Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. - Владимир Богомолов

– Товарищ генерал-полковник, разрешите обратиться… Разрешите доложить… Волна четыре балла… Сильный дождь, видимости никакой – нулевая… В таких условиях амфибии не работают… Разрешите… – сам понимаю: жалко всё это у меня звучит.

– Короче!!! – властно приказывает командующий.

Как настоящий офицер, я не должен подводить начальников и, как настоящий офицер, я должен принять удар на себя.

– Разрешите отложить переправу до рассвета или вызвать буксирные катера… Они с минуты на минуту должны подойти.

Я осекаюсь: генерал-полковник меняется в лице и переводит яростный взгляд на Сергеева.

– Вы что, сговорились?! – выкрикивает он, и я понимаю, что попал впросак: Сергеев и сам всё ему объяснил.

– Никак нет! – тянется перед ним Сергеев.

– Перестаньте вилять! Докладываете, что для переправы готовы, и тут же просите отложить всё до рассвета. Вы не выполнили мой приказ! Сейчас я вам приказываю – перестаньте крутить ж…й! Вы – как хорошая проститутка: вас на одном месте не используешь! Я вынужден объявить вам неполное служебное соответствие… Иван Антонович! – повернулся командующий к командиру корпуса и уже полушепотом продолжал: – В течение десяти дней представьте мне аттестацию на подполковника Сергеева с вашим заключением о возможности его использования в занимаемой должности. Я лично убедился – не соответствует.

– Разрешите… Я думал… как лучше… – заверяет Сергеев.

– Я не могу ждать до рассвета! К десяти утра я обязан вернуться! И на плацдарме надо быть не позже, чем через час! Ясно?! Вы-пал-нять!..

– Так точно! – Сергеев прикоснулся к козырьку. – Разрешите идти?

– Да. Поехали!

Подполковник, четко повернувшись, отошел, печатая шаг. Командующий, семеня мелкими шажками, не скрывая предельного раздражения, направился вместе с командиром корпуса за ним.

5. Переправа через Одер на исходный берег

При переправе на исходный берег на КП дивизии по закону подлости всё лепилось одно к одному.

– Надо ехать, а вас нет! – говорю я водителю амфибии.

– Огоньку не найдется, лейтенант? Куда ехать? – вполголоса возбужденно отвечает Кустов. – Только что из корпуса получена радиограмма: «Все рейсы прекратить, машины из воды поднять!» Я письмо не успел отправить. Если что – пожалуйста…

«Вот это абзац!»

– Чья радиограмма?

– Командира батальона амфибий. Вот она: «Клумба Я – Мак 4 Видимость нулевая Ответьте немедленно».

Замолчать это распоряжение я не имею права,- это было бы преступлением. Я должен немедля принять решение, и я его принимаю.

– Кустов,- говорю я, притягивая к себе старшину за локоть и ткнувшись лицом в его лицо,- сейчас же доложите о радиограмме подполковнику Сергееву. Только ему. Пусть он решает!

Он отходит, но радист, обремененный опытом первых лет войны и двумя тяжёлыми ранениями, как я потом понял, не захотел включать передатчик, чтобы не навлечь на себя огонь противника.

В кромешной тьме и под непрерывным холодным дождем наш буксирный катер, сокращённо называемый «семёркой»{9} , борясь со стремительным течением и большими волнами, медленно рассекал тёмную, коричневатого цвета воду.

Порывы шквального ветра. Исходный берег реки вообще не просматривается и впереди – никаких ориентиров. Мы могли рассчитывать на поддержку огромного числа артиллерийских орудий с возвышенного восточного берега Одера, но они почему-то молчали. Шли на ощупь более получаса, увёртываясь от боковых волн. Болтало нещадно. Механик-водитель, изменяя движение машины относительно волн и ветра, совершая повороты, направлял «семёрку» к берегу переменным курсом, пытаясь уменьшить коварную и опасную качку.

– Старший лейтенант,- оборачиваясь, нарушает молчание командующий,- мы долго будем вот так телепаться, как дерьмо в проруби? Доложите обстановку! – приказывает он.

Я приближаюсь к его уху и шепчу:

– Слушаюсь!.. Места высадки и погрузки на обоих берегах закрыты из-за сильного артиллерийского обстрела. Высаживаться там мне запрещено.

Я стараюсь ответить как можно лаконичнее и точнее.

– Кем запрещено?

– На плацдарме – комендантом переправы инженер-майором Казарцевым. Немцы из пулемётов обстреливают там берег на всем протяжении. Вы слышите, как молотят?..

– Так фланкирующий или фронтальный огонь? 34 или 42?{10} – спрашивает командир корпуса.

