Загадки Макиавелли. «Государь» в XVI веке - Владимир Разуваев

У нас есть все свидетельства того, что Макиавелли действительно хотел попасть в фавор к Медичи. После освобождения из тюрьмы, где он был по обвинению в участии попытки государственного переворота, Макиавелли написал Веттори в Рим два письма с просьбами о помощи в устройстве на работу и таким же обращением в отношении своего брата Тотто. Проблема заключалась в том, что Франческо не был в фаворе у понтифика и действовал очень осторожно. Затем Макиавелли пишет Веттори 9 апреля 1513 г.: «Я слышал, кардинал Содерини сильно обхаживает понтифика. Мне хотелось бы знать Ваше мнение: удобно ли написать ему письмо с просьбой, чтобы он ходатайствовал за меня перед Его Святейшеством, или лучше, если Вы окажете мне эту услугу, поговорив с кардиналом; а может быть, не следует предпринимать ни того, ни другого – я рассчитываю на Ваш ответ».34. 16 апреля Никколо снова написал Веттори. Опять же с просьбой. На этот раз ходатайствовать за него перед Джулианом де Медичи и кардиналом Содерини. В письме от 29 апреля того же года Никколо очень настойчиво сетует на то, что оторван от государственных дел и не имеет нужной информации, однако же сразу после этого следует очень долгий монолог о международных делах.35 И дальше он также намекает или впрямую просит Франческо помочь ему в трудоустройстве у папы. Намеки в том же направлении следуют и в письме Макиавелли от 10 декабря 1513 г. Обратим также внимание, что, если легенда о встрече автора «Государя» с Лоренцо де Медичи верна, то это свидетельствует о том, что Никколо по-прежнему хотел пойти на службу к правящему во Флоренции клану. Никаких свидетельств об обратном в истории не сохранилось.

Общий итог очевиден. Макиавелли нуждался в работе. «Государь» был нужен ему для того, чтобы ее получить. Никаких предпосылок для того, чтобы в этой ситуации злобно подсмеяться над Медичи, вручив им сатиру или своеобразный «троянский дар», здесь не просматривается.

Есть и дополнительный аргумент. Роберт Блэк выделяет пункт из письма Веттори от 10 декабря 1513 г., согласно которому надежды Макиавелли на этих «синьоров Медичи» не имели решающего значения в определении целей и размера «Государя». Аргументация: макиавелиевский государь – это новый государь.36 В том же письме указано по поводу книги: «И если Вам когда-нибудь нравились мои фантазии, вы и эту примете не без удовольствия, а государю, особенно новому, она может пригодиться, и я адресую ее Его Светлости Джулиано».37 То есть новому государю. В то время во Флоренции было распространено мнение, что новый папа в первую очередь постарается наделить владениями своих родственников, подобно Борджиа. На первом месте были Джулиано и Лоренцо Медичи.

Наибольшая вероятность создания государств для родственников Льва Х состояла в утверждении своей власти в Романье, т.е. там, где традиционно и легитимно базировались папские территории, и где пытался действовать Чезаре Борджиа, опираясь на поддержку своего отца Александра VI. Ходили слухи, однако, что действующий папа не был готов ограничиться этой сферой и предназначал Неаполь для Джулиано и Милан для Лоренцо.38 А новому государю могли, возможно, пригодиться советы, специально для него предназначенные.

Очень показательно, кроме того, то обстоятельство, что в «Государе» Макиавелли основывался на тех взглядах, к которым давно уже пришел или которые давно уже обдумывал. Бесспорное доказательство тому – знаменитое письмо Джованни Батисте Содерини, написанное в сентябре 1506 г. и более известное как Ghiribizzi («Фантазии, адресованные Содерини»).39 Более того, в последующей переписке с Веттори Макиавелли временами упоминает идеи, которые были развиты в его самой знаменитой книге. Практически нет оснований сомневаться в том, что во всех случаях речь идет о цельном и выверенном взгляде на политику, каким бы новым и шокирующим для окружающих он не выглядел.

Больше того, тех же взглядов Макиавелли придерживался и после написания «Государя». Для того, чтобы прийти к такому мнению достаточно внимательно прочитать его «Жизнь Каструччо Кастракани из Луки». Политические максимы в этой книге практически идентичны тем, которые Никколо развивал в своей самой знаменитой книге. Разве что никто не считал их сатирой.

Вывод отсюда опять же однозначен: взгляды Макиавелли на политику в течение долгого времени не менялись или практически не менялись. Остается, правда, вопрос о его республиканизме, однако в данном месте его затрагивать едва ли нужно.

