Долина совести - Марина Дяченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она по-прежнему стеснялась Влада. Она никогда не приходила к нему сама, первая. Время от времени Влад ловил на себе вопросительный взгляд: ну что я в нем нашла? Ну что я, умная, красивая, взрослая, нашла в этом карапузе, бесцветном, никаком?! Подумаешь – умеет целоваться…
В такие минуты Влад спешил щегольнуть остроумием; к сожалению, Иза вскоре перестала смеяться его шуткам. Наоборот – они все больше злили ее.
– Пойдем на танцы, – предложил однажды Влад.
Иза надула губы:
– Мне там неинтересно.
– Тогда пойдем на улицу.
Иза с тоской глянула в окно; день прибывал, темнота теперь наступала поздно, и на каждой скамейке имелось по две-три гуляющих сплетницы.
– Знаешь что, – сказал Влад проникновенно, – если ты меня стесняешься – найди себе кого-нибудь другого. Постарше и поразвесистей.
С этими словами он ушел; Иза не стала его задерживать. В эту минуту Иза и сама была уверена, что между ней и Владом все кончено, он ей надоел, она выросла из него, как вырастают из детских сандаликов…
Спустя два дня она позвонила ему, а потом и пришла – покорно, как собачка.
…Все переменилось.
Теперь Иза ходила к нему. Теперь он решал, где и когда гулять; он выбирал самые людные места, демонстративно брал Изу за руку (в этом прикосновении уже не было ничего волнующего) и шествовал, как маршал по плацу. Он целовал ее чуть ли не на глазах всего народа; насмешки скоро прекратились, тем более что Иза перестала носить каблуки, а Влад упросил знакомого сапожника нарастить подошву на туфлях. Таким образом, в росте они почти сравнялись – однако главенство (или даже равенство) Влада оставалось для Изы унижением. Они встречались два-три дня, потом Иза, разругавшись, уходила, но оба прекрасно знали, что очень скоро она окажется снова под Владовыми окнами.
«Неужели у тебя нет силы воли?» – возмущались подружки.
Изины одноклассники не раз и не два пытались устроить «разбиралово», однако Владу всякий раз удавалось доказать, что «их девочка» действует исключительно по собственной инициативе. «Да заберите вы ее, – предлагал Влад, вздыхая. – Я не держу… сама ведь не знает, чего хочет!»
За Изой, прежде слывшей «зубрилкой» и «синим чулком», закрепилась слава безумно-влюбленной. «Роковая страсть» не замедлила сказаться на оценках; к Владу приходила Изина мать с серьезным разговором, однако получила в ответ все то же равнодушное: «Я ее не держу».
Тем временем Иза вжилась в новую роль и даже, кажется, находила утешение во всеобщем участливом внимании; в один прекрасный день Владу все это надоело. Надоела прилипчивая Иза, круги под ее глазами, не влюбленными, а скорее угрюмыми. Надоели ее болельщицы-подруги, надоели ревнивые одноклассники, надоела суета вокруг – и он перестал отвечать на ее звонки.
На третий день его молчания Иза явилась под окна.
– Она сумасшедшая, – с тревогой сказала мама. – У современных девочек нет не то что гордости…
Влад промолчал.
Мама спустилась под окна и долго разговаривала с Изой.
– Послушай, – сказала она, вернувшись, – ты будь человеком, все-таки… Не думала, что ты такой жестокий… Спустись ты к ней, хоть на минутку!
Влад сделал вид, что не слышит.
Иза простояла под окнами дотемна – поздно вечером явился ее отец и утащил влюбленную насильно.
На другой день Иза сбежала с шестого урока и явилась встречать Влада после школы; Влад, вовремя узнав об этом от верного Димки, выбрался через окно в спортзале и вернулся домой другой дорогой.
Иза перехватила его у самой двери дома, схватила за рукав… Влад молча оттолкнул ее руку:
– Знаешь что, соплячка… Оставила бы ты меня в покое. И навсегда забудь этот адрес, слышишь?
Наверное, следовало бы оскорбить ее посильнее. Обозвать как-нибудь пообидней. Может быть, ударить. Чтобы она отлипла, наконец, чтобы она протрезвела…
Она убежала, рыдая, и продержалась вдали от Влада целых четыре дня. А на пятый встретила его перед началом первого урока – на глазах у всей сто шестьдесят шестой школы! И на глазах у всей школы он снова оттолкнул ее руку, все порывающуюся лечь ему на плечо:
– Дура! Уйди! Видеть тебя не желаю!
Бесполезно.
…Почти неделю он счастливо избегал ее. Все пацаны класса помогали ему в этом, а девчонки шпионили в пользу противника; наконец, Иза снова оказалась у него под окнами, но на этот раз она не стояла молча. Она плакала и звала Влада; в голосе ее было такое отчаяние, что у него мороз по коже продирал.
