Сайонара, Гангстеры - Гэнъитиро Такахаси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
14
Я работал и писал стихи.
Женщина в лучшем случае одаряла их недовольной гримаской.
Мои стихи не имели ничего общего со стихами других знаменитых поэтов, но она все равно и слушать их не хотела.
— О, классно, здорово, просто великолепно! — тут же перебивала она.
В моих поэмах ни слова не было о какой-то там «Любви» или «Роке», ни разу не встречались «Алхимия» или «Миф». В них говорилось о неоновых лампах со стабилизаторами напряжения, о подаче цементной смеси и двойных полах, о «двадцатипятипроцентной доплате за сверхурочные», о «тридцатипроцентной доплате за ночные смены», о «воздушных компрессорах» и «железобетонных плитах марки Ф4O», о «коэффициенте сопротивления» и «четырехкратном усилении», а также о «отбракованных дворниках» и «стыковках».
15
Когда я приходил с работы домой, женщина спешила за мной в ванную и мыла мне голову.
Затем готовила мне ужин.
Потом варила для меня кофе.
После чего я мог, например, прочитать ей поэму о Праотце конвейерных линий, под названием «Владыка конвейера», жившего за дверью «Вход запрещен» в сокровенных глубинах знаменитого механосборочного комбината.
Я читал ей о глубочайшей тоске и меланхолии, в которой пребывал властитель: ибо король «линий» был столь стар и дряхл, что уже не понимал, что сам был когда-то конвейером, и считал себя потомком принца-изгнанника, рожденного в неосвященном браком противозаконном союзе Людовика XIV и элегантной супруги прусского посла.
Затем мы с женщиной отправлялись в постель и занимались любовью.
А потом еще и еще занимались тем же. Снова, снова, снова и снова мы с ней занимались любовью.
И снова, и снова, и снова, и снова, и снова.
V
«Агата любит фрегаты»
1
Женщина родила.
Однажды я пришел с работы, и она вышла ко мне из своей комнаты с ребенком на руках.
— Откуда у тебя это? — спросил я.
— Я ее родила, — сказала женщина — Это твое дитя.
Я даже не заметил, когда она успела забеременеть.
На самом деле она и сама этого не знала.
— Вот это сюрприз! — воскликнул я.
— Действительно, она такая прелестная, НАША малышка, — подчеркнула женщина — Вот увидишь, она вырастет еще красивее меня.
Взглянув на мое лицо, дитя улыбнулось.
— Кирк, кирк, — прощебетало крохотное существо.
Я принял малышку из ее рук. Впервые держал я на руках ребенка, тем более собственного. Она была такой теплой и почти невесомой, от нее замечательно пахло, она продолжала ерзать и извиваться в моих руках.
— Привет, — сказал я крошке. — Я твой папаша Ничего, если назову тебя Тмин?
— Паааа, — вторила Тмин.
— Просто сказала, что ей нравится имя, — поделился я с женщиной.
— Ни в коем случае! Это же наша крошка «Зеленый Мизинчик». Правда, агу-агу? Тебя ведь так зовут, крошка Зеленый Мизинчик?
— Паааа, — откликнулась наша крошка «Зеленый Мизинчик».
2
Тминчик была нашим сокровищем.
Я писал о ней поэмы.
Теперь я писал о «пеленании каждые три часа» и «срыгивании после молока», и о «печеночном паштетике», о «бутылочках с разносторонними дырочками», о «постепенной смене запаха эскрементов на взрослый» и «трех вакцинах в одной», и «как понемногу детские черты проходят одинаковые циклы отвращения и сообразительности», а также «как убедиться, что температура воды в ванночке равна ста четырем градусам по Фаренгейту», о «детской присыпке „Сиккарола“» и «креме из персикового листа», о «первых двух зубках» и «скорости передвижения ребенка по полу, достигаемой с помощью вёсельного перебирания ручками». Я продолжал писать стихи, пока наконец наш ангелок с реактивнофекальными дюзами на твердо-жидком топливе не узревал, что не все в порядке, и не заводил вой, призывая папашу поторопиться сменить подгузник.
3
Теперь вместо Сэндберга и Лафорга я читал Пиаже и Саито Кихаку, вкупе с Крупской и Мичио Мацуда, а также Р. Д. Лэингом, Прудоном и Мото Хаджио.
И усвоил, что, если я хочу, чтобы из Тмин выросла замечательная молодая женщина, к шести годам ее необходимо научить как минимум трем вещам:
• Танцу
• Арифметике
• Скороговоркам
4
— Ладно, Тмин, теперь танец! — говорю я.
Она в детской пижамке, волосы разметались по плечам.
