Тайник теней - Мария Грипе

Хотя что ей на это ответить?

Да, конечно, она знает о том, что древние викинги называли зеркала тайниками теней. Но нельзя же воспринимать это так буквально и наделять зеркала такими глубокими свойствами.

Каролина вдруг рассердилась.

Она достала чистый лист бумаги и несколько минут сидела, уставившись на него.

Затем схватила ручку, обмакнула перо в чернильницу и крупными буквами сердито вывела посреди листа:

«Ваше Самодовольствие!

Если бы мне в настоящий момент пришлось отвечать на Ваше достопочтенное письмо, то мой ответ совсем невозможно было бы прочесть, ибо в этом случае я была бы вынуждена заставить себя писать наимельчайшим почерком, на который только способна, – отчасти потому, что понимаю: нельзя задирать нос только для того, чтобы подчеркнуть всю бессмысленность нашей переписки.

Тебе, Сага, совершенно безразлично все, о чем я тебе пишу. Ты не желаешь слушать меня. Вместо этого ты пытаешься напустить туману и заставить меня сомневаться в самой себе. Но знай же, на меня это не действует. Это так же бесполезно, как и все мои попытки докричаться до тебя. Поэтому я не собираюсь тебе отвечать!

Другими словами, я страшно разочарована в тебе. И рассержена.

Ты слишком все усложняешь, Сага!!!

Но, во всяком случае, благодарю за напоминание! Это, конечно, я создаю все тени – от тебя же исходит только свет. Но нет тени без света.

Так же как и наоборот – нет света без тени. Подумай об этом!

Твоя К.

Р.S. Ты, как я понимаю, из тех, кто собирает книжные закладки с ангелами? Посылаю тебе одну из них. Какую ты хочешь – розовую или голубую?

К.»

Как же глупо!

На самом деле она собиралась написать совсем другое, но Сага сама виновата. Напросилась своими предсказаниями.

К тому же она собиралась писать не ей, а Ингеборг. Но, видимо, придется отказаться от этой затеи. И от празднования дня рождения тоже. Пропало всякое желание. Каролина мрачно оглядывает комнату. Всю радость как ветром сдуло.

Здесь нужно убраться, вдруг замечает она.

Давно она не испытывала потребности в уборке. С тех самых пор, как переехала. Тогда она, конечно, навела порядок, но это было совсем другое дело. Сейчас уборка кажется ей нелепым занятием.

И это, конечно, дерзкое влияние Саги.

Каролина вдруг чувствует, что не может не прибрать в доме, мысли навязчиво закружились у нее в голове:

«Если я не уберусь, то не смогу писать. Я люблю, чтобы вокруг меня было чисто, когда я пишу. Но если я буду убираться, то тогда тоже не смогу писать, так как сильно устану. Но если я не могу убираться, значит, не могу и писать, поэтому если я не уберусь, то ничего и не напишу, а если я ничего не напишу…» – и так далее и тому подобное… до бесконечности.

Не это ли называется замкнутым кругом?

В таком случае как раз туда она и попала.

Или просто она не хочет писать?

Как бы то ни было, ничем полезным она еще долго не сможет заняться. А сможет только сидеть и с отвращением глядеть на все вокруг.

Брр! Здесь действительно жутко холодно. Кухонная плита совсем остыла, кафельная печь в комнате, как ледяная статуя.

Каролина разглядывает свои босые ноги. Пальцы на них посинели от холода. Не станет же она запихивать их в жесткие, холодные туфли только ради того, чтобы выйти на улицу и опустить в ящик письмо – письмо, которое она к тому же еще не написала. Нет, такое невозможно себе даже представить.

И прибирать она не может. И писать. И разводить огонь в печи. И думать.

Между прочим, все, что утверждает Сага, это неправда: будто она бегает от зеркала к зеркалу, заглядывает себе в глаза и заставляет их видеть в отражении только лестное для себя.

Зеркала ей нужны для работы – только и всего.

Но она понимает, что у Саги есть особое мнение на этот счет. Не только по поводу зеркал, но также и, может, даже прежде всего, по поводу игры Каролины в театре. Сага представляет в ней глас совести – той, к которой люди в наше время чаще всего взывают понапрасну.

С самого младенчества эта Сага могла по поводу и без повода ворваться к Каролине, укоризненно размахивая у нее перед носом указательным пальцем.

Это, однако, было не так заметно, пока рядом была мама, и они были единым целым – Сагой и Каролиной. Хотя Сага, пожалуй, всегда имела склонность губить всякую радость. И умела напомнить о себе…

Как, например, в детстве, когда Каролина в самом разгаре увлекательной игры вдруг хватала веник и принималась подметать полы – и все потому, что в ней проявлялась Сага и напоминала ей о том, что за собой нужно убирать.

