Ветер с севера - Вилар Симона

Удача, казалось, повсюду сопутствовала Ролло. Но он не был так прост и редко когда плавал, полагаясь только на милость богов. Ролло заранее узнавал все о землях, где хотел испытать себя, часто отправлял на берег лазутчиков, которые выясняли, чем хороша та или иная земля, как ее стерегут; изучали береговую линию, характер приливов; высматривали удобные места для высадки. И только тогда Ролло начинал набег. Его длинные ладьи появлялись словно из ниоткуда, и люди бежали в панике при одном только виде его полосатых парусов. Слава Ролло становилась все громче. Многие викинги желали примкнуть к нему, поскольку знали, что он мудр не по годам и щедр. Ибо, как гласит закон похода, мудрый «король моря» никогда не считает своего добра, пока не пристанет к родному берегу. А Ролло оставался изгнанником. Он лихо входил в устья рек Восточного моря, потом направлял драккары на зеленые острова ирландцев, грабил побережье земель германцев, совершал набеги в глубь Лотарингии. Лишь только к берегам Франкии он никогда не приставал. Увы, его все еще преследовало прозвище отца – Пешеход, и Ролло гневался, считая, что слава отца затмевает его собственную. Даже викингов, некогда знавших старого ярла, вводило в заблуждение поразительное внешнее сходство молодого Ролло с отцом: они были уверены, что это тот же самый Пешеход, любимый богами настолько, что они дали ему отведать молодильных яблок богини Идун Юной. Ролло сердило это, но он был вынужден смириться, иначе ему пришлось бы открыть, какой жалкой, позорной смертью умер его отец.

Кетиль Всезнайка уже давно поведал ему об этом.

– Дело было во франкском городе Байе, главой которого был граф Беренгар. Это был достойный воин, что тут говорить, и Пешеходу лишь со второго набега удалось завладеть Байе. Беренгара он убил. И взял себе на ложе его жену графиню Пипину. Что он нашел в ней? В мире есть много женщин красивее ее, но твой отец словно обезумел. Он возжелал ее любви настолько, что готов был даже жениться на ней, сделать хозяйкой Байе и остальной Нормандии. Она же ненавидела его и, когда ночью Пешеход уединился с ней в спальне, убила его, вонзив в его плоть сверкающий Глитнир. Мы обнаружили Пешехода уже умирающим. Пипина же исчезла. Мы искали всюду, но ее словно спрятали эльфы… или тролли. Мы не нашли ее, и твой отец умер неотомщенным. Последнее же его слово было о тебе. Конечно, Рольв, вы почти не знали друг друга. Но ты так похож на него! Ты должен плыть в Нормандию. Это земля Пешехода, и ты, его единственный сын и наследник, обязан принять ее. Как принял Глитнир. Ведь сейчас там нет настоящего господина и христиане-франки вновь стали называть ее старым именем – Нейстрия[29], а не именем северных людей норманнов. Но, если там появится Ролло Пешеход, земля вновь получит своего господина.

– А ты, Рольв, станешь Ролло Пешеходом, – неожиданно раздался сзади тихий, мурлыкающий голос. – И больше никогда не будешь самим собой.

Пробормотав в бороду ругательства, Кетиль оглянулся. Опять эта ведьма Снэфрид! Подходит, как всегда, неслышно. По привычке Кетиль сделал старинный знак, оберегающий от темных сил. Проклятая финка! Она словно чуяла, когда Кетиль начинал вести с Ролло речи о возвращении в нейстрийскую Франкию. Тут же возникала рядом, глядела своими миндалевидными разноцветными глазами. На Ролло – нежно, на Кетиля – с яростью. Ни для кого не было секретом, что эти двое ненавидели друг друга. Кормчий потому, что финка словно поставила целью не допустить Ролло принять наследство отца. Колдовством ли, уговорами или ласками, но она подчиняла его себе, заставляя всякий раз плыть прочь от земель Франкии. Снэфрид же не любила старого Кетиля за то, что, кроме нее, он был единственный, к чьему слову прислушивался ее муж и кто мог настоять на поездке в земли Пешехода. Снэфрид не должна была допустить этого. С помощью гадания она уже давно знала, что, если Ролло поплывет в Нормандию, – ей недолго быть его женой. Во время тайных обрядов, в облаке испарений над жертвами Снэфрид даже могла различить силуэт будущей соперницы: красноволосая, кружащаяся, в прозрачной короне – такой ей являлась женщина, которая могла отобрать у нее Ролло. Нет, Снэфрид всеми силами воспрепятствует этому. Она считала себя достаточно опытной и умелой, чтобы противиться нити судьбы своей норны.

