Государство, или Дневник проигравшего - Алексей Абрамов

Передохнул. Отправился дальше и через пятьдесят-семьдесят метров подошел к самому «кладбищу», его край, неправильно изгибаясь, а в некоторых местах, оказавшись перекрученным, окаймлял, словно оборка изломанной кольчуги, знакомый электропоезд. В депо он видел его сотни раз и хорошо знал.

Ноги на бешеной скорости понесли в сторону первого вагона. Бежал и втайне надеялся, что страшного все-таки не произошло, а кабина пуста. Но, еще не добежал, как понял – это не так. Отвратительный запах гниющего мяса, здесь, где воздух отказывался циркулировать стоял плотной стеной. Окутывал вагон, лежавший на боку.

От смрада тошнит. Но Павел заставил себя. Подошел, вскарабкался на вагон и заглянул в нутро кабины, где завершался процесс разложения трупа напарника и хорошего товарища. – Леха! – Павел по букве выдавил имя. Парализованное горло не давало говорить и дышать. Где – то снизу раздался шорох. Останки дернулись. В разные стороны прыснули крупные, как поленья дуба, отъевшиеся крысы, испуганные его появлением.

Здесь невозможно находиться физически – запах проникал в поры. Быстро обыскал внешние и внутренние карманы форменного мундира. В руках оказалась твердая пачка синего «Б», зажигалка, рабочее удостоверение с красной обложкой и золотым тиснением.

В последний момент, не раскрывая браслета, сдернул с руки, обтянутой остатками кожи механические часы. Те самые – простые, с выпуклым стеклом и без изысков на циферблате.

Только XII римских палочек-цифр.

Такие хронометры в коллективе носили старые, проверенные временем работники, предпенсионного возраста. Кожаные, потрескавшиеся, как земля в пустыне во время адской засухи, ремешки плотно обтягивали запястья и передавливали синие вены рук, в которые въелось машинное масло, так сильно, что казалось – часы вросли в плоть хозяина. И уйдут с ним в могилу.

На часы, кстати, сколько он ни старался увидеть, никто из них никогда не смотрел. Сам же наручные часы считал – атавизмом и неоднократно подшучивал над верностью Алексея своему старенькому хронометру. Отвернулся. Быстро пробормотал, – Будь спокоен, – что к этому можно добавить еще Павел не знал.

Также быстро покинул могилу. Соскочил с вагона и постарался как можно быстрее отдалиться от поезда. Запах преследовал. Он глубоко вдыхал, выдыхал и задерживал дыхание. Старался прочистить легкие, и шел вперед, не желая останавливаться. Продвигался вглубь «кладбища» из спрессованного металла и разорванной на волокна древесины.

Место, где находился, совсем не подходит для прогулки. Приходилось много и часто петлять, как зайцу, озадаченному поиском ночлега, а потому запутывающему следы. Заяц скачет вперед и возвращается назад. Рисует рисунок с тем, чтобы хищник сломал голову.

Полоса препятствий, установленная в армейском подразделении, для тренировки бойцов элитного отряда по сравнению с этим – пустое шоссе. Путь преграждают буераки из вагонов и поездов. Тогда он вынужден выискивать дорогу. Обходить их, как подстриженные газоны в английском лабиринте. Пролезть под ними даже по-пластунски невозможно, так как все тяжелое плотно утопает в мусоре. Когда цепь состава оказывалась разорванной – Павел боком, впритирку, а иногда и свободно проходил сквозь щель. Мельком поглядывал на разорванный серебристый металл.

Остановился, когда исчез неприятный запах, что гнал в неизвестном направлении.

Тут и остановился на ночлег. Приступы усталости и полного бессилия, как волны накатывают все чаще, а вспышки бодрости между ними становятся все меньше. Надо основательно отдохнуть, восстановить силы. Курить бросил давно. Попробовал в школьные годы и проблевавшись в школьном туалете, он, тем не менее, обзавелся этой вредной привычкой. Курить продолжал и в ученические годы учебы. Пока, однажды вечером не выкурил сигарету, и не решил, что больше не курит. Потому что надоело. С того утра к сигаретам не притрагивался.

Сейчас же нащупал в кармане пачку. Открыл ее и, нащупал жидкий ряд сигаретных гильз. Подцепил за фильтр и отправил в рот. С силой закусил основание. Вдохнул дым и сразу почувствовал, как голову закружило в легком никотиновом опьянении.

