Долина совести - Марина Дяченко

Девицы продолжали шептать и хихикать, подобно маленькому шумовому оркестру; они не умели иначе. Да будь Влад хоть великаном в мотоциклетном шлеме, они все равно нашли бы, к чему придраться, и фыркали бы, и перемигивались с особым остервенением; возможно, они просто завидовали.

Когда девчонки остались далеко за поворотом дорожки, Влад открыл рот, чтобы сообщить об этом Изе. Не дожидаясь его комментариев, Иза молча развернулась и ушла в темноту.

– Эй, ты чего?!

Нет ответа.

В тот же вечер он позвонил ей. Он хотел объяснить взрослой, но глупой девочке, как неразумно мучить себя, обращая внимание на выходки малолетних стерв.

– Сиди дома, сопляк, – сказала Иза дрожащим от злости голосом, – оставь меня в покое… и навсегда забудь этот телефон, понял?!

Была весна.

С того самого дня, как начал таять снег, Влада не покидали не мысли даже – ощущения о будущем. Теперь снег сошел весь, почки напряглись, из-под хлама и мусора повсюду лезла неукротимая зелень, и Влад пошире раскрывал форточку, чтобы впустить в квартиру как можно больше весеннего запаха.

Он знал, что не останется в городке навечно. Что, едва закончив школу, уедет – возможно, далеко, а возможно, и не очень. Дело не в расстоянии, вернее, не в том расстоянии, которое можно отмахать по железной дороге; дело во внутренней дистанции, которую предстоит еще одолеть. Когда он вернется – а он вернется! – у его бывших однокашников будет повод для суеты…

А Иза – та вообще будет горько-горько плакать. Тайком ото всех. Потому что Завидный Ухажер в кожаной куртке к тому времени сопьется, и… Почему девчонки такие дуры? Даже те, кто учится на «отлично»? А может быть, отличницы – дуры в особенности?

Он не выдержал и поделился обидой с Димкой. Тот долго молчал, потирая кончик носа, а потом рассказал в ответ свою собственную историю, приключившуюся этим летом в лагере; Влад испытал молчаливый приступ благодарности к другу, ответившему откровенностью на откровенность. То, что Димка выдумал добрую половину душещипательных подробностей, значения не имело.

Может быть, устроить клуб ненавистников девчонок, предложил Димка, и Влад задумался. Ты знаешь, сказал он наконец, это как-то несолидно. Когда мне было лет одиннадцать, я действительно терпеть их не мог… А теперь я их жалею. Это же надо – так переживать из-за каких-то трех хихикающих дур!

А ты вообрази, сказал Димка, что ты идешь со своей Изой, а у нее, к примеру, одна нога короче другой… Идешь, а тут стоят Кукушка с Клоуном и хихикают… Что бы ты подумал?

У меня, по-твоему, одна нога короче другой, возмутился Влад. Нет, сказал Димка, это я так, для примера…

Ночью Владу приснилась Иза – во сне он все порывался измерить, одинаковой ли длины ее ноги. Ноги были очень длинные, портновской ленты-сантиметра не хватало, Влад начинал с пятки и мерил, поднимаясь все выше и выше, но Иза выскальзывала, будто намазанная мылом, и кричала, чтобы он забыл номер телефона…

Спустя три дня после инцидента в скверике мама сказала:

– Кто-то звонил и молчал в трубку. Может быть, это тебе?

Влад пожал плечами. Была вялая мысль, что, может быть, это Марфа Чисторой решила таким образом напомнить о своем существовании…

Спустя еще два дня, вечером, когда Влад совсем уж собирался в постель и дочитывал последнюю страничку на сон грядущий, телефон зазвонил снова.

Влад не любил поздних звонков.

– Привет, – тихо сказала Иза.

Влад не поверил своему уху, левому, к которому была прижата трубка.

– Ты у меня свои шахматы забыл, – сказала Иза еще тише.

– Я их тебе дарю, – сообщил Влад и собрался было положить трубку, но почему-то этого не сделал.

– Я заболела вообще-то, – сказала Иза так тихо, что обычные телефонные шорохи почти заглушили ее голос. – У меня это… с давлением… Может, меня послезавтра в больницу заберут…

– С каким давлением? – спросил Влад раздраженно. – Какое давление, тебе что, сто лет?

Иза ничего не ответила, только вздохнула.

– Ну, спокойной ночи, – сказал Влад.

– Спокойной ночи, – еле слышно отозвалась Иза.

На следующий день было воскресение. Все утро Влад валялся в постели и размышлял.

Что он, в сущности, знает о девчонках? Кроме того, что они носят платья, красят ресницы и в среднем выше пацанов на полголовы?

Какое-такое знание говорит ему, что звонок от Изы – нонсенс? Что это неправильно? Что она не должна бы звонить?

