Девятый Замок - Хаген Альварсон

— Отец, ты здесь? Чем это так пахнет? Ты мясо варил?

Снорри открыл дверь пивоварни. Глянул по углам. Отца не было.

Сердце сжалось. Стало вдруг темнее…

Его взгляд упал на пивной котёл. Там явно было что-то не так.

Сын пивовара подошёл ближе. Медленно. Не сводя глаз с бурлящей кромки.

И замер, поражённый увиденным.

В обрамлении пены из котла смотрел на сына Турлог. Смотрел на единственного сына мёртвыми глазами и улыбался. Затем веки его сомкнулись, и он ушёл в гущу.

— Отец! — тихо сказал Снорри, плохо понимая, что случилось. — Эх, как же ты так…

В носу кололо, глаза щипали слёзы, но сын мёртвого пивовара уже нёс воду — залить огонь под котлом, обдумывая, кого бы позвать на помощь, как известить родичей, что Турлога Рауденбарда более нет в живых, чтобы те не слишком радовались. Снорри сильно сомневался, что они простят того, кого отвергли от древа рода.

— Люди! Хэй, народ, есть кто? Беда! Беда! Пивовар утоп! — кричал он, созывая подмогу. Ему было неловко, даже гадко, что надо просить о помощи чужих, но что поделать? Он только надеялся, что люди не станут слишком насмехаться, что, мол, надо ж было так напиться…

Первым, кто откликнулся, был старый Альвар, отец красавчика Тервина. Увидав утопленника, он не сдержал горестного вздоха:

— Не самая лучшая смерть! А какой был человек!..

"Ну да, — неожиданно зло подумал Снорри, — теперь-то вы все вдруг вспомнили, КАКОЙ был человек. А то, что наговаривали на него за глаза, сплетни грязные распускали, это ничего! Дело житейское! Тьфу!"

— Коль скоро тебе понадобится помощь, можешь на меня расчитывать, — тихо, чтоб не услышали другие, предложил Альвар.

Снорри удивился, но виду не подал. Лишь молча кивнул.

Хоронили Турлога Дорисона с размахом. Никто не сказал бы, что Снорри справил по отцу плохую тризну. Столы на переднем дворе усадьбы ломились от мяса. Пиво и ядрёная пшеничная брага лились водопадом, спиллеманы-музыканты давали жару, торжественные речи в память об ушедшем звучали под ясным небом. На похоронах не плачут, ибо слёзы только огорчают ушедших. Да и некому было плакать. Снорри не плакал. Он руководил попойкой. А когда все перепились и подзабыли, чего ради собрались, он незаметно удалился. Старики Альвар и Фундин Пасечник переглянулись молча и взяли на себя обязанности хозяев.

Из родичей Струвингов никто не появился. Даже не откликнулся.

Так умер и был погребён Турлог Рыжая Борода, и не говорили о нём плохо.

То был ветреный весенний день. Из таких, когда снег сошёл, но ещё прохладно. Ветер бежал над рекой, над лесом, над прошлогодними травами, из-под которых уже виднелась молодая поросль. Снорри стоял на кургане рода своего, глядя на небо. Этой ночью ему снилась матушка. Она была очень счастливая и такая красивая, что Снорри заплакал во сне от радости. И не хотел просыпаться.

Ныне он был один. Совершенно один. Ни рода, ни семьи, ни друзей, ни побратимов. Хотя и много знакомых. Он был одинок, как Старый Балин. Рядом с могучим дубом на берегу реки не росли деревья. А даже и росли бы… Куда им было понять его!

А между тем, Балин жил. И повидал, видимо, немало горя. Иное дело, что старик, кажется, не дал жизни ни одному дереву. В округе не росло подобных ему. Дед не видел внуков. Как Дори. Как Турлог.

"Видно, так тому и быть, чтобы в нашем роду старики и внуки не виделись в Срединном мире, — грустно подумал Снорри. — Тервин-то, небось, скоро уже подарит седому Альвару внуков. А я что? Дурная трава: ни корней, ни цветов…"

Вдруг Снорри ощутил рукой прикосновение. Тёплое, чуть щекотное. Приятное. Обернулся. Увидел светлое, грустное лицо. Он узнал её сразу. Девчонку, что так же стояла рядом с ним, на этом самом месте, много зим назад. Девчонка стала пригожей невестой, и, верно, двор её родителей тесен для сватов.

Да только синие глаза — всё те же…

— Не печалься, — сказала она, сжимая его ладонь. — Никто не скажет, что твой отец был плохим человеком.

Снорри нахмурился и медленно, но решительно забрал руку.

— Кого волнует, кто что скажет, — ответил он ровным голосом. — Это его не вернёт и не примирит с роднёй. Его забудут, как только протрезвеют.

— Что ни говори, — возразила синеглазка, — а Турлог был достойным. И Асгерд, его супруга, также. Я скорблю вместе с тобою, сын славных родителей.

Он взглянул на неё удивленно. Прямо в глаза. Там застыл дождь. Она, чужачка, готова была оплакать старого пивовара и за себя, и за Снорри. От чистого сердца. Снорри устыдился, закусил губу… и вдруг тихо рассмеялся.

— Помнится, тогда нам слова не понадобились, — произнес он и добавил смущенно. — Холодно сегодня, пойдём в дом. По вкусу ли придётся тебе наш глинтвейн?

Глинтвейн вышел на славу. Душистый, кисло-сладкий, отдающий корицей, мятой и ушедшим прошлым летом. Дымом костра, горными травами, воспоминаниями. Напиток был тёплый, и от этого щемило сердце.

Они сидели в гостиной и молча смотрели на огонь в камине. В огне сгорало прошлое. До конца. Как память.

— Раньше умерших предавали пламени, — сказала вдруг девушка, и её синие глаза мерцали стеклом.

— Моя матушка сказывала, — отозвался Снорри, — что так и было, только не всех так хоронили. Лишь вождей. Да и это не наш обычай. Его нам подарили верды-северяне из заливов.

— Это, верно, было красиво, — молвила синеглазка.

Снорри промолчал. В его сердце были сумерки. Ранние весенние сумерки, как те, что настали за окном. Что хорошо в весенних сумерках: каждый вечер они отодвигаются всё дальше к ночи, высвобождая ярый пламень лета.

Альвар и Фундин позаботились, чтобы гости не передрались по пьяни. Не в усадьбе. Тех, кто держался на ногах, выпроводили: благо, все местные, до дому идти недолго. Тех, кто не держался, — выносили. Снорри, правда, подозревал, что завтра наверняка обнаружится парочка таких, которые напились до розовых троллей и валяются в кустах или сарае. Обычно без этого не обходилось.

Впрочем, это мало занимало нового хозяина Грененхофа.

Усадьба Струвингов не зря звалась Грененхоф — Зеленый Двор. Из-за низенького забора приветливо раскинулись ветви яблонь, оба двора заросли травой, кустами смородины и хмелем. Но и это не всё. Большинство домов Норгарда были бревенчатыми стафбурами — срубами, хижинами на столбах. Каменными были только те постройки, где пылал покорённый огонь: кузницы, пекарни, пивоварни… Дом Струвингов был не такой. С виду — круглый, как холм или курган, а его земляные стены густо поросли травой. Жилой дом вырастал из земли, сливался с ней, зимой — белый, весной — тёмный, осенью — жёлтый, летом — зелёный. Только торчащий из земли дымоход указывал на то, что это — обитель. Хижина. Дом…