Убийство на Потомаке - Маргарет Трумэн

Но потом он встретил Анабелу, и в его душе снова вспыхнул свет, который погасила драма на кольцевой дороге, и хотя это уже был иной свет, но он отогрел душу Мака своим теплом.

Они познакомились на приеме в британском посольстве. Анабела тоже была адвокатом, специализировалась на вопросах семьи и брака. Но, как и у Смита, у нее в душе жило желание заняться чем-то другим. Ее интересовало искусство доколумбового периода, и она мечтала о собственной художественной галерее. Они встречались уже больше года, когда Анабела поделилась с ним своими мечтами. Он с энтузиазмом принял и поддержал ее идею. Она завершила имевшиеся дела, закрыла свою контору и арендовала помещение в самом сердце Джорджтауна — на Висконсин-авеню. Анабела была счастлива, как никогда. Она занималась тем, к чему стремилась ее душа, на ее любовь отвечал взаимностью красивый и интеллигентный Маккензи Смит.

Мак с Руфусом продолжали идти в южном направлении, на их пути белело здание театрального центра имени Кеннеди. И это место также рождало воспоминания. Как раз возле Центра был убит помощник друга Смита, бывшего сенатора Пола Эвалда, выставившего в то время свою кандидатуру в президенты от демократической партии. Тело нашли Мак и Руфус, совершая обычную вечернюю прогулку, и Смит оказался втянутым в водоворот расследования, к большому огорчению Анабелы.

Это произошло еще до их женитьбы. Они обвенчались в Вифлеемской часовне Национального собора. Церемония прошла очень скромно, совершил обряд друг Смита — отец Пол Синглетари. Спустя несколько дней после венчания он был найден с раскроенным черепом в той же самой часовне. И снова Маккензи Смит, бывший адвокат по уголовным делам, а теперь довольный жизнью профессор права, оказался участником следствия. Привлек его к нему еще один друг — епископ собора Джордж Сент-Джеймс. Вновь Анабела была недовольна, что Мак позволил убийству нарушить течение их спокойной, проникнутой любовью жизни. Но на этот раз она не была уже так непреклонна, как раньше, возможно, начала привыкать к мысли, что в его мозгу был уголок, выполнявший роль призывного колокольчика, заслышав который, Мак спешил окунуться в гущу событий. Ему нравилось преподавать, но время от времени его тянуло подкрепить теорию практикой.

Однако, зная, что Анабела предпочитала видеть его преподавателем, Смит обещал себе и ей по мере сил избегать участия в расследованиях после окончания дела об убийстве в соборе. Его решимости хватило ровно на год. Бывшая студентка юридического факультета Марджи Фолк, майор ВВС, пилот вертолета, работала в Пентагоне в штате генерального юрисконсульта при министре обороны. Ей была поручена защита человека, обвинявшегося в убийстве ученого, видного специалиста в военной области. Она обратилась за помощью к своему бывшему наставнику, Маку, и тот согласился помочь, но после долгих, серьезных раздумий и получив «благословение» Анабелы, данное, правда, с большим нежеланием. Так как дело имело отношение к Пентагону, никто из знакомых Анабелы и Мака не подвергся нападению, тем более не был убит. Все прошло спокойно, чему оба были очень рады. Он считал, что жена удовлетворена тем, как идут дела. Но иногда он ощущал едва уловимые признаки беспокойства, совсем для нее не характерные. И это не объяснялось тем, будто ей не удалось доказать, что она способна добиться своего. Наоборот, созданная ею галерея пользовалась популярностью, более того, недавно Анабела открыла при галерее магазин. Одновременно она посещала разнообразные курсы, чтобы «не ржавели мозги», как она сама выражалась.

Теперь она вошла в совет директоров Музея строительства и проявляла интерес к работе общества «Алый грех», этой детской затее Венделя Тирни, которая заворожила воображение половины жителей Вашингтона, включая и друга Мака, известного профессора истории Монти Джемисона. И почему ее туда тянуло? К чему вообще влечет женщин?

Каждый раз, когда он порывался выбраться из надежного и прочного кокона ограниченной университетом жизни, Анабела побуждала его остановиться. И он подчинялся. Но создавалось впечатление, что шелковый кокон не устраивал ее, намечались осложнения в их жизни. Но ведь они решились пойти на кардинальные перемены, это не подлежало сомнению. Они сделали этот шаг, чтобы исключить возможные проблемы и жить в любви и согласии.

