Те, кто уходят - Патриция Хайсмит

Патриция Хайсмит

ТЕ, КТО УХОДЯТ

Глава 1

Они шли по темной улице, и звук их шагов громко разносился в ночном воздухе Рима. Шарк-шарк-шарк — отстукивали по подмерзлой булыжной мостовой ботинки. Рэй с трудом поспевал за Коулмэном, поеживаясь от холода и пряча руки в карманы пальто, — приближалась зима. Низенький коренастый Коулмэн шагал торопливой переваливающейся походкой, зажав в зубах дымящуюся сигару, — ее горький, едкий запах при каждом очередном порыве ветра ударял Рэю в ноздри.

Рэй покрутил головой, пытаясь отыскать глазами какую-нибудь вывеску с названием, но таковой не обнаружил.

— Вы знаете, где мы идем? — спросил он.

— Внизу должно быть такси, — сказал Коулмэн, кивком указав вперед.

Ресторан, в который затащил его сегодня Коулмэн, явно не заслуживал того, чтобы потом возвращаться через весь Рим пешком. Они с Коулмэном встретились в восемь в кафе «Греко», и Коулмэн сказал, что должен повидаться в ресторане с каким-то человеком, но имени не назвал. И хотя тот так и не явился, Коулмэн ни разу не вспомнил о нем, так что теперь Рэй сомневался, существует ли вообще такой человек. Коулмэн вел себя довольно странно. Возможно, он когда-то обедал или ужинал в этом ресторане с Пэгги и теперь его потянули туда воспоминания. В ресторане Коулмэн говорил преимущественно о Пэгги, причем совсем не злился и не возмущался, как тогда на Мальорке, а иногда даже посмеивался. Но во взгляде его затаился все тот же мрачный вопрос, и Рэю так и не удалось поговорить с ним откровенно. Одним словом, этот вечер для Рэя оказался таким же, как те десять вечеров, что он провел на Мальорке после смерти Пэгги, — бесцветный, скомканный и полный одиночества.

— Ты потом в Нью-Йорк? — спросил Коулмэн.

— Сначала в Париж.

— А здесь по делам?

— В общем, да. Думаю, за два дня вполне можно управиться.

Рэй намеревался посмотреть кое-кого из римских художников и предложить им выставляться в его галерее в Нью-Йорке. В сущности, галереи еще не существовало. Рэй пока не сделал ни одного телефонного звонка, хотя приехал в Рим еще днем. Ему не хватало духу начать — встречаться с художниками и убеждать их, что «Галерея Гаррета» обещает добиться признания.

«Виале Пола», — прочел Рэй на вывеске название улицы. Внизу, впереди ее пересекала более широкая. Рэй подумал, что это, должно быть, Номентана.

Рэй вдруг краем глаза заметил, что Коулмэн опустил руку в карман, потом внезапно повернулся к нему, и тут же грянул выстрел, отбросивший Рэя в сторону, на живую ограду из кустов. Звук хлопка остался у него в ушах, заглушая шаги Коулмэна, убегавшего вниз по мостовой. Коулмэна уже и след простыл, а Рэй все не мог понять, отчего упал — от пули или от неожиданности и удивления.

— Che cosa?[1] — раздался из окна мужской голос.

Рэй набрал в легкие воздуха, осознав, что уже несколько секунд сдерживает дыхание, потом с усилием попытался встать на ноги.

— Niente![2], — крикнул он автоматически. Продышавшись и не почувствовав никакой боли, он решил, что его не задело, и направился в ту же сторону, что и Коулмэн, и куда они шли до сих пор.

— Вот он!

— А что случилось?

Голоса неслись Рэю вслед, пока он не дошел до Номентаны.

Ему повезло — сразу же появилось такси.

— «Альберго Медитерранео», — сказал он, опускаясь на сиденье, и вдруг почувствовал резкую жгучую боль в левом предплечье. Рэй поднял руку. Похоже, пуля не задела кость. Он ощупал рукав и попал пальцем в дыру. Продолжив свои исследования дальше, он обнаружил дыру и с другой стороны рукава. Под мышкой он ощутил теплую влагу.

В «Медитерранео», современном отеле, который совсем не нравился Рэю — в его любимых, к сожалению, не было свободных мест, — он потребовал ключ и поднялся на лифте на свой этаж, держа все время левую руку в кармане пальто, чтобы не закапать кровью ковры. Закрыв за собой дверь в комнату, он наконец почувствовал себя в безопасности, хотя, включив свет, огляделся, словно ожидал увидеть здесь Коулмэна.

Он прошел в ванную, снял пальто и швырнул его на пол, потом стянул пиджак. Рукав белой в голубую полосочку рубашки был пропитан кровью, Рэй снял и ее.

Аккуратная маленькая рана, размером едва ли с дюйм, была не глубокой. Рэй смочил водой полотенце и обмыл ее, потом достал из чемодана пластырь — эту единственную полоску он взял в медицинском кабинете, когда был на Мальорке. Наложив пластырь, он, помогая себе зубами, обвязал руку носовым платком, потом налил в ванную холодной воды и замочил рубашку.

