Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. - Владимир Богомолов

«Семёрка» может нырнуть и пойти на дно – она сильно осела на нос, там скопилось много воды.

.

Взять её на буксир амфибией, в которой находятся командующий и командир корпуса, я не имею права. Глубина здесь 18-25 метров, и, уходя на дно, «семёрка» перевернёт и потянет пятиметровым буксирным тросом за собой амфибию с генералами. Снять с «семёрки» людей я тоже не могу: во-первых, будет перегружена амфибия с генералами, чего допустить я не имею права, а во-вторых, оставление поврежденного боевого плавсредства экипажем, не выполнившим до конца своих обязанностей по спасению катера, влечёт за собой высшую меру социальной защиты – расстрел. Это мне вдолбили ещё на Висле, и сегодня, по приказу подполковника Сергеева, я в очередной раз повторил это экипажам всех трёх амфибий; поэтому не могу отдать приказ оставить «семерку»: за её плавучесть и живучесть надо бороться до последнего.

– Все на месте? Пострадавшие есть?

– Нет солдата из боепитания,- шёпотом докладывают мне.

– Чичков! – зову я. – Чичков!

На амфибии его не было. Но и на «семёрке» его нет. Я уже понимаю, что он слетел при ударе, столкновении. Утонуть он не мог. Я же заставил его надеть пробковый жилет.

– Чичков!!! – не без отчаяния кричу я.

Но обнаружить и выловить его в бурлящей тёмной воде не было никакой возможности. Оставалась слабая надежда, что он смог зацепиться за канат, которым запасные лодки были привязаны к катеру. Пробковый жилет должен держать его на воде.

С тяжёлым сердцем, молясь всем богам, черту и дьяволу о том, чтобы доплыть и дотянуть генералов и свой взвод до берега, я перебираюсь на амфибию.

Кажется, прошла целая вечность, пока, тихо урча, амфибия по размокшему вязкому грунту не выбирается медленно на берег, прямо на светлячок маяка.

«Семёрку» прибило к берегу метрах в трёхстах ниже.

6. Захват пленного. Я – «фалую» немца

В четыре часа восемнадцать минут (я взглянул на свои часы со светящимся циферблатом, с которыми никогда не расстаюсь, и зафиксировал время для донесения) мы высадились на берегу у маячка, где с группой обеспечения нас встречал майор Елагин – начальник разведки дивизии.

Передав генералов в полной сохранности и оставив у места высадки двух разведчиков с ручным пулемётом для их охраны в случае возможного появления немцев, мы продолжали выполнять задание.

Работа планировалась «на тихаря». Погода для этого была на редкость благоприятна: шум проливного дождя, порывы ветра и еле-еле забрезживший рассвет надёжно прикрывали нас. Двигаясь по пояс в воде в направлении выступавшей над водой дамбы, провели замеры воды вдоль берега. Невдалеке стали вырисовываться очертания остова взорванного моста.

Разбившись на две группы, начали обход быков моста. Связь должна была поддерживаться установленными заранее световыми сигналами, подаваемыми карманным фонариком с фильтром.

Группа Лисёнкова отделилась вправо… Вот спина Лисёнкова… Правый локоть его, положенный на автомат, отведен в сторону, левая рука покачивается в такт шагу. Строен, гибок, шагает легко, неслышно, в темноте кажется, что он не идёт, а плывёт. Калиничев с тремя разведчиками гуськом двинулись влево.

Последовательно изолируя опорные пункты друг от друга, подобрались к амбразуре и щелям наблюдения. Принимаю мгновенное решение: вначале хорошенько «пощекотать» немцев, а затем зажарить их, как тараканов, в бетонированном колодце. Я поднимаю руку, и по условному сигналу в амбразуру и щели наблюдения полетели дымовые шашки и гранаты, а вслед за ними в глубокий колодец залили горючую смесь и подожгли.

Минуты полторы стояла тишина, казалось, все вымерло, но вот из глубины обороны ударили пулеметы.

При отходе Лисёнков, зачищая каземат после взрыва, задыхаясь от гари, дыма и вони, остановился, и тут ему на глаза попался забившийся в угол, дрожащий от страха немец. Небольшого роста, жилистый и с очень хорошей реакцией Лисёнков цепкими руками мгновенно схватил грузного немца, зажал его голову под мышкой и не спеша поволок.

– Задание выполнено, товарищ старший лейтенант,- вскоре возбуждённо, блестя глазами, докладывал Лисёнков. – Немцы задохлись и поджарились, и контрольный пленный доставлен! Наблюдатель-корректировщик, гад!

Ну, молоток Лисёнок! Так мы ещё и с подарочком!

