Глубокие воды - Патриция Хайсмит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вик сидел в гостиной, в своем любимом кресле, просматривая «Нью-Уэслиан» и время от времени бросая поверх газеты взгляд на Ральфа и Мелинду. Они танцевали. На Ральфе был белый дакроновый костюм, купленный в Нью-Йорке, и он, как девчонка, радовался тому, что выглядит элегантнее и стройнее. В начале каждого танца он обхватывал талию Мелинды с каким-то новым напором, с отчаянной самоуверенностью, наводившей Вика на мысль о самце насекомого, который беспечно веселится, не подозревая, что его ждет внезапная страшная смерть. Глупая песенка, поставленная Мелиндой, очень подходила к обстоятельствам: «Плюшевые мишки»[6], одно из ее последних приобретений. Всякий раз, когда Вик принимал душ, дурацкие слова почему-то крутились в голове, сводя его с ума:
В глуши лесной медведи шалят,Играют в прятки сколько хотят!Сегодня пикник ведь у плюшевых мишек!– Ха-ха-ха! – засмеялся мистер Госден, потянувшись к столику за бокалом.
«Вот он, дом на просторе, – подумал Вик, – где умного слова никто не слыхал…»[7]
– Куда подевался мой Кугат?[8] – воскликнула Мелинда, стоя на коленях перед шкафом с пластинками и заглядывая то на одну, то на другую полку. – Нигде не вижу.
– Там его и не должно быть, – сказал Вик, когда она вытащила пластинку из его части шкафа.
Она осоловело посмотрела на нее, скривилась и вернула обратно. На нижней полке хранились пластинки Вика: Бах, Сеговия, григорианские песнопения и мотеты, речи Черчилля. Он просил Мелинду к ним не прикасаться, потому что в ее руках пластинки были особенно недолговечны. Да они и не нравились ей. Как-то раз, когда она одевалась, чтобы куда-то пойти с Ральфом, Вик поставил григорианские песнопения, хотя и знал, что они не в ее вкусе, а она заявила, что под эту музыку только помирать.
Ральф ушел на кухню, чтобы налить себе еще, и Мелинда сказала:
– Дорогой, ты всю ночь собираешься читать газету?
Ей хотелось, чтобы он пошел спать. Вик улыбнулся.
– Учу наизусть сегодняшнее стихотворение на первой полосе. «Чиновники служат обществу, им зазнаваться грех, а смиренных работников по праву ждет успех. В который раз спрошу себя…»
– Ну хватит! – не выдержала Мелинда.
– Между прочим, это вирши твоего дружка, Реджинальда Данлэпа. Помнится, ты говорила, что он неплохой поэт.
– У меня сейчас не поэтическое настроение.
– У Реджи его тоже не было, когда он это сочинял.
В ответ на выпад в адрес ее друга или просто взбрыкнув ни с того ни с сего, Мелинда так неожиданно прибавила громкость, что Вик вздрогнул. Он тут же демонстративно расслабился и не спеша перевернул страницу газеты, как будто никакой музыки и не было. Ральф попытался убавить звук, но Мелинда вцепилась ему в запястье, затем подняла его руку и поцеловала. Они пошли танцевать. Ральф поддался настроению Мелинды и, продолжая выделывать ногами кренделя, стал водить бедрами; его ослиный смех тонул в хаотическом грохоте музыки. Вик не смотрел на Ральфа, но чувствовал, что тот время от времени бросает на него взгляд, в котором удовольствие смешивалось с вызовом – и вызов медленно, но верно, с каждым выпитым бокалом стирает правила приличия, хоть как-то соблюдавшиеся в начале вечера. Мелинда намеренно и целенаправленно подзадоривала всех своих партнеров – дразни старого медведя, бей его, пинай, – и сама показывала им пример, ведь Вик не даст сдачи, его не сгонишь с кресла, он вообще никак не отреагирует, так почему бы над ним не поиздеваться?