Через пять минут, уже в пижаме, Рэй попросил, чтобы ему принесли из бара двойное виски, дав хорошие чаевые коридорному мальчишке. Оставшись один, он выключил свет и подошел к окну. С высоты Рим казался необъятно широким, его приземистость нарушали лишь мощный купол Святого Петра, возносившийся ввысь шпиль Святой Троицы да великолепная лестница на площади Испании. Коулмэн наверняка считает его мертвым, подумал Рэй. Ведь он не оглядывался назад. Мысль эта вызвала у Рэя улыбку, хотя брови его по-прежнему были нахмурены. Интересно, где Коулмэн достал пистолет? И когда?

Завтра утром Коулмэн улетает в Венецию. Инес и Антонио летят вместе с ним. Коулмэн сказал, что ему нужно сменить обстановку, что ему хочется чего-то прекрасного и что Венеция — самое подходящее для этого место. Интересно, позвонит Коулмэн завтра утром сюда в отель, чтобы узнать, возвращался ли Рэй? Если ему ответят: «Да, мистер Гаррет здесь», — что он сделает? Повесит трубку? А если Коулмэн считает, что убил его, что он собирается сказать Инес? «Я расстался с Рэем у Номентаны»? «Мы взяли разные такси, и я не представляю, кто мог это сделать»? А может, Коулмэн и не говорил, что они ужинали вместе, или сказал, что ужинал с кем-то другим? И куда Коулмэн дел пистолет? Избавился от него сразу же, бросив с моста в Тибр?

Рэй сделал большой глоток виски. Нет, Коулмэн не будет звонить в отель — он попросту сочтет это ненужным. А если его о чем-то спросят, он солжет, и у него это хорошо получится. И разумеется, Коулмэн узнает, что он жив, хотя бы потому, что не будет никаких сообщений в газетах. А если он после всего случившегося уедет в Париж или Нью-Йорк, Коулмэн подумает, что он сбежал как последний трус, не захотев объясниться. Рэй понимал, что ему надо поехать в Венецию и что там ему предстоят разговоры и разбирательства.

Выпивка помогла — Рэй расслабился. Он смотрел на свой огромный чемодан, который лежал открытым на полке. На Мальорке он упаковался более чем тщательно, в кои-то веки не забыв ни запонок, ни блокнота для рисования, ни записной книжки. Остальные вещи — два чемодана и несколько коробок — он отправил в Париж. Почему именно в Париж, а не сразу в Нью-Йорк, он и сам не знал — ведь из Парижа он все равно отправил бы их в Нью-Йорк. На самом деле чемодан был собран не так уж и аккуратно, но, если учесть, при каких ужасных обстоятельствах он собирался на Мальорке, было даже удивительно, что он смог так хорошо упаковаться.

Коулмэн прибыл из Рима за день до похорон и оставался еще три дня. За эти-то три дня Рэй и успел упаковать вещи, и свои и Пэгги, уладил дела со счетами, написал кое-какие письма и договорился об отмене аренды со своим хозяином лордом Деккардом, находившимся на тот момент в Мадриде, так что вопрос пришлось решать по телефону. И все это время Коулмэн, пришибленный и молчаливый, бродил по дому, и уже тогда Рэй замечал, как поджимались от злости его и без того тонкие губы. Рэю вспомнилось, как однажды, зайдя в столовую, чтобы спросить о чем-то Коулмэна (Коулмэн отказался взять себе комнату и спал на софе в столовой), он увидел в руках у Коулмэна тяжелую тыквовидную керамическую лампу. Рэю на мгновение показалось, что Коулмэн собирается запустить ею в него, но тот поставил лампу на место. Рэй спросил Коулмэна, не хочет ли он съездить за сорок километров в Пальму проследить за отправкой своих вещей. Коулмэн сказал, что нет. На следующий день Коулмэн улетал из Пальмы обратно в Рим, к своей теперешней любовнице Инес. Рэй никогда не видел ее. Она пару раз звонила Коулмэну на Мальорку, и его вызывали на переговорный пункт, поскольку в доме не было телефона. У Коулмэна никогда не переводились женщины, и Рэй никак не мог понять, чем же он их так привлекает.

Рэй осторожно скользнул в постель, боясь растревожить раненую руку. Плохо, конечно, что Коулмэн будет не один, а в компании Инес и этого итальянца Антонио. Рэй никогда не видел его, но почему-то очень хорошо представлял себе — тощенький, слащавый юнец, аккуратно одетый, вечно без денег, живет на содержании у Инес, а возможно, когда-то и был ее бойфрендом. Сама Инес, должно быть, лет сорока с небольшим, возможно, вдова, обеспеченная, быть может, тоже художница, и наверняка плохая. Возможно, в Венеции ему и удастся поговорить с Коулмэном наедине, сказать ему откровенно, что он не знает, почему Пэгги покончила с собой. Если ему удастся заставить Коулмэна поверить в это и разубедить его в том, что он, Рэй, якобы что-то скрывает от него, тогда… И что тогда? Рэй понял, что устал и больше не хочет думать об этом.