В насквозь промокших ватных штанах и телогрейках, озябшие до судорог в ногах, мы вернулись на КП дивизии.

Захваченный в плен унтер-офицер Альберт Клумп из Гамбурга, в полном соответствии с солдатской книжкой, извлечённой из его кармана, служил в 78-й немецкой штурмовой дивизии, недавно переброшенной с другого участка фронта на смену изрядно потрёпанным частям. Он оказался матёрым фашистом – в сапоге был найден членский билет…

Лисёнков, вытащив из сапога ложку и пристроившись в углу с котелком, ест медленно и со вкусом, а я «фалую»{12} немца по-скорому и на всю катушку. В нагрудном кармане у него находились католический молитвенник и семейная фотография. Жена ничего собой не представляла, но дети очень красивые, особенно славный – младший.

– О-ля-ля! – восхищенно восклицаю я. – Это ваша жена?.. Бесподобно! Поразительно! Она, случайно, не русская?.. Странно. Такие красивые женщины бывают только в России!.. Она просто бесподобна!.. Если бы дома меня не ждала жена и ребенок, я бы не смог… Я бы в неё влюбился и был бы не в силах отдать вам фотографии. А это ваши дети?.. Малышка просто очаровательна… А мальчик вылитый отец… Представляю, как они вас ждут!.. Пожалуйста…

…Он отвечает мне еле слышно, продолжая икать и всхлипывая, слезы стоят у него в глазах. Я «фалую» его по-скорому, «фалую» из последних сил, чтобы снять с него напряжение и страх и сделать более разговорчивым. И пусть я пустышка и сопляк и в жизни ещё не «фаловал» ни одну девушку или женщину, по части пленных опыт у меня достаточный. Я говорю ему то, что в подобных ситуациях говорил уже десяткам захваченных немцев, и пусть с произношением у меня неважно, однако я вижу: он всё понимает. За полтора года я более ста немецких фраз выучил наизусть. Насчёт жены и детей я, конечно, бью его ниже пояса, но такие разговоры, по определению Елагина, придумавшего их, «примитивны, но эффективны».

Возвратив ему фотографию, я выпрямляюсь и, снова ощущая острую боль в позвоночнике, поворачиваюсь и приказываю Калиничеву, Лисёнкову и Прищепе:

– Выйдите и ожидайте за дверью. Я позову.

Как только они выходят, я открываю молитвенник – это был католический молитвенник, двуязычный, латинско-немецкий,- присаживаюсь перед ним на корточки и, доверительно взяв его за руку, гляжу ему прямо в глаза и читаю «Патер ностер», «Кредо», «Аве Мария», затем, понизив голос до полушепота, продолжаю:

– Я должен кое-что вам сказать по секрету. Только это должно остаться между нами. Обещаете?.. У меня бабушка чистокровная немка и к тому же католичка. В Германии Гитлер преследовал католиков, а у нас в России их жалеют. И вас могут пожалеть. Это зависит только от вас. Хочу вас по секрету предупредить: с вами будут беседовать старшие офицеры,- вы должны быть с ними полностью правдивы и откровенны! И тогда война для вас закончена, и ничто вам не грозит. Все зависит только от вас. Говорите правду, и вы вернётесь к семье, и всё у вас будет хорошо! Пожалуйста, возьмите!

Я возвращаю ему молитвенник, часы, носовой платок и зажигалку. Унтер-офицер, подняв голову, смотрит на меня полными страдания глазами, он всхлипывает, икота у него продолжается, и слезы текут из глаз. Я похлопываю его по плечу и успокаиваю:

– Не надо! Говорите правду, и у вас всё будет хорошо. Слово офицера! Препровождая немца в блиндаж командующего, ему завязали глаза. Хоть такое и предписывалось инструкцией, но этого не всегда придерживались.

Как потом сообщил довольный Астапыч, немец оказался ценной штучкой, он дал показания об укомплектованности и технических средствах его дивизии и о моральном состоянии личного состава.

7. Утром на КП дивизии

– Товарищ генерал-полковник, четыреста двадцать пятая стрелковая дивизия ведёт боевые действия по расширению плацдарма на левом берегу реки Одер. Обеспеченность боеприпасами по основным видам оружия от двух с половиной до пяти бэка{13} , продовольствием из расчёта семи сутодач. Настроение у личного состава дивизии и приданных частей бодрое, боевое. Командир дивизии полковник Быченков.

Астапыч мгновенно расслабляет своё плотное, сбитое тело и уже совсем неофициально, с доверительной интонацией осведомляется:.

– Трудно добирались?

– Безобразно! – неожиданно резким голосом говорит командующий и указывает на меня. – Он же нас к немцам завёз!

Меня сразу бросает в жар: «Ну, всё!»