Папина автобиография - Павел Тельнин

«Односторонка» улица была – «односторонка». А зимой уже там приезжали строители на ту сторону. Это Анатольевы родители и затем там еще кто-то был. А вот снегом замело – мы на краю, когда были в поле (второй стороны еще не было) – вот нас с поля-то снегом и замело. И нашу ограду замело, и дом, вровень с крышей, и все это так не то, что вровень с крышей, а наклонно замело, и ниже дома туда так, что можно было там копать. Прямо прокапывать. Вот где окна – здесь можно было копать. И ниже туда дальше. Ходы можно было делать. Но мы конечно этого еще не делали: у нас и народу не было, да и возможности не было, чтобы такие раскопки делать. Но вообще-то уже было так это занесено, что можно было это выкапывать. А на санках мы с крыши катались. Прямо с крыши, с крыши, и где окна, через это дело проскакивали, и дальше катились. Там твердый снег, твердый такой был. Когда ветром укатывало его, он твердым становился, не проваливался.

И, как мы – дядя Ваня… дядя Ваня и еще там кто, короче говоря, мы воду возили. Где-то выкопали место, что санки выкатить можно было. Грузили бочку и туда – к железной дороге ехали. Там водокачка была. Водокачка. Водопровод такой. И вот там мы набирали. А мне и не под силу было ведро поднять. И взрослые только ведром накачивали в бочку воды и везли все. И, значит, дядя Ваня и остальные взрослые везли. И к нам везли. А там, значит, несколько кварталов надо было, квартала три. От водокачки до нашего дома. Довезти и поворачивать направо на Декабристов. И здесь вот мы и жили. А у нас там примерно пятый дом был. Примерно, так это.

А напротив нас Анатолий: они уже там домишко себе какой-то поставили маленький – видно и уже там могли жить. И вот весной, когда весна наступила, первая весна, когда мы там жили…

Глава 21. Анатолий и Ериферий

Ну, мы еще сразу же познакомились зимой с Анатолием и узнали, что у него сестра есть. А мать его, не то отец умер (его родной отец), не то как-то люди разошлись, в общем, я помню, что я у Анатолия уже узнал в первый же год, что у него был отчим. Отец его был не родным отцом, а был отчимом. Я сперва этого не понимал, а потом уже понял, что это у него не родной отец, а отчим. А как так получилось, что родной отец то ли он помер, то ли его нет, в общем, нет. Короче говоря, отец был у него отчимом.

Я был старше Анатолия почти на год. Он был старше Владимира, но младше меня. А на сколько младше меня – там на несколько месяцев может быть. Ну, короче говоря, возраст у нас был примерно одинаковый. Примерно одинаковый.

У Анатолия был брат. Емеля. Ериферий. Ериферий – Емеля. Они жили где-то около Тюмени. Туда вот, на юг, на юг от Тюмени. Где-то там они жили. И он был старше нас всех. И он был такой здоровый, крепкий. И вот если мы начинали бороться, он один нас всех побарывал. Он может и не брат ему был, но какой-то родственник. Емеля его звали. Ериферий. Так вот он назывался. Емеля, просто Емеля, и все. Ну, он такой здоровый был, крепкий, сильный. А под конец, когда уже мы со взрослыми знакомились, и были у них (на аэросанях приезжали к ним), он оказался такой мужичок, хилый. И меньше нас. И запивался тоже. Пил и все такое. И был слабее нас. И мы-то крепче его были, а он слабее нас. Анатолий привозил к нему одежду, потому что у него было много детей, у Ериферия того. И у них была одна пара валенок. И они гулять выходили по очереди. Кому нужно было валенки, они могли выйти. У них полдома обогревалась, а полдома была холодная. И вот они, значит, когда собирались, одевались и на одного кого-то все одежды надевали, и он мог выходить на улицу гулять. А потом, когда уже другому надо, он отдавал одежду, а сам сидел дома, а другой выходил. Сколько их там было я не помню, но там их много было. И вот так вот и жили. Но это все была родня Анатолия. А мы уже тогда были взрослыми, ну, относительно взрослыми и, конечно уже вот сани строили из его материала, потому что он с аэропорта мог доставать.

Глава 22. Соседи Анатолия

Ну вот, когда мы начали уже жить, уже вторая сторона улицы застроилась. Та, южная сторона застроилась. Ну, почти. И Анатолий там жил, и там другие люди были. Я уже сейчас вот плохо помню их. Знаю, что рядом с Анатолием домишко маленький. Они начали строиться, не могли построиться, а только осталась та женщина, и у нее было двое детей. Один старший, который катал колесо. Ну, это вот каталка: раньше люди, дети так вот катят колесо на канавке. Это от паровоза было кольцо такое упругое и у него, значит, стык был такой. И вот, когда он катит его, он проскакивает этот стык. И вот там люди наловчились: они катили, колесо крутилось, и он катил его, и оно проскакивало. И вот это дело: он, значит, катал, а у него отца-то не было, никого не было, и жить к его матери приходил там какой-то знакомый или сожитель— так можно назвать. Они там ночевали. Затем он утром выходил, и мы видели, как он там ссал около дома, обратно заходил. Затем видели, как вот этот вот мальчишка-то с колесом бегал, а затем… затем они заболели – у них трахома – такая болезнь есть. Это болезнь глаз. Глаза слезятся и что-то болит. И нам с ними мать не разрешала знаться, чтобы мы с ними не играли, не общались, не говорили. С соседями, которые заболели трахомой. Анатолия дом был правее, а этот левее. Когда смотришь из окна, их дом вот этот. Анатолия правее был дом, а этот левее. И вот они, дети у нее – девчонка – я ее не знал. Я знал, что какая-то девчонка маленькая была. Ее в больницу видно взяли. А этот, мальчишка-то – я тоже не знал – как его фамилия, как его зовут – он еще бегал. Он по улице бежал, колесо катил это и, это кричал: «УУУУУУУУУУУУУУУ». Так, как гудел все равно, как паровоз. Имитировал паровоз сам. Вот это я помню. А еще левее – это уже…

