Фронтовые были - Евгений Подольный

— Понял, восемьдесят пять, — отозвался Федоров и привычным движением штурвала ввел самолет в левый разворот.

Впереди по курсу показались пригородные кварталы столицы. Вот под крылом уже не спеша поплыли улицы и площади. Алексей поневоле залюбовался суровой красотой прифронтового города.

— Радист, что с запросом прохода на Люберцы?

— Молчат пока, — отозвался Рабин. — Трижды уже запрашивал…

— Почему молчат? Что-то не то… Запроси еще!

И вдруг вместо ответа впереди по курсу шаровой молнией блеснул разрыв зенитного снаряда, оставивший серебристо-пепельное облачко.

— Король! Дай сигнал: «Я свой самолет»! — прокричал командир, крепче сжимая штурвал бомбардировщика.

Штурман выпустил зеленую ракету, но она тут же потонула в набегающих по курсу плотных разрывах зенитных снарядов. Та же участь постигла вторую и третью ракеты. Огненное кольцо неумолимо сжималось вокруг боевой машины. Ее стало резко подбрасывать от близких разрывов. Вот уже появились пробоины в фюзеляже и плоскостях.

— Радист! Запроси же наконец проход! — крикнул Федоров, чувствуя, как холодная испарина выступает на лбу: нет ничего обиднее, чем быть сбитыми своими же зенитчиками, которые били уже в полную мощность орудий, особенно со стороны центра города.

— Командир! Что-то случилось с нашей радиостанцией, — ответил беспокойным голосом Рабин.

Самолет вновь сильно подбросило.

— Выключить аппарат! — приказал Федоров и резкими эволюциями стал выполнять противозенитный маневр.

Алексей мгновенно оценил ситуацию: разрешение на проход запросить не удалось, а до открытия огня их тоже наверняка запрашивали. И в ответ — молчание. Теперь все ясно: подвела радиостанция. Вот почему их экипаж приняли за врага. И правы. Потому что был уже, и не один случай, когда фашистские разведчики пытались пробиться к городу под видом наших самолетов и даже с нашими опознавательными знаками. Вот почему алые звезды на крыльях в данном случае зенитчиков не очень-то смутили. К тому же бомбардировщик СБ по гулу моторов и своему силуэту на такой высоте вполне можно принять за «Юнкерс-88»…

Взрывной волной от многочисленных разрывов то и дело подбрасывает самолет. Осколком пробито остекление кабины. Алексей, используя последний шанс, вошел в крутое пикирование, вывел самолет на высоте бреющего полета.

Зенитчики, решив, что бомбардировщик сбит, прекратили огонь. Низко под крылом замелькали кварталы, сливаясь в сплошной серый фон. Но вот мелькание застроек стало редким, и Федоров понял: они выскочили на окраину города.

— Командир, впереди Люберцы, — донесся хрипловатый голос Владимира, — доверни вправо двадцать градусов.

Алексей взял новый курс, подобрал штурвал, набирая высоту, но вдруг, словно видения, по бокам у консолей крыла появились два краснозвездных истребителя.

Третий вынырнул из-под брюха СБ и завис перед его носом, покачивая крыльями: «Следуй за мной!»

— Почетный эскорт, — невесело пошутил штурман Король.

— Рация проклятая, — пробурчал командир, в конечном итоге все-таки довольный таким «пленением».

Однако ведущий истребитель садиться не стал. Покачивая крыльями, повел экипаж СБ на свою точку. Куда, интересно?..

Сделали разворот на 180 градусов и пошли вдоль южной окраины Москвы.

Но вот левый истребитель подошел совсем близко, и Федоров ясно теперь видел лицо летчика, обрамленное черной кожей шлемофона. Тот махнул ладонью вниз: «На посадку». Алексей кивнул головой: мол, понял, — тут же убрал газ и, отжав штурвал, увидел впереди посадочную полосу какого-то полевого аэродрома.

Как оказалось позже, приземлились в расположении 10-го истребительного авиационного полка. Для «выяснения личностей» экипаж отправили в штаб, где, к удивлению конвоиров, Федорова радушно встретил знавший его лично командир. Он внимательно выслушал майора и по мере его рассказа все более приободрялся, с нескрываемой гордостью поглядывая на своих летчиков. Наконец сказал, улыбнувшись:

— Ничего, все обойдется. Нет, говорят, худа без добра. Ступайте пока в столовую, а я здесь свяжусь с кем надо, объясню все по порядку. — И, довольно подмигнув командиру звена, конвоировавшему СБ, крикнул адъютанту в соседнюю комнату: — Байков, отдай им пистолеты!

Уже через час Федоров говорил по телефону с полковником Сбытовым. Но никакого «разноса», как ожидал, не было. Видно, командир истребительного полка уже доложил, что подвела радиостанция. Николай Александрович приказал явиться на совещание руководящего состава ПВО. Так и сказал: «Раз уж вызвали огонь на себя, то теперь показания ваши о состоянии противовоздушной обороны в черте города для нас чрезвычайно важны».

