Скандальный поцелуй - Джулия Лонг

– Джорджина! – Вайолет вскочила со своего места. – Господи, когда ты приехала? Дорогая, заходите же! Позвольте представить вам Джорджину Мосгейт, леди Ратленд. Джорджина, положи себе чего-нибудь, пока Джонатан все не съел.

Несколько растерявшись, гости начали вставать со своих мест, кланяясь и приседая.

– О Боже! Прошу вас, не вставайте, – воскликнула леди Джорджина, смущенная своим эффектным появлением. – Я приехала вчера поздно вечером, когда все уже легли спать. Прекрасный день, не правда ли? У меня чудесная комната с видом на озеро. Оно такое голубое… Как небо сегодня, не так ли?

Девушка явно нервничала. И не без причины. Женщины смотрели на нее с любопытством, но не очень-то доброжелательным.

Леди Джорджина была вполне зрелой девушкой, о чем свидетельствовали ее формы, выпиравшие из-под бледно-голубого муслинового платья, и у нее было очень приятное лицо с ясными серыми глазами и белесыми бровями. И было очевидно, что ее никто никогда не обижал. Возможно, именно поэтому она считала окружающий мир уютным местом и не могла даже вообразить, что может быть иначе. В ней чувствовалась безмятежность, которую Синтии хотелось потревожить. Это был не слишком великодушный порыв, но она простила себя, потому что порыв был естественным. Нетронутые поверхности обречены быть нарушенными. Так ложка в конечном итоге вонзается в пудинг, а на свежевыпавшем снегу появляются следы, и все это – к всеобщему удовлетворению.

Леди Джорджина, возможно, была милой особой, но совсем не интересной.

– Наши семьи уже много лет дружны, – продолжила объяснения Вайолет, после того как гостья была представлена всем собравшимся. Джонатан, очевидно, не нуждался в представлении, но он тоже встал и поклонился.

Синтия слегка напряглась, ожидая, что леди Джорджина как-то отреагирует на ее имя. Но та не проявила никаких эмоций – во всяком случае, не было ни разинутого рта, ни вытаращенных глаз. И Синтия утешилась мыслью, что у леди Джорджины, возможно, не было знакомых сплетниц, которые могли бы просветить ее насчет «скандальной Синтии Брайтли».

Слуга выдвинул стул для леди Джорджины, и та присоединилась к сидевшим за столом.

– Ну вот… почти все собрались, не считая джентльменов. Аргоси прислал записку из гостиницы в Монктоне, что будет здесь к полудню. А Милторп уже прибыл, ставит лошадь в стойло, – сообщил Джонатан. – Представляю, как бедняга разочарован, что отец уехал, – добавил он с неуместной радостью.

– В полдень мы соберем всех в салоне, чтобы гости могли поприветствовать друг друга, – любезно сообщила Вайолет. – К тому времени все придут в себя после дороги.

Майлс чувствовал себя немного виноватым из-за того, что уклонился от завтрака, отправившись в длительную верховую прогулку. Но как оказалось, это было самое мудрое, что он мог сделать. Погода сотворила чудо с его настроением, и его мысли перенеслись через моря, на Лакао. Промчавшись по аллее парка, он взлетел на вершину холма, откуда открывался вид на другой океан, Атлантический, кативший вдали свои серые волны. Майлс мечтал о кораблях, снаряженных на деньги лорда Ратленда, и полных надежды письмах, которые он разослал знакомым натуралистам. Получив от них ответы, он будет рад сообщить им, что сможет осуществить задуманное на уровне, о котором даже не осмеливался мечтать.

После того, конечно, как женится на леди Джорджине.

Оставив Рамсея в конюшне, Майлс вернулся в дом – вспотевший, грязный и полный решимости. Старательно вымывшись горячей водой с мылом, чтобы избавиться от запаха конского пота, он отдался в безжалостные руки своего камердинера, который побрил его и облачил в безупречно скроенный сюртук и начищенные до блеска сапоги. Завершив туалет, Майлс надел очки и приготовился шагнуть в свое будущее.

Салон представлял собой просторную комнату, казавшуюся тесноватой из-за избытка мебели и ковров. Тут роскошные диваны с обивкой в кремово-коричневую полоску соседствовали с чопорными стульями, украшенными позолотой, а в двух огромных каминах с замысловатой резьбой пылал яркий огонь, что в сочетании с мягким светом новомодных газовых ламп, расставленных на столиках, придавало всему вокруг особый уют и живописность. С потолка же, обрамленного широким фризом, повторявшим узор каминной резьбы, свисали две люстры из витой меди – их также зажгли по случаю торжественного события. Здесь во всем чувствовалась некоторая экстравагантность, но у Редмондов было достаточно денег, чтобы платить за нее. Комната, казалось, дышала богатством, комфортом и амбициями – как церковь дышит покоем и молитвами.

