Повышение по службе - Александр Николаевич Громов

– Сволочь, – сказал он с чувством, имея в виду, собственно, не только птицу, но и отсутствующую баржу, и погоду, и вообще жизнь такую. Что это за жизнь, которая не позволяет прервать ее единственно приемлемым, любовно выбранным способом? Дрянь, а не жизнь.

Он еще раз внимательно посмотрел вперед себя, но ничего интересного не высмотрел. Были там два моста – автомобильный и для метропоездов, – но баржи не наблюдалось. Тогда он обернулся, привстал на цыпочки и посмотрел назад сквозь стеклянную оранжерею. Не было ничего и там, кроме редких пешеходов, а на реке не наблюдалось ни порожней баржи, ни вообще никакой. Сошла бы баржа, груженная, скажем, углем или щебнем…

А груженная песком – не сошла бы. Ибо амортизирующие свойства.

То есть демпфирующие…

Внизу каркнуло. Из-под моста вновь вынеслась давешняя чайка, неведомо когда успевшая сделать полный круг, а может быть, вовсе не та чайка, а другая. Но теперь за чайкой, старательно работая крыльями и постепенно сокращая отрыв, гналась большая серая ворона. Того и гляди вцепится в хвост или долбанет клювом по копчику… или как он у птиц называется?.. О, вспомнил! Пигостиль.

Белоснежная красавица чуть шевельнула головой, грамотно, как опытный пилот, отслеживая заднюю полусферу. Когда расстояние между перьями ее хвоста и вороньим клювом сократилось до незаметной величины, чайка заложила резкий вираж, а одураченная ворона, проскочив по инерции мимо, возмущенно каркнула. Суетливо замолотив крыльями, она вновь тяжело и неуклюже попыталась зайти чайке в хвост. Та никуда не делась: парила в пределах досягаемости, словно приглашая серую разбойницу повторить попытку.

И серая – даром что вороны считаются умными птицами – повторила, и вновь с тем же результатом. И повторила еще раз и еще. По прямой она летала быстрее, но тот, кто конструировал летательный аппарат марки «ворона», по-видимому, мало заботился о маневренности. Чайка ни разу не дала застигнуть себя врасплох, в последний момент изящным маневром уходя от атаки и ни разу не попытавшись атаковать в ответ. Происходящее ей явно нравилось. Наверное, она поставила перед собой задачу загонять ворону до полусмерти.

«Развлекается, зараза, – неприязненно подумал молодой человек о чайке. – А серая – просто дура».

Мелькнувшая было мысль о встрече верткого «МиГ-17» с тяжелым «Фантомом» над джунглями Вьетнама показалась ненужной и неуместной. Суицид – дело ответственное и серьезное, отвлекающие факторы здесь неуместны. Какие могут быть вороны с чайками и какой Вьетнам, когда настала пора осуществить последнее и самое важное решение в жизни? Сам решил, и не с бухты-барахты, не вдруг и не сдуру, а тщательно обдумав и взвесив решение, сам выбрал место и время – а тут, понимаете ли, дурацкие забавы пернатых!

Мешают. Сбивают настрой.

Взвихрился воздух, как гигантской ложкой взбаламученный, и новая порция мокрого снега ударила в лицо, убив наповал всякое легкомыслие. Вот сейчас бы и броситься плашмя с моста… Самый подходящий момент. Одна беда: проклятая баржа все не шла и не шла, ни спереди, ни сзади, а плашмя о воду – еще расшибешься ли насмерть? Уйти не солоно хлебавши, что ли?

Ага. И потом остервенело ругать себя придурком и всякими другими поносными словами, а обнаружив в себе толику радости, животной радости организма, – еще и слабаком, малодушным сукиным сыном. И вновь настраиваться… Очень надо!

Господи, как тошно… Заснули речники, что ли? Забастовка у них? Ну когда же подойдет эта чертова баржа?..

– Через пятнадцать минут с секундами, – послышался справа звучный баритон с хрипотцой. – Со стороны центра города.

Другой бы, находясь в столь издерганном состоянии души, подпрыгнул от неожиданности. Подпрыгнуть молодой человек не подпрыгнул, но вздрогнуть – вздрогнул. Нормальный рефлекс. Пока тело живо, оно во власти всякого непотребства вроде физиологии, а значит, отзывается на рефлексы. Но это временно и поправимо…

Шагах в пяти справа от себя молодой человек обнаружил мужчину лет сорока, непринужденно сидящего на перилах и свесившего ноги в сторону реки. Обоих можно было принять за собратьев по духу с той разницей, что мужчина был изжелта-смугл, горбонос, одет в черную кожаную куртку и черные же кожаные брюки, бороды не имел вовсе, а перетянутый резинкой хвост на затылке отливал не блеклой соломой, а вороненой сталью.

– Вам бы надо сместиться метров на двадцать – двадцать пять вон туда, – как ни в чем не бывало продолжал незнакомец, указав рукой в сторону Киевского вокзала. – Тогда баржа пройдет точно под вами.

В ответ молодой человек лишь дико посмотрел на незнакомца и ничего не сказал. Не каждый же, подобно голливудскому киногерою, никогда не лезет в карман ни за словом, ни за пистолетом.

– Я знаю, где проходит фарватер, – пояснил незнакомец.

Тут только молодой человек начал приходить в себя.

– Какого… – приступил он к произнесению гневной и вряд ли цензурной тирады, целиком оправданной в данном случае, ибо в некоторых ситуациях непрошеный советчик ничем не лучше помехи, – и осекся. До серого вещества наконец дошли и поразительная догадливость незнакомца, и странная его внешность, и не менее странное место, выбранное им для сидения, и то, что позади него сквозь стеклянный туннель по-прежнему двигались спешащие и не очень спешащие пешеходы – причем хоть бы один из них повернул головы кочан! Никому не был интересен сидящий на перилах моста черный человек. Воробей, усевшийся там же, наверное, привлек бы к себе больше внимания.

Тут молодой человек потерялся и забормотал вначале шепотом, потом непроизвольно взвил голос до петушиного дисканта, поперхнулся и вновь зашептал:

– Вы кто?.. Вы… зачем?! Что… кх… вам надо?..

Черный человек расхохотался.

– Вы бы сначала определились с тем, что надо вам, – веско сказал он. – Разбиться о баржу? Ну-ну. Через четырнадцать минут у вас будет такая возможность. Однако я замечаю в вас нерешительность и, простите, некоторую жалость к себе. Это видно по выбранному вами способу самоубийства. Кто хочет уйти из этого мира, тот просто уходит, не изобретая для этого сложных сценариев. На самом деле вы не хотите уйти, я это вижу. Вам просто желательно, чтобы мир вокруг вас изменился настолько, чтобы вы чувствовали себя в нем более приемлемо. Жаль, что с вашими средствами эта задача неосуществима. И никому вы ничего не докажете вашим суицидом, потому что всем в общем и целом наплевать, разве нет? От вашего ухода ровным счетом ничего в мироздании не изменится, уж мне-то вы можете поверить…

Кем бы ни был незнакомец, пришлось признать: он глядит в корень. Но не его, едрена-матрена, собачье дело лезть в