Голубая цапля - Цецилия Вейт Джемисон

что с улицы взрослому человеку можно было очень хорошо рассмотреть внутренность комнаты. Большая деревянная кровать на высоких ножках, с красным балдахином и кружевными накидками на подушках, занимала целый угол. Против постели красовался небольшой камин, убранный цветами из розовой бумаги. На каминной доске стояли часы, две вазы с бумажными цветами, голубой кувшинчик и гипсовый попугай.

За главной комнатой, или спальней, находились небольшая кухня и дворик, окруженный забором, где Маделон приготовляла свои пралины (жареный миндаль) и сладкие пирожки и где подросток-негритянка, «Маленькая мышка», все утро мыла, жарила, варила и скребла, а в случае надобности прислуживала мисс Пепси, когда мать уходила из дому. Маделон торговала разными сладостями. Близ здания Французской оперы, на улице Бурбонов, у нее была небольшая палатка, где на прилавке соблазнительно раскладывались жареный миндаль, особого сорта рисовые пирожки и орехи в сахаре.

Маделон с утра отправлялась на это место с большой корзиной свежих лакомств, а к вечеру у нее всегда все уже бывало распродано. Во время ее отсутствия Пепси оставалась дома и обыкновенно сидела у окна в специально устроенном для нее кресле на колесах.

Каждый знал убогонькую Пепси. Все как-то привыкли видеть ежедневно у окна ее продолговатое бледное лицо, блестящие черные глаза, большой рот с широкими белыми зубами, то и дело сверкавшими, когда она улыбалась. Голова у Пепси была непомерно велика и точно сжата приподнятыми кверху уродливыми плечами. Начиная от пояса, все туловище Пепси прикрывалось доской стола, надвинутого ей почти на колени. На этом столе Пепси щелкала орехи и лущила миндаль.

Сидя у окна, Пепси в течение целого дня проворно действовала стальными щипчиками, щелкая ими орехи. Это занятие не мешало ей следить за тем, что делалось на улице. От зорких ее глаз не ускользал ни один прохожий: одному она просто кланялась, другому приветливо улыбалась, с третьим, если он останавливался под ее окном, непременно заводила разговор, и, таким образом, редко случалось, чтобы за решеткой ее окна не стоял кто-нибудь. Убогонькая имела всегда такой веселый и приветливый вид, что ее все любили, а дети обожали. Только не подумайте, что она их закармливала орехами в сахаре! О, нет! У Пепси на первом плане было дело. Обсахаренные орехи стоили денег. За десять штук матери ее платили почти восьмую часть доллара — тут не раскутишься! Детей привлекал самый процесс работы: им очень нравилось смотреть, как Пепси, начистив целую кучу орехов и миндаля, ловко бросала их в кипящий сироп, который ставили перед ней в круглой фарфоровой чашке. У нее мгновенно появлялись вкусные конфеты; она их нанизывала на проволоку и раскладывала для просушки на листах белой бумаги. Она так это проворно делала, что тонкие белые ее пальцы точно летали от кучи орехов к чашке сиропа и листу бумаги. Соблазнительных лакомств в течение часа набиралось так много, что со стороны можно было, пожалуй, осудить Пепси за скупость; трудно было, казалось, не уделить глазеющим на нее ребятишкам хотя бы горсточки конфет. А между тем это было для нее невозможно. При наступлении сумерек в комнату прибегала «Маленькая мышка» за пустой чашкой из-под сиропа. Пепси аккуратно пересчитывала обсахаренные орехи и миндалинки и записывала их число в маленькую записную книжку. Этим она останавливала невольное поползновение маленькой негритянки полакомиться иногда вкусным товаром. Но, главное, ей нужно было знать наверное, сколько именно конфет поступает в продажу.

Покончив с одним делом, убогонькая Пепси вынимала из ящика какую-нибудь работу и непременно колоду карт. Когда она уставала шить и оканчивала заданный себе дневной урок, работа складывалась и на сцену появлялись карты. Гранпасьянс служил для больной девочки источником истинного наслаждения.

Так она проживала день за днем, деля время между работой и невинным развлечением, но всегда была счастлива, довольна! Несмотря на то что девочке минуло уже двенадцать лет, мать относилась к ней как к ребенку. Каждое утро перед уходом в свою лавочку, на улицу Бурбонов, Маделон умывала, обувала и одевала Пепси, нежно и осторожно брала ее к себе на руки и ловко усаживала на кресло-самокат.

Маделон только ради того, чтобы ее ребенок не только ни в чем не нуждался, но имел бы все в избытке, не щадила своих сил. Случалось, что дождь льет с утра до вечера, а она неуклонно сидит в своей палатке, торгуя конфектами; затем до полуночи возится у себя на кухне, заготовляя тесто для пирожков, готовит обед и ужин, а между делом еще шьет, принимая заказы. Ей было бы невыносимо больно заметить, что у Пепси в чем-нибудь недостаток.

Раз как-то Пепси сказала матери, что ей очень бы хотелось пожить в деревне. Она имела понятие о деревенской жизни только из книг и из рассказов матери, которая когда-то жила за городом.

Это была единственная мечта девочки, но мать, к великому своему горю, не могла её осуществить.

ГЛАВА 5

Новые соседи

о другую сторону улицы «Добрых детей», почти напротив домика Маделон, стоял одноэтажн ый, но довольно высокий дом, более причудлив ой внешности, нежели все окружающие его дома.

Входная дверь его была гораздо выше и массивнее обыкновенных. Два больших окна по обе стороны двери были украшены крошечными балкончиками, на которых едва ли мог поместиться даже один человек. Карниз крыши поддерживался небольшими лепными фигурами. Дом этот, к искреннему сожалению Пепси, долго стоял пустым. Ей до тошноты надоело смотреть на его запертые двери и окна, и она каждый день желала, чтобы поскорей нашлись постояльцы. Наконец, к великому ее удовольствию, в одно прекрасное августовское утро на улице, как раз под окном Пепси, остановилась группа незнакомых лиц: средних лет женщина, очень хорошо одетая во все черное, хромая, с тростью в руке, затем молодой человек и прехорошенькая девочка. Долго и внимательно осматривали они пустой дом, затем поднялись на ступеньки крыльца, отперли дверь и вошли.

Девочка сразу заинтересовала Пепси. Эта малютка резко отличалась от всех детей, живущих на той же улице. Ее белое батистовое платьице, черный шелковый пояс и черная шляпа с широкими полями были очень изящны.

Впрочем, внимание убогонькой привлекли не столько красота девочки и ее изящный костюм, сколько необыкновенная бледность грустного ее личика и поразительная худоба, точно она перенесла тяжкую болезнь. Женщина в черном вела ее за руку; она шла медленно, как будто спотыкаясь, и все