А теперь перейдем к рассмотрению точки зрения сторонника сатирической иронии Макиавелли Эрики Беннер. Аргумент первый: в «Государе» Макиавелли выступал с совершенно иными взглядами, нежели в остальных частях своего творчества. До этой книги и после нее он жестко критиковал методы правления итальянских лидеров.

Это и так, и не так.

Вот Макиавелли в тюрьме по обвинению в заговоре против Медичи. Уже казнили тех, кто собирался свергнуть правящий клан. Уже вздернули Никколо четыре раза на дыбу. И он пишет стихотворное обращение к Джулиано ди Лоренцо Медичи.

В колодках ноги, плечи вперехватшесть раз веревкой толстой обмотали…Про остальные умолчу детали.Поэтов ныне чтут на новый лад!

Дальше идет очень впечатляющее описание мук тюрьмы. И окончание, посвященное уже казненным лидерам несостоявшегося заговора:

Когда б еще притомчуть свет священник не будил словами:«Я к вам пришел, дабы молиться с вами».

Что ж, виноваты сами!Пусть подыхают в петле! В добрый час!А я помилования жду от вас.

Согласитесь, радикальная перемена по сравнению с первыми днями после падения пожизненного гонфалоньера Флоренции и покровителя Макиавелли Пьеро Содерини, когда автор «Государя» имел дерзость писать Медичи письма-рекомендации с настоянием сохранить в городе некоторые республиканские институты для достижения политической стабильности. Но перемена эта все-таки случилась. Выглядит она, конечно, отнюдь не благородно, особенно в отношении к казненным. Правда, до сих пор есть исследователи, которые утверждают, что он писал эти слова с юмором.40

А вот осень 1513 г. В своем маленьком имении Макиавелли ловит дроздов и посылает их все тому же Джулиано вместе с другим стихотворением.

Я Вашему Великолепию шлюнемного дичи – скромный дар, не спорю, —чтоб о себе, обиженном судьбою,напомнить Вам. Увы, за что терплю?

И дальше в том же духе, пусть и с появившимся некоторым юмором.

Беннер задается вопросом: в самом ли деле Макиавелли надеялся, что власти его эпохи будут приветствовать шокирующие максимы его «Государя». Поскольку вопрос риторический, то ответить на него трудно, если вообще возможно. На деле можно отметить только некоторые моменты этой загадки.

Первое. В принципе надо иметь в виду, что Макиавелли в письме Веттори от 10 декабря выразил сомнение, что Джулиано де Медичи, которому он рассчитывал посвятить книгу, вообще ее прочитает.41 Уже тут видно, что при всех его надеждах здравый смысл по-прежнему не покинул автора. Можно, правда, усмотреть в ремарке Никколо свойственную ему склонность к насмешке над всеми, в том числе над собой. Даже если это и правда, то смысла замечания данное обстоятельство не умаляет.

Второе. Полностью согласен со скепсисом Беннер в этом вопросе. Да, я тоже полагаю, что Никколо не надеялся на то, что ему будут, фигурально говоря, аплодировать представители властей. Во всяком случае, ничего в «Государе» об этом не говорит. В переписке Макиавелли – тоже. Надо полагать, что, если иметь в виду Медичи, то автор хотел не публичного признания, а работы. Для выполнения этой цели не нужны приветствия шокирующим максимам. Требуется только лишь признание политической состоятельности их автора с последующим включением его в клиентуру правящего клана.

Третье. Беккер не принимает во внимание, что в своих жестких советах ничего кардинально нового для политической практики того времени Макиавелли не открыл. Убивали врагов, нарушали обещания и вели наступательные войны без острой необходимости. Медичи – тоже. Можно подумать, что с тех пор что-нибудь кардинально изменилось…

Беккер выделяет склонность Макиавелли передергивать исторические примеры в «Государе» и видит в этом откровенную провокацию или признак иронии. Однако не секрет, что как раз «передергивание» было фирменным стилем автора книги. Причем в других работах – тоже. Едва ли можно объяснить нередко радикальные отклонения в примерах, которые приводил Никколо из истории Древнего Рима, по сравнению с сохранившимися трудами таких историков как Полибий, Ливий, Плутарх и др., исключительно иронией. Макиавелли считал, что не так уж важно, как кто-то описал происходившее. Сам Макиавелли точно знает, как оно было на самом деле. Ирония? Может быть, но только отчасти: слишком часты были разночтения в трудах Никколо с первоисточниками, чтобы безусловно принять эту точку зрения.