Миллионноглазый (сборник) - Александр Образцов

Мы не будем сейчас рассуждать о легитимности воцарения Романовых в ситуации, когда в России оставалось еще немало Рюриковичей. Заметим лишь то, что Романовы резко и однозначно переложили курс русской жизни на противоположный. Неизвестный нам сегодня русский тип цивилизации был заменен на германо-романский.

Свыше ста пятидесяти лет, вплоть до восстания Емельяна Пугачева, длилась упорнейшая война прозападной власти с народом, посаженным на цепь крепостничества.

Если у участников революции Семнадцатого года и были какие-то сомнения в неизбежности этой революции, то сегодня мы должны констатировать с полной определенностью: сила действия равна силе противодействия. То страшное давление на Россию в шестнадцатом веке после Тридентского католического собора 1545-63 годов, которое реализовалось в результате Смуты в воцарение Романовых, с неизбежностью физического закона вернулось в двадцатом веке массовым освобождением народов мира от колониализма.

И еще, как говорится, не вечер.

Своеобразие ситуации в России 1612 года заключалось в том, что даже поверженная страна не позволила посадить на престол иноземцев. Ни королевич Владислав, ни шведы, ни германские реформаторы не сумели на него взобраться. Россия, согласившись с поражением, условием мира поставила власть прозападных, но русских царей.

Что напоминает современные перипетии. Поэтому мы сегодня и рассуждаем не об истории страны, освобожденной от колониальной зависимости. Сегодня мы говорим о горькой, кровавой участи русской династии Романовых.

Хотя, говоря ответственно, русской крови в ней оставалось мало. И тем прекраснее был полнейший русский патриотизм, который всё увеличивался после Петра в геометрической прогрессии. Парадоксально, но величайшей патриоткой России была совершенная немка, последняя русская императрица Александра Федоровна.

Что же не позволяет выбросить из истории России подобных злодеев? Почему даже радикально настроенные люди в смущении останавливаются перед этим трехсотлетним несчастьем?

Видимо, то же, что останавливает зрителя, осуждающего Макбета или Клавдия. В основе романовского царствования была, если можно так выразиться, художественная деспотия. Их представления о будущем России не были, очевидно, своекорыстны. Они хотели блага для страны.

Как сказал один современный реформатор «хотели, как лучше, а получилось, как всегда».

И в этом нет национального самоуничижения. В сущности, весь мир живет так. Эти слова можно поставить эпиграфом ко всей истории человечества.

Именно с такой точки зрения, с точки зрения художественности, мы рассмотрим жизнь Романовых на протяжении трехсот лет их царствования.

Тем более что все они без исключения обладали русской способностью видеть мир через совершеннейшую из оптик – оптику искусства.

И только быдло, как известно, мыслит через призму желудка и секса. Что мы и наблюдаем сегодня на закате Европы.

…В 1913 году было устроено грандиозное имперское празднование. Последний мирный год в истории Царской России совпал со временем большого торжества – трехсотлетия дома Романовых.

На престоле был император, мало знавший историю своего рода. В Царском Манифесте 21 февраля 1913 года он призывал верноподданных вознести молитвы «об упокоении всех венценосных предков, и всех, кому Отечество наше обязано своим могуществом и величием». В истории Романовых будто бы ставилась некая мистическая точка. Подводились итоги…

…В Костроме празднование трехсотлетия отличалось с особой грандиозностью. Кинохроника запечатлела огромные толпы людей, покрывавших берега при подходе парохода «Межень», на палубе которого стояла августейшая семья. Посетили Ипатьевский монастырь, куда в 1613 году прибыли посланцы Земского собора, здесь первый царь будущей династии Михаил Романов был благословлен матерью – инокиней Марфой на Царское служение. И, мистическим образом, в Ипатьевском доме в Екатеринбурге чекисты Свердлова перестреляли семью несчастного Николая.

Николай Второй искал поддержку в древнем благочестии. Среди русских царей ему странным образом был особенно дорог Алексей Михайлович Тишайший.

И сына своего Николай Александрович назвал в честь него. Не побоявшись отсвета непередаваемо страшной истории Петра Первого и царевича Алексея. А старшей дочери имя выбрали – Ольга, в память о святой древнерусской княгине Ольге.