Каролина подчинялась, и мама всегда хвалила ее. И Каролина подметала и подметала – в комнатах и на улице, – пока руки не начинали ныть. У нее были маленькие ручонки – ей тогда было всего пять лет. В то время силенок еще не хватало. Но Сагу это, видимо, мало волновало.

А теперь вот ей удалось испортить Каролине праздник.

Каролина скоро с ума сойдет от всех этих вечных копаний в себе, которым она постоянно себя подвергает.

Саге нечего вмешиваться в ее дела.

Каролина ведь не вмешивается в ее.

Ни одна душа не подозревает о том, какая между ними может завязаться борьба. Кроме Берты. Берта – та знает. Но от всех других Каролина тщательно скрывает существование Саги. Иначе люди могут подумать, что она не в своем уме. На языке психологов это называется «раздвоением личности». Но у Каролины другое. Она читала книгу о внутренней жизни человека – там не было ничего похожего на ее переживания.

Положим, она и без книг это знала, но всегда нужно проверить, если хочешь докопаться до сути. Она все время присматривается к людям, которые встречаются на ее пути, слушает и читает, что пишут другие – как классики, так и современные писатели, – в надежде найти хотя бы одного живого человека, который хоть в чем-то был похож на нее.

Ей бы очень хотелось уяснить одну вещь, а именно: почему одна половина в ней постоянно воюет с другой? Вот как сейчас, например. Ей даже кажется, будто она завидует своему же собственному ничтожному успеху в театре.

Поэтому Каролина снова пишет Саге:

«Дорогая Извечная Зануда!

Чего ты, собственно говоря, добиваешься?

Разве ты мне враг? Иногда мне и впрямь так кажется. Стоило Иде исчезнуть, как тебя словно подменили. Когда она жила с нами, ты была сама кротость.

Тогда мы во всем помогали друг другу.

Теперь же, когда я действительно нуждаюсь в тебе, ты меня покинула. То ты полностью отсутствуешь, то выступаешь в роли оракула. Мне это совсем не нравится. Я не позволю тебе тайком бороться со мной. Как ты можешь завидовать моему успеху?

Или ты ненавидишь театр?

Считаешь его мирской забавой?

В таком случае знай, что мне безразлично, что ты об этом думаешь. Я приняла твердое решение.

Я стану актрисой.

И никто не может помешать мне в этом.

Я знаю, у меня есть свои пороки и недостатки. Моя эгоцентричность, например.

Но это, если хочешь знать, не имеет никакого отношения к театру.

Скорее наоборот. Из-за того, что актер все время стремится проникнуть в мысли и чувства других людей, вжиться в свои роли, он забывает о себе. Во всяком случае, если он серьезно относится к своей профессии. А я к ней отношусь серьезно.

Ты могла бы оказать мне неоценимую помощь, если бы, вместо того чтобы понапрасну пинать меня, появлялась тогда, когда я действительно в тебе нуждаюсь. Как недавно в случае с мамой. Тогда тебе нужно было вмешаться.

Я во всем обвиняю маму. Ты это заметила? Я, к своему собственному прискорбию, не могу простить ее за то, что она бросила меня одну. Я вижу в ней только недостатки. И никаких достоинств. Я полна ненависти и ужасно несправедлива к ней.

Если уж быть до конца честной, то последние месяцы вся наша жизнь только и вертелась вокруг меня да моих проблем. Вокруг театра и актерского мастерства. Ни о чем другом мы не говорили. Я никогда не интересовалась ее проблемами. Не спрашивала, о чем она думает и чего хочет. А только и талдычила, что о своем театре.

И слишком надоела маме. Теперь я это понимаю. В том, что мама оставила нас, виновата только я. Она просто-напросто больше не смогла выносить меня.

Мама желала мне добра. И делала все для того, чтобы помочь мне. Я же принимала это за подлинный интерес к моему делу.

Но теперь я понимаю, что ошибалась. Мама никогда не интересовалась театром. Она только делала вид, что интересуется.

Другими словами, жертвовала собой ради меня. Может, для того, чтобы искупить свою вину передо мной. Но я не унималась, и она не выдержала. По-видимому, так оно и было. Иначе я никак не могу объяснить ее бегство.

А это и было настоящее бегство! По-другому и не назовешь ее поспешный отъезд.

Сейчас она наверняка раскаивается, мучается угрызениями совести и считает это своим очередным падением. Мне жаль ее.

Поэтому мой успех в театре так важен. Не только для меня. Мамино самопожертвование не должно оказаться напрасным.