Глава 23. Слеповы. Родные и приемные

Вот значит, когда улица организовалась полностью, и у нас дом заселялся, к нам, значит, приехала тетя Вера. Это приемная дочь тети Поли (материной сестры). И мы, конечно, их приняли. Они остановились у нас.

«Они родственники тети Поли были или знакомые?»

По отцу, вернее, по мужу. Муж ее (этой тети Поли) Касаговский. Поляк он. По национальности поляк. Тетя Поля вышла за него замуж, и у нее были дети – Тамара и Вера. Две дочери. Тамара померла от туберкулеза, а Вера совершенно здоровая была. Выжила. И ее отец был мужем тети Поли. Он работал на железной дороге. В багажной кассе. Кем он там работал: или носильщиком, или… не знаю. Короче говоря, кем-то там он работал. Что-то делал. Он жил тоже вместе с нами, а после, после войны… или во время ли войны – как-то это в голове не сохранилось в памяти. Короче говоря, он помер, а его дочь Вера осталась жива. А где она жила, вот этот момент я тоже не помню.

Я знаю, что она, вот когда я себя уже ощущал, приехала с мужем. Петр Константинович Слепов. Слепов. До войны я его не знал. Он, значит, был врач. А Вера Ивановна была его жена. Где они там познакомились, как они познакомились, я не знаю. Петр Константинович уже приехал к нам. Во время пребывания в армии он работал ветеринаром (ветеринар – это врач по животным). Ветеринаром. Он работал ветеринаром. Работал где-то на севере. В северных республиках, севернее Санкт-Петербурга. И где он там познакомился, я не знаю. Но Слепова Вера Ивановна, которая была приемной дочерью тети Поли, моей тетки, по-родственному, она, значит, приехала с мужем – Слепова. И у них уже тогда был Вадик. Он по возрасту был примерно на полгода младше меня. На полгода или что-то около этого, но он был младше, я был старше. Затем у них появилась дочка. Когда она появилась… или как они приехали, она появилась, или уже до приезда она появилась, они уже с готовой дочкой приехали? Короче говоря, она была маленькая. Я помню момент, что вот я лежал в кровати – большая такая кровать двух спальная, для взрослых. Я лежал в кровати, мне лет так пять – семь где-то, пять—шесть. Я уже кое-что понимал, я уже различал взрослых, но различал там уже по родственной связи, что Слеповы – это родственники наши, и что вот они к нам приехали временно, осваиваются здесь, а затем они где-то себе жилье заведут и где-то там будут жить, а покамест они у нас. Вот так вот.

Вот эта Слепова к нам как бы переехала с этим, и они одну комнату заняли, а мы в другой комнате жили. Четырехкомнатный дом, крестообразный такой, и вот две большие комнаты, которые жилые мы заняли и две как бы кухни. И я вот помню, что я лежал в кухне в их половине, и мне уже было лет так пять, наверно, а может даже и шестой был. Я уже понимал, что вот они приезжают, что они временно сюда приезжают, что они после где-то себе дом заведут. И у них была, значит, бабушка – мать Петра Константиновича. Ей тогда было 94 года. Это я знал, что ей 94, что она уже старая. Из Саратовской губернии откуда-то они – родственники. Что сам Петр Константинович Слепов, где он познакомился с этой – я не знаю – с Верой Ивановной Слеповой. Знаю, что они приехали к нам, и вот эта бабушка, бабушка Слепова – мать Петра Слепова, а Вадик – это его сын. Этой старухе было 94 года. Она была такая живая, низенькая, маленькая, но такая подвижная, живая, нормальная женщина. Мне тогда было лет шесть. Седьмой был примерно. И вот она, значит, когда у них (Слеповых) дочка родилась, Вадик уже был, а Борис, Борис, по-моему, уже был (младший брат Вадика). А сама бабушка вот эта – Слепова – приехали они из Саратовской области. У них свой говор такой был. По говору тогда можно было установить: из какого района, откуда он приехал жить – и она все время говорила слово «чай»: «чай ты знаешь», «чай надо что-то там», «чай еще что-то там». Ну, короче говоря, такой слово-паразит «чай». «Чай знамо» – значит «все это известно». И вот она, значит, когда у них маленькая дочка появилась, я, значит, в их кухне (наша койка была, наша еще временно) я там лежал, помню, ко мне ее положили туда. Голенькую такую, маленькую. Я уже понимал, что это девочка, а я мальчик. И вот ее сюда положили. Временно, на несколько часов там или на час—на какое-то время. Ну, что-то они там делали.