Николай как будто заклинал судьбу. Он и власть принимал со смирением, как долг и крест. Вместе с женой они безмерно преумножили Пантеон Русских святых, – в его правление было канонизировано святых больше, чем за весь восемнадцатый и девятнадцатый век.

В 1903 году прошло прославление преподобного Серафима Саровского, почитаемого в народе, как святого древнерусского, ведического.

По инициативе Николая в Царском Селе был построен Федоровский городок, в духе и стиле средневекового зодчества. Называя так это место, царь отдавал дань Федоровской иконе Божией Матери – покровительнице рода Романовых. Ведь именно в честь нее немецкие принцессы – будущие русские императрицы после крещения получали мягкое и властное отчество – Федоровны.

Подобно своему отцу, императору Александру Третьему, Николай сохранил и усилил новые ориентиры в искусстве. Явное стремление к древнерусскому стилю во всем – от костюмов до музыки – как бы протягивало руки вслед уплывающему кораблю новой России.

Но было поздно.

Первые Романовы

Говоря обо всех Романовых и их предпочтениях в искусстве, первой и основной их Музой можно назвать прежде всего Словесность. Так, Михаил Федорович приказал издать Псалтирь, важнейшую книгу в богослужении, по которой учились грамоте дети тогдашней Руси. Надо при этом иметь в виду то обстоятельство, что церковный канон, утвержденный Тридентским собором для всего мира, был в Западной Европе продавлен с помощью святой инквизиции и бесчисленных факелов из живого материала. И в России через некоторое время запылают целые деревни. А пока в предисловии сообщалось, что Псалтырь «больше и выше есть всех книг» и «таковое сокровище, он, государь, всея России Самодержец, паче тысяч всяческих сокровищ мира сего со старанием предлагает»!

Сын Михаила Федоровича Алексей был царь со своеобразным поэтическим воображением. Историк Николай Костомаров писал: «Царь имел наружность привлекательную, белый, румяный, с красивой окладистой бородой, хотя с низким лбом, крепкого телосложения, с кротким выражением глаз. Говорят, что был добродушен в такой степени, что заслужил прозвище „Тишайшего“. Но по вспыльчивости нрава позволял себе выходки с придворными и однажды собственноручно оттаскал за бороду своего тестя Милославского».

Он всей душой отдавался соколиной охоте. Любил ее за красоту. Забывал в ней все горести. Называл себя «охотником достоверным», то есть знатоком всех птичьих повадок. Соколиная охота позволяла ему долго – долго смотреть в небо, пока голова не закружится. Кого-то он там высматривал. Об охоте он написал поэтический «устав», где прославлял любовь к миру дольнему: «Зело потеха сия полевая утешает сердца печальные и забавляет веселием радостным, и веселит охотников сия птичья добыча… Дудите, охочи, забавляйтеся, утешайтеся сею доброю потехой и угодно и весело, да не одолевают вас кручины и печали всякия!» – радостно призывал царь подданных.

Однажды новые бояре решили потешить царя. Сговорились сыграть перед ним в потешной палате представление, ими сочиненное. Молодая царица Наталья с радостью смотрела на новое зрелище. А в 1672 году по велению царя пастор немецкой московской слободы Грегори взялся написать комедию и поставить ее при дворе. Театральная хоромина была устроена небольшая, но богато убранная. Она располагалась в селе Преображенском, на государевом дворе. В удивлении всем «царь смотрел целых десять часов, не вставая с места». Он был умилен и говорил: «Дивно, дивно». Грегори остановил свой выбор на библейских сюжетах, это было достаточно ново для России по прошествии ста лет после Тридентского собора. На святой пасхальной неделе Грегори и другие актеры были допущены к руке – милость особая и исключительная. Позднее с подмостков театра Алексея Михайловича начинали звучать мотивы итальянских сонетов и пасторалей.

Наступал восемнадцатый век.

Старая вера, старые бояре и князья, старая Русь тонула, как град Китеж…

Петр Первый

Петр Первый был другим. И поэзия в нем бушевала иная. К искусству он относился рационально. Преследовал в нем цели воспитательные и представительские, – «народ избавить от подлых(?!) нравов, державу вывести на европейские стандарты», – вот что видел, вглядываясь в доставшиеся палестины.