Доброе имя - Константин Михайлович Симонов

Широков. Может быть, вы все-таки захотите меня выслушать?

Крылова. Сейчас — нет. Час назад я очень хотела вас выслушать. Я мечтала вас выслушать! Я ждала, что вы встанете и скажете: «Под фельетоном моя подпись, и я хочу быть правым. Но я не хочу быть правым любой ценой. Дело Твердохлебова не разобрано, а замято. Выгодно или невыгодно мне, но разберите его как следует!» Вот чего я ждала от вас. Но тогда вы молчали, а сейчас я не хочу вас слушать.

Широков. Эх, вы, Пила Ивановна!

Крылова. Вы еще шутите! Едете, чтобы помешать честному разбору дела и еще смеетесь надо мной! Вы — бесчестный человек! Да, да, бесчестный!

Широков. Если б мне это сказал мужчина…

Крылова. Ну, что ж, ударьте меня!

Широков (с силой). Вера!..

Крылова. Оставьте меня в покое!

Широков. Господи, ну почему ты такая? Ты же можешь быть другой. Совсем другой. Я-то знаю…

Крылова (почти грубо). А вы забудьте!

Широков, круто повернувшись, идет к выходу.

(Отчаянно.) Василий Степанович!

Широков (резко). Поговорим, когда вернусь. А сейчас мне больше не о чем с вами разговаривать. (Выходит.)

Крылова (опустившись на стул, тихо). К моему большому, к моему самому ужасному горю с этой минуты мне тоже больше не о чем с вами разговаривать, Василий Степанович!

Входит Дорохов.

Дорохов. Ладно, сидите, я ненадолго. (Присаживается на край стола.) Зашел посмотреть, как вы тут после критики — живы или нет?

Крылова. Жива, Антон Андреевич. И умирать не собираюсь…

Дорохов. А то мне показалось, что вы переживали. А критику не переживать надо, а понимать.

Крылова. Ту, что в мой адрес, я готова принимать. А вот ту, что была в адрес Твердохлебова, уж разрешите мне переживать, пока я не узнаю, правда это или нет.

Дорохов. Однако упрямая вы женщина.

Крылова. А меня именно за это год назад сюда и пересадили из корректоров. Вы же!

Дорохов. Из-за какого-то одного человека, которого вы в глаза не видели и никогда не увидите, вопреки всем доказательствам, завариваете такую кашу!

Крылова. Один человек — тоже человек.

Дорохов. Вот тут-то и корень вашей ошибки. Вы узко смотрите на вещи, не можете понять, что мы ударили не по одному склочнику, а вообще по склочникам, сделали большое воспитательное дело. Мы правы в основном, в главном! И если при этом даже и не совсем точны какие-нибудь частности, мы никому не позволим из-за них ставить под сомнение существо вопроса! А вы просто шумите, сами не зная, где черное, а где белое.

Крылова. Вот именно, не знаю, а хочу знать!

Дорохов (начиная раздражаться). Дело уже разобрано. И точка. Это вы его можете мусолить, потому что оно у вас единственное, а у меня дел много: и партийная жизнь, и урожай, и строительство, и итоги полугодия, и борьба за мир.

Крылова. Зачем же вы, Антон Андреевич, при помощи больших дел отмахиваетесь от маленького?

Дорохов. Вы меня не учите! Я думал, вы просто недопонимаете, а теперь вижу, что вам этот склочник не случайно так по сердцу пришелся. Но имейте в виду, мы люди принципиальные, мы и у себя в редакции склочникам поблажки не дадим! Советую вам подумать о собственных ошибках. А в мировом масштабе мы и без вас подумаем.

Выходит, столкнувшись в дверях с Пожилым человеком, у которого в руках потертый кожаный портфель.

Пожилой человек (неестественно громким голосом). Здравствуйте!

Крылова (вздрогнув). Здравствуйте.

Пожилой человек (по-прежнему очень громко). Я хочу вас поблагодарить за то, что вы зимой напечатали мое письмо. Спасибо вам от всех таких, как я. С весны у нас в городе уже продаются наконец слуховые аппараты. Вот. (Вынимает из кармана пиджака слуховой аппарат, вставляет шнурок в ухо.) Видите, какие?

Крылова. Вижу.

Пожилой человек. Вы мне не говорите, вы мне кивайте, потому что я второй день опять ничего не слышу. Я вам еще одно письмо принес — теперь о том, что нет запасных батарей. Напечатаете это письмо? Вы не говорите, вы кивайте. Я же говорю вам, что не слышу.

Крылова кивает.

В дверях появляется Трапезникова. Стройная женщина, с уже сильно поседевшими, коротко подстриженными волосами. Войдя в комнату, она останавливается в ожидании.

Вот письмо. Вы чуткие люди, прислушиваетесь к сигналам. (Вынимает шнурок из уха, прячет аппарат в карман пиджака и идет к дверям; в дверях поворачивается.) Спасибо вам от всех таких, как я. Только поскорей напечатайте. Хорошо? Вы кивайте, кивайте!

Крылова кивает.

До свидания! (Поворачивается, видит Трапезникову.) Здравствуйте! (Выходит.)

Трапезникова. Я, кажется, не ошиблась, это отдел писем?

Крылова. Да.

Трапезникова. Вы — Вера Ивановна Крылова?

Крылова. Я.

Трапезникова. Александра Викторовна Трапезникова. Будем знакомы. (Рукопожатие, садится.) У вас, я вижу, бывают самые разные люди.

Крылова (сухо). Да. На то мы и отдел писем.

Трапезникова. Не удивляйтесь, что я тоже пришла к вам.

Крылова (устало). А я не удивляюсь.

Трапезникова. У вас лежит письмо наших молодых актеров, касающееся меня. Я знаю все подробности и буду говорить с вами прямо.

Крылова. Я тоже. Хотя впервые слышу, что вам показывали это письмо.

Трапезникова. Мне его не показывали, но не в этом дело. Почему оно еще не напечатано?

Крылова (секунду помедлив, холодно и резко). Потому, что авторы его дополняли. Раньше в нем шла речь только о том, что товарищ Трапезников изуродовал пьесу, переписал для вас роль с двадцати лет на сорок, а теперь о том, почему он вообще не ставит пьесу, решив, что раз не вы — значит, никто!

Трапезникова. Вот об этом я и пришла говорить с вами. Пьеса пойдет. Ее не хочет ставить муж, но ее поставлю я. Что вы смотрите на меня? Я уже десять лет ставлю пьесы, если сама в них играю. А я все время играю в них. Но на этот раз я хочу, чтобы молодая актриса сыграла мою роль, то есть роль, которую хотели сделать моей.

Крылова (все еще резко). А кто хотел?

Трапезникова (решительно). Я хотела. А теперь я хочу, чтобы ее играла молодая актриса. Я вижу, вы мне не верите? А? Ну, скажите правду — не верите, да?

Крылова. Извините, не верю. Мне кажется, вас вынудило к этому только письмо в редакцию.

Трапезникова. Вы и правы и нет. Да, не будь этого письма, я бы не пришла к вам. Я люблю играть до слепоты,