А может быть, он мало знает о себе? В мировой истории полно ловеласов, которые, будучи ничем внешне не привлекательны, покоряли сердца наигордейших дам – просто так, ради спортивного интереса…

Влад не выдержал и расхохотался.

– Ты чего? – спросила мама.

– Вообрази – девчонки житья не дают!

Мама сдержано улыбнулась:

– Смотри у меня…

Он стал смотреть.

Его, Влада, все любят. Девчонки тоже. Что в этом удивительного? Вот если бы не любили – было бы странно. А так…

Он вспомил жалкое Изино: «Я заболела вообще-то…»

Хотела, чтобы Влад ее пожалел? Или в самом деле?..

«Может, меня послезавтра в больницу заберут…»

Влад поморщился. Ему совсем не было жалко Изу; ну, почти совсем. Зато он знал, что совесть надо успокоить. Принести ей маленькую жертву, тогда она не будет возмущаться, если Изу действительно куда-то там заберут.

– Как насчет позавтракать? – спросила мама.

– Я не хочу есть, – сказал Влад. – Вернусь через час.

– Опять девочки? – удивилась мама. – Ну-ну…

(Мама всерьез была уверена, что Влад пользуется у девочек колоссальным успехом. Этому заблуждению способствовали и звонки приболевших Владовых одноклассниц, которые, провалявшись пару дней дома с простудой или гриппом, обязательно звонили Владу и требовали – буквально требовали! – чтобы им принесли домашнее задание и помогли сделать уроки. Правда, пацаны в таких случаях тоже звонили…

Хорошо, что по весне болезней в классе стало меньше).

Родители Изы были дома. Влад видел ее отца впервые, а мать второй или третий раз.

Они долго держали Влада на пороге. Оба неважно выглядели; у матери были воспаленные блестящие глаза, Владу сразу же стало жаль ее – куда жальче, чем Изу.

Сперва Владу сказали, что девочка тяжело больна и никакого свидания не будет. Но потом в глубине квартиры послышался Изин голос – громкий, взвинченный; через минуту мать выдала Владу растоптанные домашние тапки и велела следовать за собой.

В Изиной спальне Влад никогда прежде не бывал. Стены были оклеены афишами каких-то концертов; сама Иза, очень бледная и как будто помельчавшая, сидела в подушках на широкой постели.

– Влад!

Ее губы сами собой разъехались, улыбка получилась радостная и одновременно жалкая.

– Ты… привет! Заходи!

Он стоял столбом, не зная, куда девать руки, ноги, куда девать растоптанные тапочки, на его небольших ногах подобные лыжам, пытаясь сообразить, какие же обстоятельства загнали его внутрь этой донельзя фальшивой сцены: чьи-то папа, мама, больная девочка в постели, почему-то счастливая девочка…

На бледном Изином лице волной, взрывом проступал румянец.

На другой день она выздоровела. Врачи списали странную хворь на прихоти растущего организма.

Влад нашел в себе великодушие не попрекать Изу тем случаем в сквере; их встречи возобновились, но это были уже другие встречи. Они больше не играли ни в шахматы, ни в карты. Зато они целовались.

Иза не сразу поняла прелесть этого занятия. Она была домашняя девочка, отличница, и ее познания в искусстве поцелуев были в основном теоретические; впрочем, она была человек настойчивый, привыкший добиваться результата через «не хочу», она орудовала губами и языком, как дорожный рабочий орудует молотком и лопатой, и в конце концов научилась-таки находить в поцелуях некоторую приятность…

Что до Влада, то он просто сходил с ума. Эти поцелуи снились ему по ночам, и он ворочался, сбивая простыни в узенький жгут; перед глазами его сплошной кинолентой вертелись цветные сны. Он был, наверное, счастлив – неделю, может быть, две…

Он даже хотел показать ей свою тетрадку в желтой обложке. Не ту, где было про «пришельцев и роботов» – детские штучки он давно забросил… Нет, другую, там было про парня, у которого было одиннадцать пальцев на руках, и так получалось, что у него постоянно что-то в жизни было лишнее. И время от времени к нему приходил человек в черных очках и предлагал выбирать: что лишнее? Какая вещь? Какой друг?

Владу самому было страшно писать про такое. Маме он не решался показывать – стеснялся; а вот Изе едва не показал. Даже принес однажды желтую тетрадку к Изе домой – но в последний момент дрогнул, испугался…

И слава Богу, что удержался. Не миновать бы насмешек, потому что Изина любовь понемногу стала прорастать прежним раздражением.

Она по-прежнему стеснялась Влада. Она никогда не приходила к нему сама, первая. Время от времени Влад ловил на себе вопросительный взгляд: ну что я в нем нашла? Ну что я, умная, красивая, взрослая, нашла в этом карапузе, бесцветном, никаком?! Подумаешь – умеет целоваться…