «Да что там тридцать рублей!» (ну, в те времена на тридцать рублей все равно что-то можно было мороженое или еще что-то купить). Ну, короче говоря, вот этот момент я помню. Как они – ни те, ни другие не среагировали и, видите ли, один я только такой образовался. А мне в голову не пришло, что можно утаить, что эти деньги можно было не отдавать, что это использовать самому, что вот в своем кругу что-то купить. А просто так вышло спонтанно уже, по привычке. А после дальше там уже, где эти, я же был такой – не агрессивный, не как другие. Я себя считал более-менее таким спокойным, свободным ребенком.

Глава 31. Катание на коньках

«Папа, помнишь, ты рассказывал в детстве, как ты провалился, чуть не захлебнулся – на тебя куча навалилась?»

А! Это. Это мы зимой, когда первый год жили там – на Декабристов. Уже за зиму на второй половине нашей улицы начали строить дома, и там уже народ вселялся, и уже детей стало больше, и народ уже как-то общался между собой. Когда мы бегали, катались, я поскользнулся, как-то упал – не помню, каким образом – на меня следующий сверху навалился, после еще один… куча мала образовалась. И в этот момент я почувствовал, что лед подо мной затрещал. Я увидел, как перед глазами лед лопнул, и я вниз просел, а вода хлынула мне в лицо, прямо в лицо хлынула, потому что я внизу был, на льду лежал, а на мне куча людей. После те люди стали соскакивать, вылезать, а я так с головой и провалился под воду. Затем вылез оттуда на берег – на лед. Залезал, а лед обламывался. А я, значит, так: «ы, ы, ы» – и сказать ничего не могу, а просто так вот: «ы, ы, ы». Реже, реже так. На лед выбирался. После вылез на лед, и с меня все текло, весь был подо льдом. Я тут же побежал домой – тут же был дом рядом у меня. Около дома я провалился. Побежал тут же домой. Прибежал, с себя все это скинул – тут же, буквально минутное дело – разделся догола, новую одежду на себя одел и тут же выхожу и дальше уже. Парни все такие сохранились – они же сверху на меня заскочили, они не провалились. Не мокрые – все сухие. Все нормально. Но там, где мы провалились, там, конечно, уже не пройти. А вокруг-то можно было кататься! И мы дальше продолжили кататься. И я тоже.

«На коньках, что ли?» На коньках.

«А я думал вы просто ходили. Вы на коньках катались?»

Коньки уже были.

«Ну, ничего себе. На валенки одевали?»

На валенки. Обычные снегурки на валенки одевали.

«Прикручивали?»

Прикручивали. Нет, просто так вот: валенок всунешь туда, вязка такая. И эту вязку палочкой – раз – и закручиваешь, закручиваешь… Она затягивает. И заново, и так можно кататься. Обычный такой: ничем там не привязывали, ничего, а просто ногу сунешь туда и палочкой закручиваешь, затягиваешь и катайся себе. Обычные снегурки. Вот так вот…

Глава 32. Школа. Заскакивание на поезда

«А еще вы катались на вагонах в деревню в какую-то, заскакивали на поезда, и ты чуть не попал под поезд, тебя чуть пополам не перерезало».

А это значит не пополам, а ноги мне чуть не обрезало. Мы ходили или в город, или на базар – кое-что покупали сами для себя. Я помню, что я купил.

Купил себе, значит, проволоки, потому что для меня это ценность представляло. Проволока – обычный такой провод. Из него что-нибудь сделать можно было, намотать или еще что-то. И вот я думал: сейчас я через железную дорогу пройду, заскочу в вагон и на вагоне, пока еду до первой остановки порожняком, я эту проволоку перемотаю всю себе. И вот вся партия парней заскочила на ходу поезда. И там, в тамбуре, мы бы уже были недосягаемы: нас бы уже не могли ни милиция, ни железнодорожники – никто нас прогнать бы не смог. И в этот момент, когда я побежал, неловко схватился и упал. И обеими ногами я упал на рельсы. Я мгновенно их подтянул под себя, а в этот момент колесо железнодорожное проскочило по тому месту, где мои ноги были. Оно проскочило, а вагоны тогда были и двух, и трехколесные. Нет, трехосные и двухосные. Двухосные имели четыре колеса, а трёхосные – шесть колес. Трехосные имели одну ось посередине вагона и по одной оси по концам. Сейчас таких уже нет. И вот там, когда я упал, ноги-то мои попали на рельс. Я их отдернул и тут же колесо проскочило. Я после встал, уже надо было заскакивать в следующий вагон – он проходил, – а я не могу заскочить: меня трясло и все такое. «Сейчас, сейчас, – я говорю, – сейчас заскочу, заскочу». А сам боюсь я их, боюсь. Не могу. Пересилить себя не мог. А все парни соскочили с вагонов, потому что я не заскочил, а они смогли, а я нет. У меня получилось, что я сорвался. Я, значит, прикинулся, что я ушибся, что я не смог заскочить, понимаешь? А сам, значит, внутри себя никак не мог пересилить себя, чтобы следующий, когда пойдет поезд, чтобы я заскочил. Туда – в следующий. А я сделал вид, что я ушибся, как-то упал неловко и не смог заскочить. И вот я таким вот прикинулся. Затем, когда следующий поезд пошел – все заскочили, а я тут заставил себя пересилить – заскочил. И нормально уже все, с меня все спало: все эти стрессы и весь испуг. И я уже нормально, как все, с ними поехал и все перемотал эти проволоки: все как положено. Вот этот момент я помню. Что вот как мы заскакивали и на следующей станции пересаживались обратно и возвращались в Тюмень.