Доброе имя - Константин Михайлович Симонов

Андрюшин. Если только не побоятся. Кроме того, как я уже говорил вам, наш директор…

Черданский. Ваш директор само собой. От него всего только и требуется — признать фельетон правильным и сообщить, какие меры он принял. Увидите его — напомните ему об этом. На выступления надо откликаться. Это закон нашей печати! Где работал Твердохлебов раньше?

Андрюшин. В Верхнереченске.

Черданский. Есть там люди, которые знают его с той же склочной стороны, что и вы?

Андрюшин. Безусловно. Я вспомню, кто там остался.

Черданский. Если этот опытный склочник организует факты в свою пользу, мы тоже не можем пустить дело на самотек.

Андрюшин. Я пороюсь в памяти и все, что смогу…

Черданский. Вот именно, все, что сможете. И сейчас! Идите с товарищем Санниковым. Нам надо воссоздать картину полностью!

Андрюшин (дрогнувшим голосом). Товарищ Черданский!

Черданский. Что еще?

Андрюшин. Только не бросайте меня теперь на полдороге. Вы не знаете, какой это страшный человек. Он меня и так почти сжил со свету. Да разве меня одного! Весь институт от него стонет! Лучше б уж вы этот фельетон не печатали, чем теперь отступать. Лучше б я тихо уехал от него подальше, к черту на кулички. Если вы ему только палец дадите — вам-то что, а меня он живым в землю закопает! Товарищ Черданский, я же к вам пришел с надеждой на защиту! Просто умоляю вас…

Входит Брыкин — невысокий, коренастый, в синем шевиотовом костюме, чуть коротковатом ему.

Брыкин. Николаю Борисовичу привет на боевом посту.

Черданский. Петру Петровичу! (Выходит из-за стола, жмет руку Брыкину.)

Санников. Нам можно идти?

Черданский. Действуйте. Потом зайдете ко мне.

Санников и Андрюшин уходят.

Черданский. А мы уж тут было начали прорабатывать тебя — зажился замредактора в командировке, использует служебное положение в связи с хорошей погодой. Вместо недели — целых десять дней!

Брыкин. Ничего не попишешь. Зато в пяти районах весь наличный парк перед уборочной проверил. Теперь очки не вотрут нам, как в прошлом году. Что сегодня в номере идет?

Черданский. Посмотри сам, проще будет.

Брыкин (просматривает полосы). Здорово ты чувствуешь технику газетного дела! Всегда у тебя полосы какой-то особенно нарядный вид имеют.

Черданский. На том стоим. Когда приехал-то?

Брыкин. Да прямо с машины. Сейчас домой поеду. (Смеется.) Попался! Решил сначала в газету заскочить, а навстречу — моя Татьяна. Увидела меня, ну и, конечно…

Черданский. Досталось?

Брыкин (смеется). Еще как! Тебе, говорит, Черданского раньше, чем детей, надо увидеть! Сейчас сюда придет. Прямо хоть в шкаф лезь! (Серьезно.) Как живете тут? Я вот по дороге зашел к Акопову — старик ворчит, что ты ему статью зарезал.

Черданский. Зарезать — не зарезал, а поджать — поджал.

Брыкин. Смотри, не пересократи, вопрос нешуточный — производственная практика студентов.

Черданский. Ничего, мы этого вопроса уже касались и покороче и поострей, чем у Акопова!

Брыкин. Где же это?

Черданский. А в фельетоне о Твердохлебове.

Брыкин. Касались… Вот именно касались! Написали, что Твердохлебов заварил склоку вокруг вопросов студенческой практики. Вокруг вопросов! А что это были за вопросы, что там внутри этого «вокруг»?

Черданский. И давно ты мнение об этом фельетоне изменил?

Брыкин. И не думал. Фельетон боевой. Тема важная. А что по фактам, к сожалению, жидковато — и тогда говорил и сейчас повторяю.

Черданский. Ничего. Факты с каждым днем растут. Потерпевший через своих друзей и прихлебателей уже завалил нас защитительными письмами. Первый признак того, что попали в точку, имеем дело с заядлым и опытным склочником! Я старый газетный воробей, меня на этой мякине не проведешь. Это только Крылова у нас по наивности кудахчет над этими письмами — как будто золотое яичко снесла. Работник старательный, апломбу много, а чутья — ну никакого! Хоть бы Широков на ней поскорее женился, что ли! Увидела бы, что ее письма — не один свет в окошке, авось на людей бы без толку бросаться перестала! И чего он тянет!

Брыкин. Он-то не тянет. Он еще в прошлом году раскатился было к ней по-фронтовому, да пришлось отступать в полном беспорядке…

В дверях появляется Таня Брыкина — молодая, круглолицая, начинающая полнеть женщина.

Таня. Ну, конечно, речь уже о каких-то беспорядках! Здравствуйте, Николай Борисович!

Черданский. Заходите, Татьяна Ильинична.

Таня. Нет, спасибо. Петр Петрович, вот я здесь стою и жду тебя. Пойдем домой. Ну, пожалуйста. Я вижу по твоему лицу, как ты уже придумываешь какой-нибудь предлог, чтобы застрять. Пойдем, пока не придумал.

Брыкин. Ладно. (Наклоняется над полосами, еще раз бегло проглядывая их.) Подожди. (Взяв полосу, Черданскому.) Зачем ты опять этот снимок поставил — я уже один раз его браковал.

Черданский. Больно хорош дом!

Брыкин. С фасада хорош, а жильцы мучаются. Принципиально нельзя ставить. Сними.

Черданский. С редактором согласовано…

Таня. Ну, снимите, Николай Борисович, что вам стоит? Для меня, а? А то он теперь еще у редактора три часа просидит, проспорит…

Брыкин (строго). Татьяна! (Черданскому.) К печати пока не подписывай. Поговорю с редактором. (Протягивает руку Черданскому.) Пока. Утром планы с тобой посмотрим.

Таня. Посмотришь, успеешь! На детей сначала посмотри. Поедем!

Брыкины уходят. Входит Тамара Филипповна.

Тамара Филипповна. Акопов просил передать вам полосу.

Черданский (посмотрев на часы). Пятьдесят пять минут просокращал! Академик! (Возвращает полосу.) Отнесите редактору.

Тамара Филипповна не уходит.

Ну, что такое с вами?

Тамара Филипповна (возмущенно). Они хотят, чтобы я училась.

Черданский. Кто — они?

Тамара Филипповна. Местком. Они хотят, чтобы я училась в кружке истории СССР.

Черданский. Давно пора. Всем надо учиться. Говорят, что даже мне и то надо учиться.

Тамара Филипповна. Я в свое время, слава богу, учила историю.

Черданский. Не ту историю и не так учили. Несчастья этим ограничиваются?

Тамара Филипповна. Я буду заниматься в одном кружке с буфетчицей Лизой.

Черданский. Смотрите, не отстаньте от нее, она — женщина сообразительная.

Тамара Филипповна. Вы смеетесь надо мной вместо того, чтобы помочь.

Черданский. А как? Попросить освободить вас от кружка в связи с тем, что вы моя четвероюродная сестрица? Учтите, хоть вы мне действительно десятая вода на киселе, у нас все равно не любят семейственности.

Тамара Филипповна (гордо). Я обратилась к вам как к своему руководителю.

Черданский. Ну что ж, как руководитель советую вам приносить домой одни пятерки. (После паузы.) Идите к редактору, а то из-за наших родственных воспоминаний газета опоздает.

Входит Дорохов.

Дорохов. Где же акоповский материал?

Черданский