Вик прошел через комнату, лениво взял с полки «Семь столпов мудрости» Лоуренса и вернулся с книгой к любимому креслу. Тут в дверях появилась Трикси в пижаме.
– Мам! – крикнула девочка, но мама ее не слышала и не видела.
Вик встал и подошел к дочери.
– Что случилось, Трикс? – спросил он.
– Музыка так орет, не заснуть! – возмущенно выкрикнула она.
Мелинда что-то воскликнула, потом подошла к патефону и убавила звук.
– Ну, что такое? – справилась она у Трикси.
– Не могу заснуть, – пожаловалась дочь.
– Скажи ей, что это ничем не обоснованная жалоба, – посоветовал Вик Мелинде.
– А, ну ладно, сделай потише, – снизошла Мелинда.
Трикси припухшими от сна глазами сердито смотрела на мать, потом перевела взгляд на Ральфа. Вик похлопал ее по узким твердым бедрам и сказал:
– Давай-ка обратно в постельку, чтоб к завтрашнему пикнику хорошенько выспаться!
Услышав соблазнительное слово «пикник», Трикси улыбнулась, посмотрела на Ральфа и спросила:
– Ральф, а вы привезли мне из Нью-Йорка швейный набор?
– Прости, Трикси, не привез, – сладеньким голосом ответил Ральф. – Но наверняка найду такой же и здесь, в Литтл-Уэсли.
– Обойдется, – вмешалась Мелинда. – Он ей нужен не больше, чем…
– Чем тебе, – закончил за нее Вик.
– Какой вы грубый сегодня, мистер ван Аллен, – ледяным голосом произнесла Мелинда.
– Извини.
Вик хотел кое-что рассказать Ральфу, поэтому он нарочно вел себя грубо и делал вид, что чаша его терпения переполнена.
– Ральф, вы останетесь завтракать? – Трикси оперлась на руку Вика и раскачивалась из стороны в сторону.
Ральф натужно хохотнул.
– Надеюсь, останется, – сказал Вик. – Мы не любим, когда гости уходят голодными, правда, Трикс?
– Да-а. С Ральфом весело завтракать.
– Это почему же? – спросил Вик.
– Он яйцами жаглирует.
– Жонглирую, – пояснил Ральф.
– Что ж, надо посмотреть, – сказал Вик. – Трикси, марш спать. Лови момент, пока тихо. Ты же знаешь, carpe diem… И carpe noctem[9] тоже.
Трикси с готовностью пошла с ним. Ей нравилось, когда он укладывал ее, приносил ей плюшевого кенгуру, кутал их обоих в одеяло, целовал на ночь в обе щеки и в носик. Вик знал, что балует Трикси, но, с другой стороны, мать держалась с ней так холодно, что это надо было чем-то восполнить. Он уткнулся носом в ее мягкую шейку, потом, улыбаясь, поднял голову.
– Пап, а можно устроить пикник у каменоломни?
– Нет. Там очень опасно.
– Но почему?
– А вдруг сильный ветер? Нас всех прямо туда и сдует.
– Здорово! А мама пойдет на пикник?
– Не знаю, – сказал Вик. – Надеюсь.
– А Ральф пойдет?
– Вряд ли.
– Тебе нравится Ральф?
При свете ночника-карусели на тумбочке видны были карие крапинки в зеленых, как у матери, глазах Трикси.
– Угу. А тебе?
– Мм, – неуверенно протянула она. – Джо-Джо мне нравился больше.
Его слегка задело, что она еще помнит Джо-Джо.
– Ну, я знаю почему. Он приносил тебе подарки на Рождество. Любить нужно не за это. Я ведь тоже дарю тебе подарки, правда?
– Папочка, тебя я люблю больше всех. Конечно, я тебя больше всех люблю.
Вот плутовка, подумал Вик. Трикси стала ужасной плутовкой. Вик с улыбкой представил, как она обрадовалась бы, если бы он сказал ей, что убил Малькольма Макрея. Мал не нравился Трикси, потому что она не нравилась ему, а еще потому, что он, редкостный скупердяй, никогда не делал ей подарков.