В несколько глубоких затяжек выкурил первую сигарету. Тут же прикурил вторую и уже, затягивался не так долго, стремился растянуть перекур, намного медленнее прикончил ее. Надо подумать о пожарной безопасности. Тщательно притушил окурки. Растер их, чуть ли не в труху и когда убедился, что не видит ни малейшего мерцания, даже намека на искру отбросил бычки.

Надо обустраивать ночлег. Измученное тело требует тепла. Чего-то живого и светлого. Посмотрел на свод между двух стен, что образовывали вагоны. Они походили на края ущелья. Взялся подбирать место для костра, и снова вернулся к безопасности. На сотни метров вокруг валяются пропитанные густым маслом обездвиженные механизмы. Деревянные вагоны высохли до состояния пороха. Безобидный хлам под ногами – опасен.

Для разведения открытого огня нужно прочное, железное основание. Отправился на поиски. Загадал отыскать большой кусок железной обшивки вагона.

Металла вокруг хватает. Уже очень скоро Павел отодрал от вагона широкий, толстый кусок вспоротой обшивки, металлический лоскут висел на честном слове. Под ним подразумевалась пара наполовину выдернутых из своих гнезд дюралевых гвоздей. Их выдрал вместе с полотном.

Вернулся. Приложил немало усилий, но загнул края куска металла вверх. Получилось некоторое подобие среднеазиатского большущего подноса. В его центре мог безопасно гореть не большой костерок. С топливом еще проще. В дело пошла деревянная обшивка. Одинаковых реек под ногами валялось великое множество. Старые вагоны получали наибольшие повреждения, и если металл рвался и гнулся, то эти просто разлетались в щепу. Подступы к ним усыпаны трухой. Дров принес столько, насколько хватило сил. Вылазка заняла четверть часа. Вскоре в центре железного листа горел костерок. Пламя сделало окружавший пейзаж обитаемым. Придало мрачноватой картине теплых тонов.

Сумерки расползлись по щелям, спрятались за вагонами и внутри уцелевших коробок. Последнее, что сделал – поел. Без аппетита сжевал два, с признаками начавшейся порчи бутерброда, а обертку перетер между тремя пальцами. Щелчком отправил в огонь. Пожелал, чтобы все неурядицы сгорели в желтом пламени.

Теперь у него много свободного времени.

9

Лицо искривилось в невольной, снисходительной по отношению к себе, невеселой улыбке, – Много свободного времени.

А ведь еще позавчера минут и часов катастрофически не хватало. Приходилось выкраивать, выбирать, определять важное и отказывать себе во многих вещах. Уперся затылком в холодное железное колесо. Ни намека на брезгливость. Там такое было бы непозволительно. А сейчас выпрямил ноги и уперся ступнями во что – то твердое. Плотно прижался к колесу спиной. Уснувшие и размякшие мышцы потребовали нагрузки. Напрягся и замер.

Расслабился. Посмотрел, напротив, на крышу неизвестного поезда. На ней играют едва заметные блики. Даже не блики, а просто пятна света. Внимательно осмотрел трещины в краске, разводы, линии стыковки листов. Расслабил глаза. На железной стене проявился профиль незнакомца с огромным носом, тонкими губами и гусиной шеей. А вон неведомое животное – наверное, дракон из тех, что рисуют на спинах боевики и боссы якудзы. Только совсем не цветной и не красивый. Там где должен закончиться хвост ящера, взгляд уперся в плотно закрытую крышку с утопленной, блестящей ручкой. Вслух произнес, – Много свободного времени.

Пуститься в новое приключение? Такого желания в себе не нашел и отложил его на завтра. Костер полыхал. И света что он источал, хватает, чтобы прочитать те редкие надписи с технической информацией, что изредка попадаются глазу. Достал потрепанный журнал, но, не смог дочитать и первой страницы. Там молодой Юзас начинал взрослый путь, и только влюбился в соседку-селянку.

Человек склонил голову, дернул ею несколько раз, а потом завалился набок. Прожорливый огонь быстро съел остатки дров и полутьму едва освещали угольки. Они постепенно обросли белесой коркой золы. Затем, мигнули напоследок. Исчезли.

Проснулся. Пробурчал, – Доброе утро. Действительно ли это утро? Или полдень или что – то другое? Плевать! Все, что обдумывал, вдруг неведомым образом поделилось на важное и на мусор. Перестал думать о втором, понял, как много его в голове. Было. И совсем не понятно, за счет чего мусор там удерживается?

Наверху, как и другой обыватель, что ограничен рамками действительности Павел долго колебался перед тем, как определить – что для него важнее? Здесь все произошло само собой и огородило высоким забором с колючей проволокой поверх вертикальных, очень плотно подогнанных, выше человеческого роста, деревянных перекладин.