Между тем Смит достиг университетской территории. Безотчетное чувство тревоги покинуло его, на душе стало легче. Он был здесь как дома. Мак видел веселых молодых людей, сидевших на ступенях кампусов; молодежь смеялась, шутила, беззаботно радовалась жизни, не осложненной еще серьезными проблемами. Их присутствие дало Смиту заряд бодрости. Когда он вернулся к своему дому на Двадцать пятой улице, от тревожного чувства не осталось и следа. Можно было с легкой душой присоединиться к Анабеле и уснуть спокойным сном.

— А я уже начала беспокоиться, — сонным голосом проговорила сидевшая на диване в кабинете Анабела.

— Извини, мне вдруг захотелось прогуляться подальше. Руфус остался не в обиде.

— Руфус, — улыбнулась она, — пошли спать.

Смит щелкнул выключателем у кровати, гася свет. Анабела тронула его за руку и проговорила:

— Хочешь, расскажу тебе одну глупость?

— Ты, и вдруг глупость? Конечно, хочу.

— Я воображаю, да, именно воображаю разные глупости, самую настоящую ерунду, потому что это не может произойти на самом деле, а тем более с тобой. Но все равно мне кажется, что, когда ты гуляешь с Руфусом так долго, у тебя свидание с какой-то таинственной женщиной. Я тебя предупреждала, что это все глупости, — смущенно хихикнула она.

— Да, могу себе представить пылкое свидание под пристальным взглядом старины Руфуса. Скорее свидание могло быть у него. Это даже не глупость, а чушь, какую мне в жизни не приходилось слышать.

— Это не чушь, а только глупость. Ты ведь тоже иногда говорил глупости, и, по крайней мере, тебе нравилось, когда я их говорила.

— Мне и сейчас это нравится.

— Тогда можешь посмеяться над моими нелепыми фантазиями.

— Ты всерьез считаешь это фантазией? — спросил Мак, не принимая шутки. — Я хочу сказать, нет ли у тебя подозрений насчет моей верности?

— Ну что ты. Извини, что завела такой разговор. Спокойной ночи.

— Хорошо.

— Что?

— Хорошо, что это всего лишь фантазии, я очень рад. Если вдуматься, это действительно смешно. — Он улыбнулся в темноте.

6

Ранним утром следующего дня

У подножия пятнадцатифутового бронзового памятника Теодору Рузвельту работы Пола Мэншила сидел смотритель Национального парка Ллойд Майес. Его первый обход, согласно распорядку, должен был начаться в 10 часов, и на службу в Управление парка ему не нужно было приходить раньше восьми. Но еще только забрезжил рассвет (часы показывали 5.30), а он уже появился в парке.

Но не чувство долга привело Майеса в столь ранний час на этот остров. Все это из-за Грейс. Они в последнее время часто ссорились. Когда шесть лет назад они поженились, ей очень нравилась его форма. У него не было медалей, но он носил свою простую, без регалий, форменную одежду с такой гордостью, словно военный мундир. И вид у него действительно был бравый: форма сидела как влитая, шляпа аккуратно пристегнута ремешком, живот подтянут, лицо обветренное, глаза с прищуром — настоящий ковбой, только без неизменной табачной жвачки во рту.

Но прошло шесть лет, и Грейс Майес уже не глядела на мужа с прежним восхищением. Он больше не слышал от нее, что отлично смотрится, Грейс перестала говорить, что приятное волнение, словно ток, пронизывает ее всякий раз, когда к нему с некоторой робостью приближаются туристы, особенно дети; уважение и интерес отражались в их глазах. Что верно, то верно, за прошедшие годы его фигура утратила былую молодцеватость, да и из его рассказов о встречах с разными людьми исчезла новизна. Но в любом случае она согласилась выйти за него замуж и с первого дня знала, как он предан своей работе и не мыслит себя без нее. Жена его просто не понимала.

С самого детства Майес мечтал трудиться на открытом воздухе, поближе к природе. Его детская мечта осуществилась, когда его наняли смотрителем в парк, в отдел внутренней службы. Но Грейс не разделяла его энтузиазма. Почти каждый вечер она не уставала повторять:

— Смени работу, мы не можем прожить на то, что ты зарабатываешь.

— Ты, как заезженная пластинка, — обычно отвечал жене Майес, но чаще он говорил эти слова про себя. Сейчас он произнес их, глядя в лицо бронзовой статуе Тедди Рузвельта. Этот президент понимал значение охраны природы. По сторонам памятника стояли гранитные плиты высотой в двадцать один фут с высеченными на них высказываниями президента об окружающей среде. Одно, наиболее ему понравившееся, Майес выучил наизусть: «Есть своеобразная прелесть в суровой жизни природы. Невозможно выразить словами глубоко скрытую душу девственной природы, трудно поддается описанию ее очарование».