Загадки Макиавелли. «Государь» в XVI веке - Владимир Разуваев

Стиль и содержание текста стали для Беккер лучшим подтверждением того, что «Государь» был написан с позиции иронии. Если говорить о стиле в традиционном понимании этого слова, то он был таким, каким Макиавелли писал свои донесения Сеньории. Очень интересен его анализ и выводы, сделанные Уильямом Ричардсоном. Этот стиль в «Государе» неотшлифован, в отличие от художественных произведений Макиавелли и его напечатанном «О военном искусстве». Он писал свою самую знаменитую книгу так, как будто бы оставался секретарем флорентийской администрации. Латинский жаргон (in exempli“, „praesertim, tamen и др.) смешан с разговорным флорентийским диалектом; временами – специфический синтаксис. Ричардсон делает отсюда вывод, что книга была предназначена ее автором в основном как документ, наполненный практическими советами, чья циркуляция должна была быть ограниченной узким кругом политиков.42

Что касается намеков, подтекстов и рассуждений, то здесь очень многое зависит от восприятия читателя. Кстати говоря, это очень важно для нашего анализа. Кто-то видит в «Государе» одно, кто-то – совсем другое. Книга действительно к этому располагает.

Здесь важно обратить внимание на особенности окончательного варианта текста «Государя». Честно говоря, он едва ли напоминает тщательно проработанный во всех смыслах труд. В частности, есть большие проблемы со структурой, а также грамматикой, есть вопросы к латинским цитатам, синтаксису. Заглавия глав – на латыни, сам текст – на итальянском. Это совершенно нехарактерно для тех работ Макиавелли, которые он тщательно отделывал, в частности «Об искусстве войны».

Не надо считать, что флорентинец был патологически небрежен или не умел сделать то, что должен был бы в случае с «Государем». Помимо «Об искусстве войны» об этом говорит также случай с нелюбимой Макиавелли своей «Историей Флоренции», которую он тщательно отделал стилистически.

А вот в случае с «Государем» такой отделки нет.

Что касается содержания, то здесь все опять же не так однозначно, как видится Беккер. С ней можно полностью согласиться разве что в том, что у Макиавелли, в отличие от ее подхода, очень многое действительно допускает несколько различных толкований. Но с некоторыми вещами невозможно согласиться. Судя по максимам Никколо, он никогда не был приверженцем идеи о том, что «цель оправдывает средства». Скорее – «государственные интересы оправдывают средства по их защите».

Беккер обращает внимание на вроде бы существующее противоречие: то разноплановые средства ведут к укреплению власти государя, то последняя может быть обеспечена только в том случае, если он будет ставить во главу угла стабильность, благосостояние и безопасность народа. Однако лично я не вижу здесь противоречия. Да его и нет. Государь отстаивает свою власть для того, чтобы обеспечить стабильность и спокойствие в обществе.

Беккер обращает внимание на противоречия в «Государе» и пишет, что невозможно объяснить их на фоне логики структуры книги, ясных мыслей и артистизма его автора. И объясняет «сбои» иронией Макиавелли. Однако книга написана, это она признает, внешне вполне серьезно.

Эта серьезность ее явно смущает. В оправдание ей она предлагает несколько причин. Первая состоит в том, что надо было защитить себя от гнева Медичи. Все вроде бы оправданно, разве что возникает сомнение: а зачем нужно было сознательно дразнить льва, да еще после того, как вроде бы удачно выбрался из его когтей? Ничего из того, что мы знаем о мировоззрении и характере Никколо не подтверждает, что он был способен на такой поступок. Да и достаточно перечитать описание его морального состояния после амнистии, чтобы преисполниться скепсиса в отношении этого тезиса.

Второй причиной внешней серьезности в «Государе», при всем желании Макиавелли иронизировать над Медичи, Беккер полагает желание изменить политические суждения правителей. Опора на древних авторов, которых высоко ценил Макиавелли, выглядит хорошим аргументом. Проблема в ее аргументации в том, что, как следует из письма Никколо Веттори от 10 декабря 1513 г., он сам не был уверен, что ее прочитает даже тот Медичи, которому он хотел преподнести книгу.

Образовательные и философские цели? Читатель должен был сам декодировать текст? Как-то в личной беседе с одним из ведущих российских политиков середины 1990-х годов я, улыбаясь, сказал ему, что прочитал, будто есть возможность, что он пойдет на союз с крупнейшей на тот момент партией России. Мой собеседник рассмеялся: они полагают, что я умнее, чем есть.