Но она была также местом, припомнил Майлс, где они с Лайоном играли в войну, прячась за широкими диванами и целясь друг в друга каминными принадлежностями вместо мушкетов. Они притворялись, будто огромный ковер на полу – на самом деле море кипящей лавы (это была идея Майлса, который прочитал в книге об извержениях вулканов), куда нельзя ступать. Поэтому они перемещались по комнате, перепрыгивая со стула на диван, с дивана на столик и снова на стул, пока их не поймали на этом безобразии. Как и следовало ожидать, в результате таких прыжков мраморный бюст, изображавший какого-то неизвестного мужчину с пустыми глазницами, свалился на пол и вдребезги разбился.

Но их не выпороли, что любопытно. Вместо этого отец решил преподать им первый урок коммерции. Он рассказал им о ценности, происхождении и хрупкости каждого предмета в комнате и о том, что значит быть Редмондом. И даже Майлс тогда ощутил тяжесть обязательств, которые накладывала него принадлежность к их семье.

Гости держались плотной группой в одном конце салона. Последним прибыл лорд Милторп, их сосед по Суссексу, член клуба «Меркюри» и друг его отца, приехавший на несколько дней, чтобы обсудить с Айзайей кое-какие дела. Как тот и предсказывал, лорд Милторп чувствовал себя неловко – словно ковер и вправду был лавой, грозившей поглотить его ноги до лодыжек. Бедняга рассчитывал на мужскую компанию и обстоятельный разговор с хозяином дома. Вместо этого он оказался на светской вечеринке, в окружении щебечущих дам с чашкой чая в руке.

Немного раньше прибыл Энтони Корделл, лорд Аргоси, наследник виконта и еще один давний друг семьи, в особенности – Джонатана. Пресыщенный богатством, он, казалось, был рожден скучающим. К чести Аргоси, его попытки развлечься не заходили дальше карт, женщин, бокса и охоты. Он был неглуп и, вполне возможно, мог бы развить характер, будь у него для этого причины. Его нельзя было назвать беспутным, но хватило бы незначительного толчка, чтобы он двинулся в этом направлении. «Ему бы найти какое-то занятие», – подумал Майлс. А впрочем, Аргоси – не его забота, если только тот не намерен втянуть Джонатана в какую-нибудь проделку.

Кроме того, тут были четыре женщины: Вайолет, за которой он должен был присматривать, леди Мидлбо, с которой он очень хотел бы поговорить наедине, и леди Джорджина, которая выглядела невероятно свежей и вежливо притворялась, будто не шокирована тем, что говорила Вайолет. «Пора, наверное, приступить к ухаживанию, что будет очень несложно», – решил Майлс, задержав взгляд, на Джорджине. Затем, посмотрев на Синтию, замер, испытывая странное желание погреть над ней руки – как над огнем.

На ней было шелковое платье глубокого зеленого цвета с прямоугольным вырезом и короткими рукавами без всякой отделки. Оно казалось бы строгим, если бы не чехол из тонкого, как дымка, тюля, на котором переливались крохотные искорки. Майлс не настолько разбирался в женской одежде, чтобы сказать, чем вызвано это мерцание. Но он мог совершенно определенно сказать: такой же эффект он наблюдал, глядя, как утренний туман рассеивается под первыми лучами солнца… Боже, он опять ударился в поэзию!

Майлс грозно нахмурился, отгоняя неуместные фантазии.

Словно услышав рокот грома, Синтия вскинула глаза и, увидев его хмурую гримасу, улыбнулась. Это была робкая и теплая улыбка, напоминавшая лучик солнца, который рассеивает туман, а затем начинает греть в полную силу, заставляя весенние цветы раскрываться…

«Похоже, она слишком уж уверена в своем очаровании», – подумал Майлс.

Сделав над собой усилие, он придал своему лицу любезное выражение и чуть повернул голову, чтобы сделать вид, будто смотрит мимо нее, на свою сестру Вайолет, что-то говорившую леди Джорджине.

Ничуть не обескураженная, мисс Брайтли медленно отвернулась от него все с той же улыбкой на лице и что-то сказала Вайолет, отчего та весело рассмеялась.

Майлс опять начал хмуриться, но вовремя спохватился. И занялся тем, чем всегда занимался, когда чувствовал себя неуверенно: наблюдением.

Мисс Брайтли не очень-то интересовалась разговором, хотя, возможно, он был единственным, кто это заметил. Ее глаза, казалось, скользили по комнате, останавливаясь на предметах и людях – Милторпе, Аргоси, Джонатане, канделябрах, мебели. А потом она вдруг грациозно встала и направилась к лорду Милторпу.