Мамы не было дома. Влад в кресле, боясь пошевелиться, и твердил про себя: «Меня нет дома!»
– Влад, – плакала Иза, – я знаю, что ты здесь… Открой! Ну открой! Пожа-алуйста! А-а-а!
Останавливались прохожие. Приходили соседи, уговаривали Изу идти домой; вышел даже хозяин овощной лавочки, вынес кружку с водой и бутылочку валерьянки. Влад сидел, закусив зубами рукав школьной курточки, и молча вспоминал все стихи, какие знал.
Ему было так страшно, будто в дверь его дома ломилась не заплаканная девчонка, а вооруженный вертелом людоед.
Когда Иза на минуту прервала свой хриплый зов, Влад на карачках добрался до телефона и позвонил Изиным родителям. И, сам чуть не плача, сказал, что ни в чем не виноват. Что Иза здесь, и пусть они ее заберут…
Изин отец приехал на машине.
Владу так и запомнилась эта девчонка – растрепанная, с красным от слез лицом, с его именем на раскисших губах. Больше он никогда ее не видел.
Родители нашли возможность увезти Изу в другой город – подальше от столь разрушительной «первой любви».
…История имела неожиданное продолжение. В городке, и без того бурно переживавшем весну, случился взрыв романтических переживаний: вдохновленные примером несчастной Изы, девчонки писали письма и дневники, вырезали сердца из золотой бумаги, и на розовом фоне всеобщего психоза случилось несколько настоящих скандалов – с истериками и абортарием. Из других школ в сто шестьдесят шестую являлись массовые делегации девчонок – поглазеть на сердцееда-Влада; часть из них тут же разочаровывалась, увидев, какой он небольшой и неказистый, но кое-кто влюблялся, писал Владу письма, и он вслух зачитывал их в раздевалке перед физкультурой, и дружное ржание пацанов помогало ему справиться со страхом.
Потому что во сне ему иногда являлась Иза, растрепанная, ревущая, с бесформенным ртом: «Открой! Ну открой! Пожа-алуйста! А-а-а!»
Глава третья
Димка
* * *Близилось лето; Влад надеялся, что перед лицом экзаменов история с Изой потускнеет. А там подойдет время летнего лагеря, время новых романтических драм, и пусть эти сумасшедшие девчонки ищут первую любовь где угодно, только не рядом с Владом, с него хватит…
Однажды, оформляя после уроков кабинет математики, он разоткровенничался с учителем:
– Ну дуры! Дуры же! До сих пор табунами за мной таскаются… Что я им сделал?! Из-за одной полоумной…
– Дуры, – печально подтвердил математик, думая о чем-то своем.
– Почему именно я?! Вон, Глеб красивее… Казалось бы, идите, жрите Глеба! Так нет…
– Есть в тебе что-то, – задумчиво сказал математик. – Харизма какая-то. Знаешь, что такое харизма?
Влад кивнул.
– Вот, например, если кто-то заболеет надолго… Кому он первому из ребят звонит?
– Мне, – с неохотой признался Влад. – Знаем мы эти штучки. Принеси аспиринчика, да помоги с уроками, да всякое такое…
– Ты что будешь делать после школы? – после паузы спросил математик. – В смысле, кем быть?
– Да вот, выбираю, – пробормотал Влад, глядя в окно. – Мама хочет, чтобы врачом…
– А ты?
Влад пожал плечами:
– Ну и я, наверное, врачом хочу…
– Может, тебе психологом надо быть? Или политиком?
Влад скорчил рожу. Математик принужденно рассмеялся.
* * *После последнего экзамена они вскладчину купили пять бутылок сухого вина и отыскали беседку в самой заброшенной части парка.
– Выпьем за девчонок из нашего класса – самых нормальных девчонок в мире! – провозгласил Влад, поднимая бумажный стаканчик.
И все одобрительно загалдели. Милостиво улыбнулась Марфа Чисторой – у нее уже полгода был роман с десятиклассником.
Димка Шило сидел рядом. Потягивал вино из бумажного стаканчика. Молчал.
– Они самые нормальные, потому что ни одна не влюбилась во Влада, – сказал Ждан. Он уже два года пользовался хорошим дезодорантом, сам стирал себе рубашки и занимался боксом, а потому и жвачку ему на портфель никто не пытался лепить.
– Говорят, Клоуна посадят, – сказал после паузы Глеб Погасий.
Клоун побил по наущению Кукушки какого-то парня из другой школы, а родители того парня оказались людьми упрямыми. Теперь все шло к отправке Клоуна в колонию, хотя по справедливости сажать следовало Кукушку…
– А кто в лагерь поедет? – спросил Антон, раньше прозывавшийся Супчиком. Теперь бывший Кукушкин прихвостень остепенился – может быть потому, что прочие одноклассники быстро подросли и сравнялись с ним в габаритах?