И скачет по дивану.
А я — диджей.
Тмин пляшет под блюз Линард Скинард «Вторник прошел».
— Эй, папуля, я — супер? — кричит Тмин, качаясь на своем трамплине.
— Еще бы! Ты супер-пупер!
Тминчик вертится в такт любой мелодии.
Изысканно извивается змейкой под «Как мило, что ты вернулся домой» австралийки Хелен Редди.
Ритмично трясется под «Мэкки-Нож» первой леди джаза Эллы Фицджералд.
Запросто танцует даже под «Инвенции двух и трехголосные» Баха в исполнении Гленна Гулда. Невзирая на жуткие стоны последнего.
Тмин даже пыталась сплясать «Колокола» саксофониста Альберта Эйлера, музыку, совершенно немыслимую для танцев.
Взмокшая от пота Тмин плюхается на корточки:
— Папуля! Поставь еще песенку!
5
— Значит, сколько будет один плюс один? — спрашиваю.
Тмин грызет тупой конец карандаша.
— Тмин, не обгладывай!
Тмин высовывает кончик языка.
— Ммм, один плюс один могут быть разными. Например, если папуля плюс мамуля, то через некоторое время появится Тминчик, а это уже три человека, так что в общем счете один плюс один дают проценты.
Ммм, а если один Иосиф да плюс Святая Дева, то родится Иисус, а Бога сосчитать невозможно, так что даже не имею представления, какая тут сумма получится.
Ммм, ну как тут быть, папочка? Тминчик совсем запуталась!
6
— Карл у Клары украл кораллы.
А теперь ты, Тмин.
— Карл у Клары украл кораллы.
Это легко-о-о, папу-уля. Неинтересно-о-о.
— Три щенка щека к щеке щиплют щетку в уголке. Давай, Тмин!
— Три щенка щека к щеке щиплют щетку в уголке. Ну? Это совсе-е-ем легкота! Давай еще, папуля!
— Ладно, хорошо, а как тебе такое:
Если каждый — это я,То ведь я — совсем не я,Но когда же я — не я,То тогда же — кто же я?
Ну давай, Тмин. Повторяй.
— Ого! Как это? Так нечестно! Это слишком трудно, папуля, Тмин такого совсем не понимает. Ууууу! Тминчик просто маленькая девочка, она этого совсем не понимает!
7
Манеры у Тмин были ужасные.
Она не могла усидеть за столом и нескольких секунд после того, как приканчивала суп, и перед тем как женщина приносила свиные отбивные. Она цок-цок-цокала вилкой в ритме семь восьмых, потом чик-чик-чикала ножом в три шестнадцатых доли, и, как только ее ножка дотягивалась до пола, она вскакивала между креслом и столом, и отбивала чечетку, и вальсировала в три четверти, и пам-пам-пам оттаптывала болеро в знак благодарности. Все это, само собой, происходило практически одновременно.
— Цок-цок-цок, чик-чик-чик, тук-тук-тук, пам-пам-пам.
— Спокойнее, Тмин!
— Хорошо, папуля!
Затем трехсекундная фермата. После чего снова:
— Цок-цок-цок, чик-чик-чик, тук-тук-тук, пам-пам-пам.
Тмин пукала.
Читаю я это, скажем, «Сто двадцать дней Содома», а Тмин, сидя у меня на коленях, листает книжку про морских разбойников. Она пукает, когда хохочет.
— Тмин! Дамам неприлично пукать.
— А мама говорит, что вредно сдерживаться.
Тмин пытается писать стоя, как я, и не попадает: в результате ее трусики, шерстяные колготки и юбка мокрые.
— Не плачь, Тмин. Дай вытру нос. Сморкайся!
Тмин, сидя за зеркальным трельяжем матери, начинает потихоньку наносить макияж. Открывает колпачок помады и оттопыривает губы так, что они увеличиваются раза в три в объеме. Потом наводит огромные круги под глазами, отчего смотрится точно панда, вырядившаяся на собственные похороны. Она вытаскивает из шкафчика кукольную сорочку и натягивает на голову. Извлекает двадцатимиллилитровую бутылочку драгоценного «Импрув», которая стоила таких трудов и экономий ее матери, и льет себе на голову точно французскую салатную заправку.
— Папуля! Ну папуля же! Погляди на меня!
На миг я просто столбенею, не уверенный, кто же предо мной: моя маленькая дочка или картина Сальвадора Дали «Предчувствие гражданской войны».
8
Пришла открытка с траурной каемкой.
Прислано из Ратуши. Сообщалось:
С прискорбием извещаем о предстоящей смерти вашей дочери.
— Папуля, в чем дело? — спросила Тмин.