– Они различаются по весу,- докладываю я. – МГ-сорок два на три килограмма легче. По звуку стрельбы они не различимы. Возвращаться к причалам погрузки и высаживаться там мне категорически запрещено.

– Кем запрещено?

– Подполковником Сергеевым. Он приказал вернуться на правый берег, спуститься вниз по течению и высаживаться в полутора-двух километрах ниже места погрузки. Но там над берегом линия обороны соседнего корпуса сто тридцатой гвардейской дивизии – в темноте они могут нас перестрелять.

– Резон,- отмечает командир корпуса. – Мы здесь телепаемся, а они в сторонке и в полном порядке. – Он оборачивается ко мне: – Вы обстановку контролируете? Ваше решение?

– Так точно! – бодро отвечаю я и по привычке добавляю: – Аллес нормалес!

– А начальники хороши! – тихо говорит ему командующий. – Каждый отбоярился и снял с себя ответственность. Суть дела не важна!

– Ваше решение? – снова повторяет и оборачивается ко мне командующий. – Что вы конкретно собираетесь делать?

– Продолжаю выполнять боевую задачу по доставке вас и командира корпуса на плацдарм. Я решил: будем высаживаться между «Альпами» и «Балтикой», примерно посерёдке, там, где в первую ночь я высадил командира дивизии полковника Быченкова.

Я нарочно говорю «высадил», чтобы они поняли, что я не случайный неопытный пацан.

– Резон! – опять замечает командир корпуса.

«Я решил» – не раз встречалось мне в боевых приказах и всегда вызывало восхищение своей безапелляционностью. Я стараюсь говорить приказным языком, не торопясь, спокойно и уверенно, чтобы они были убеждены, что я все время полностью контролировал и контролирую обстановку, а переправиться через Одер – для меня всё равно что два пальца обмочить.

– Так в чём дело? Что вам мешает? Чего вы ждете? – спрашивает командующий.

Для себя я ситуацию реально оцениваю как хреновую: и вернуться не можем, и угодить при высадке в такой адской темени без ориентиров можем прямёхонько к немцам.

Ориентирами при высадке на плацдарм должны были служить короткие трассирующие очереди, но из-за сильного дождя мы их не увидели. Сейчас их вообще перестали подавать.

– Нам нужны ориентиры. Мною только что передана радиограмма на личную рацию полковника Быченкова с просьбой без промедления выслать на берег маяки и обозначить место высадки ракетами. Для этого требуется 15-20 минут. По рации передал, что продолжаем движение… но квитанции{11} не получил.

– Выполняйте! – помедля несколько секунд, приказывает командующий. – Федотов, а мы к немцам так не приплывем?

– Никак нет! – бодро заявляю я и дублирую: – Кустов, ты понял?

– Чего ж тут не понять?

– Сколько до берега?

– Метров четыреста-пятьсот.

В этот момент сильный удар очередной большой боковой волны развернул идущий впереди буксир, и тут же днище его корпуса заскрежетало по какому-то подводному препятствию, катер накренился настолько, что стала поступать вода. Механик-водитель пытается безуспешно изменить направление движения «семёрки», чтобы избежать неминуемого столкновения с амфибией. Но амфибию поднятой волной швыряет носом в борт «семёрки». Только этого не хватало!

Перегнувшись вперед, механик-водитель обшаривает рукой носовую часть кузова амфибии и яростно шепчет:

– Весь перёд разбит. Я же говорил: нельзя плыть!.. Дуроломы… вашу мать! А ещё начальники…

– Тихо, старшина, тихо,- шёпотом уговариваю я его.

– Чего тихо? Вы уйдёте, а машина разбита!

– Успокойся, ну, успокойся… – я поглаживаю его по плечу.

– Дуроломы вы припадочные, а не начальники! – объясняет он мне, сбрасывая мою руку. – Кто же при нулёвке переправляется по такой воде?! И ещё генералов посадили!.. Вашу мать… Судить вас мало…

– Америка – мать её,- тоже тихо ругаюсь я.

– При чём здесь Америка? – шепчет старшина. – У нас бензин с водой – не фурычит! И «семёрка» фордыбачит. Похоже, она теряет способность двигаться своим ходом.

Я спешно перебираюсь на «семёрку», соскакиваю вниз и осторожно присвечиваю узким лучом карманного фонарика с фильтром. Натужно сипит маломощная мотопомпа, и рядом со мною солдаты касками вычерпывают воду, но её, тем не менее, по щиколотку. И я определяю то, что уже наверняка поняли и знают командир и водитель машины: «семёрка» обречена. Она продержится на плаву не более 30-40 минут, и надо без промедления принять решение.