И в конце уже неофициальным тоном спросил:

— Ну что, майор, здорово бьют наши зенитчики?

Алексей смущенно улыбнулся:

— Еще как, товарищ полковник!

РАССКАЗ О ТРЕХ ИВАНАХ

Нестерпимо жгло лицо и руки. «Вот и отлетался, — горестно подумал лейтенант Шумилов. — И это сейчас, когда бьем фашистов здесь, под Москвой!» Обожженными, дрожащими пальцами он с трудом отстегнул парашют, скинул его на снег, бросил прощальный взгляд на свой догорающий МиГ-3, сказал ему, как говорят другу в беде:

— Прости, не смог я. Такое дело, брат, было…

А дело было трудное. Воздушная разведка донесла: враг, измотанный боями под Москвой, начал отступление. Огромные его колонны замечены северо-западнее, в районе населенных пунктов Ильинское и Митлеево.

Командир 16-го истребительного полка подполковник Прудков собрал летчиков, сказал торжественно и кратко:

— Настал час возмездия! Фашисты бегут. Так будем же громить их, не щадя себя!

Через полчаса, взвихривая винтами снежную пыль, истребители с полным боевым комплектом стартовали на запад. Лейтенант Шумилов крылом к крылу шел в одной шестерке с комэском Иваном Голубиным и Иваном Заболотным. Три неразлучных Ивана — так и прозвали их в полку. А вот ведь довелось расстаться…

Нет, совесть их чиста. Они выполнили приказ командира: с дерзкой решимостью бросили свои «миги» на штурмовку колонны, огнем пулеметов, бомб и эрэсов сея смерть и ужас в стане врага. Сделав боевой разворот, снова ринулись в атаку. Горели бронетранспортеры, автомобили, повозки. Фашисты, обезумев от паники, бросались в придорожные канавы, зарывались в снег.

Но тут, когда снаряды и горючее были на исходе, к немцам подоспела подмога: сверкнув сизым оперением, из облаков вывалились восемь «мессершмиттов». Они сразу же устремились на нашу шестерку, МиГ-3 — король на высоте. У земли же он тяжеловат. Этим и воспользовались немцы. Иван Шумилов видел, как на Голубина навалились сразу три «худых». Только не дрогнул в бою отважный комэск, круто развернул свой «ястребок» навстречу фашистским асам, пошел «лоб в лоб», строча короткими очередями. Вот один фашист клюнул носом, отвалил в сторону, распустив космы черного дыма. Но два других неотступно преследуют командира. На помощь ему бросается Заболотный. Но и у него на хвосте два «мессера». Они без роздыха шпарят из пушек: снарядов у них навалом. И добиваются своего: Шумилов, делая энергичную горку, краем глаза видит, как самолет друга, кренясь на крыло и дымя мотором, со снижением потянул на восток, к своим.

Теперь и Шумилова преследует пара «худых». А патроны кончились. Иван заводит свой «миг» в такой глубокий вираж, что от перегрузки, кажется, трещит обшивка. Немцы не выдерживают перегрузки, расходятся на боевой разворот, чтобы начать новую атаку. Но тут наперерез Ивану выходит еще пара «мессеров». Перед глазами летчика огненными пунктирами замелькали трассы заградительного огня. Машина вздрогнула всем корпусом, из-под капота мотора полыхнуло в глаза оранжевое пламя…

Шумилов, пока работает мотор, дает взлетный режим, разворачиваясь на восток. Но почему его не добивают «мессеры»? И вдруг с радостной улыбкой видит: слева по борту — шестерка наших «яков». Они с ходу вступают в бой.

Но мотор уже объят огнем, пламя пробивается в кабину, обжигает лицо и руки. Трудно дышать, вот-вот вспыхнет одежда. Надо прыгать. Но нет, мала высота. И Шумилов, задыхаясь от дыма, отжимает ручки управления. Самолет кометой несется над заснеженным полем и, тараня сугробы, поднимает огромное облако…

Отбежав от самолета на тот случай, если рванут бензобаки, Иван, оглядевшись по сторонам, вытащил из кобуры ТТ, взвел курок. Повсюду виднелись следы недавнего боя: воронки от бомб и снарядов, отпечатки танковых траков, брошенные немецкие пушки, кровь на снегу.

Летчик спустился в заросший лещиной пологий овраг, который вел к деревушке. Но когда вышел к ней, ужаснулся: обугленные остовы домов чернели на белом снегу.

Деревню при отступлении сожгли фашисты. Кругом — ни души. Посередине широкой пустынной улицы на стылом декабрьском ветру раскачивались четверо повешенных: босиком, в исподнем. На груди у одного из них кусок фанеры с надписью: «Так будет каждый, кто помогай партизаны!»