Нет, возможно, конечно все или почти все. Но опять же есть проблема: для того, чтобы выполнить эту вроде бы поставленную перед собой цель, Макиавелли должен был бы всеми силами добиваться того, чтобы «Государь» был напечатан. У него были возможности для печатной публикации – история с «О военном искусстве» это показывает. Однако у нас нет ни одного свидетельства, что Никколо действительно хотел видеть «Государя» напечатанным. А ограниченная циркуляция рукописей не давала возможности действительно всерьез ставить перед собой образовательные и философские цели. Не сходится.

Теперь давайте рассмотрим версию о том, что автор книги с самого начала ставил перед собой задачу подорвать власть Медичи и добиться восстановления во Флоренции республиканского строя. Вообще-то она выглядит наиболее уязвимой из трех. Начнем с того, что у нас нет никаких прямых доказательств, что Макиавелли действительно говорил нечто подобное. Только информация, полученная через третьи руки. Причем зафиксированная письменно тогда, когда автора «Государя» давно уже не было в живых. Будем откровенны, мы не можем полностью доверять легендам, а, может быть, не стоит доверять им и частично.

Впрочем, если подходить к вопросу с психологической точки зрения, то Макиавелли вполне мог как-нибудь сказать нечто подобное. Он был крайне обижен на Медичи из-за того, что те не давали ему долгое время никакого поста в своей администрации. Даже получение «подряда» на создание «Истории Флоренции» не сделало его счастливым: во-первых, это было не то, что он хотел, во-вторых, оплата была слишком скудна, в-третьих, он терпеть не мог эту работу, потому что был вынужден возвеличивать правящий клан, чего делать не хотел. Возможно, это «в-третьих» было на деле самым важным. Он, кроме того, попал к тому времени в среду вольнодумцев и республиканцев, которые, судя по косвенным признакам, скептически оценивали его труд. Он был вынужден защищаться. Учтем еще и то, что Никколо никогда не лез за словом в карман, мог быть настроен сардонически и вообще был склонен к розыгрышам. Так что психологически версия о том, что когда-то он мог сказать нечто подобное, выглядит вполне возможной. Она тем более правдоподобна, если легенда о передаче рукописи Лоренцу Медичи была верна. Макиавелли, кажется, умел обижаться.

Если говорить о возможностях, то есть еще одна, когда подобные высказывания были бы уместны уже с политической точки зрения. В 1527 г. Медичи были свергнуты, республика возродилась, и Макиавелли претендовал на пост в государственной администрации. Вот тут он мог, защищаясь, сказать нечто подобное, создавая себе имидж непоколебимого республиканца, который даже в трудные времена сохранял свои принципы.

Однако нас тут интересует не то, сказал ли Макиавелли в действительности нечто о своей подлинной цели при написании «Государя», а то, какую задачу он ставил себе во время создания своего труда. А это разные вещи. Поэтому предположим, что он на самом деле говорил, что его работа должна была подорвать владычество Медичи во Флоренции, и продолжим разбор данной гипотезы.

Вспомним еще раз о бедственном положении Макиавелли после увольнения с государственной службы и при написании «Государя». Материальное положение его было не таким, чтобы шутить с правящим кланом. В такой ситуации посвящать книгу одному из членов правящего клана притом, что она полна сатиры, это уже чересчур. Никколо, при всей его любви к шуткам, был на это не способен, особенно в 1513—1515 гг.

Макиавелли, безусловно, хотел внимания не только со стороны Медичи. Он надеялся и на признание в политических кругах Флоренции, если не всей Италии. О том, что книга предназначалась для распространения, говорит тот факт, что ее (точнее, то, что к тому времени было уже написано) уже к декабрю 1513 г. прочитал Филиппо Казавеккья, известный флорентийский государственный деятель, а также постепенное распространение книги в рукописи.

В целом у нас нет сколько-нибудь серьезных доказательств того, что Макиавелли при написании «Государя» был двусмысленным. Напротив, все говорит о том, что он был честен в своем желании представить клану Медичи такую работу, чтобы подтолкнуть их взять его на службу. Он оказался первооткрывателем, его максимы шокировали, и он этого желал, он с гордостью понимал, что сделал что-то необычное. Вольно или невольно, однако Макиавелли написал труд, допускающий различные трактовки. Однако все это не позволяет утверждать, что раз книга оказалась такой необычной, это было результатом двойной игры автора.