И она вновь и вновь опаивала Ролло любовными зельями, предсказывала ему удачу в походах, сражалась рядом с ним плечом к плечу, давала мудрые советы, заслуживая его уважение и приязнь. И до сих пор, несмотря на все старания Кетиля, ей удавалось подчинять себе дерзкого Ролло и его людей, считавших ее ведьмой и уважавших как предводительницу, ибо за годы их скитаний Снэфрид стала настоящей воительницей. Она часто сходила на берег, вместе с воинами принимала участие в набегах. Как многие жены скандинавов, Снэфрид превосходно владела оружием, неудобную кольчугу носила даже с изяществом, словно не ощущая тяжести металла, и, когда Снэфрид с громким кличем, со щитом и в рогатом шлеме бросалась в битву, она становилась похожей на неистовую валькирию.

Даже Ролло порой дивился ее неожиданной силе. И восхищался ее красотой. Ибо ни битвы, ни кочевая жизнь не сказывались на красе Лебяжьебелой. Ролло забавляло, что его викинги побаиваются ее, как и раздражало, когда ее называли ведьмой. Сам же он ее ведьмой не считал, чувствуя свою власть над ней. Он знал, как сильно она любит его, эта загадочная сладострастная Снэфрид. И все же один раз он засомневался в ней, даже испугался ее.

После очередного успешного набега на берегах Рейна Ролло заметил, как Снэфрид удалилась в одну из отдаленных хижин, неся под мышкой сверток с плачущим младенцем. Он не сразу последовал за ней, занятый дележом добычи. Когда же спустя некоторое время Ролло вошел в уединенное строение, то замер, обнаружив при свете пылающего очага, что Снэфрид склонилась над телом младенца со вспоротым животом.

– Во имя всех богов Асгарда!..[30] Что ты делаешь, жена?

Снэфрид отвела упавшие на лицо волосы. Ее светлые волнистые пряди были испачканы кровью, руки по локоть и даже лицо в крови.

– Разве тебе не ведомо, Рольв, что ничто так верно не предвещает будущего, как внутренности и потоки крови человеческой жертвы?

И, видя, что викинг по-прежнему потрясенно молчит, недоуменно повела плечом.

– Я знаю, что тебе, Рольв, близки взгляды Альвера Детолюбца[31]. Но пойми – это дитя, лишившись родных, все равно погибло бы. А мне была необходима жертва, чтобы заглянуть в будущее.

Она хотела еще что-то добавить, но умолкла, заметив выражение холодного бешенства на лице мужа.

– Если я еще раз доведаюсь, что ты губишь младенцев, Снэфрид, я забуду о том, как много места ты занимаешь в моем сердце.

Он вышел, а финка еще какое-то время оставалась сидеть неподвижно с отрешенным лицом. Потом негромко, лишенным интонации голосом произнесла в пустоту:

– Я подчиняюсь твоей воле, муж мой. Но знай и ты – пока ты следуешь избранному мною для тебя пути, твое сердце принадлежит мне, как нож за голенищем моего сапога.

Да, Снэфрид была уверена в любви Ролло. И хотя в походах он нередко развлекался с красивыми женщинами, среди которых были дочери и жены князей, ей словно была неведома ревность. Она с ленцой наблюдала за тем, как приручал или покупал их богатыми дарами ее муж. Все эти красивые пленницы не казались ей соперницами. Только одна – та, которая была в видениях… А пока ни одного упрека не слетало с ее уст, потому что Ролло, оставив даже самых роскошных наложниц, всегда спешил вернуться к своей валькирии. И их ночи – в палатке ли, на корме драккара или на мягких ложах в захваченных ими усадьбах – были полны страсти и огня, как в первое свидание, когда Снэфрид первая обняла того, кто не убоялся даже гнева конунга Норвегии.

По прошествии четырех лет Ролло выполнил обет, данный матери, и отвез младшего брата в храм Упсалы. Атли за это время вырос, но так и не стал викингом, предпочитая оставаться на драккаре, когда все воины шли в поход. Он не выказывал себя трусом, когда пару раз на драккары нападали с берега, храбро держался и во время морских сражений. Но при дележе добычи его глаза никогда не загорались от вида золота.