Плотина - Иван Виноградов

Однако жениться он успел раньше своего старшего брата и восседал теперь на диване рядом с суровенькой, но симпатичной Люсей, а за их спинами топтался и сопел, лез под руку, требуя внимания, Сережа-маленький, Сергей Сергеевич, как именовали его с самых пеленок.

— Ну, если Сергей сказал «Ну!» — значит, все в порядке, — подвел итог Мих-Мих. — Наша оборона — в надежных руках.

— Ну дак! — опять подтвердил Сергей.

Как и положено в такой день, разговор завершился международной темой. Что в мире творится, во что выльется. Новая война действительно может стать последней, но вряд ли кому захочется пережить ее. Потому что не на чем будет жить. Не с кем воевать, но не с кем и соседствовать.

Куда же, к чему придет человечество, в конце-то концов? Что ему надо еще совершить сверх того, что было, какие одержать победы — и над кем, над чем? Неужели надо сперва погибнуть, чтобы никогда больше не воевать?

Вот к каким невероятным вопросам пришли победители из Сорок пятого года, пришли и задумались. Потому что как ни были они прозорливы и многоопытны, как ни умели надеяться и верить, тут они не знали окончательных и уверенных ответов. Даже хозяин дома, любивший в разговорах законченность и определенность, ничего не нашел добавить к тому, что уже высказал в своем несколько торжественном тосте. К тому, что надо нам быть сильней и богаче — и в энергетике, и вообще…

Первой вышла из-за стола невестка Люся, не по возрасту строгая и непреклонная в своих решениях. Ни удерживать, ни уговаривать ее не пытались — знали, что бесполезно. Зоя Сергеевна и Надя, как по команде, кинулись помогать ей собирать Сережу-маленького, и это было им позволено. Впрочем, до того момента, когда хозяйки начали совать в кармашек Сережи конфеты. Тут Люся остановила их: «Прошу этого не делать. Он получает все, что необходимо по рациону». Вот так!.. Правда, на прощанье она примирительно чмокнула Зою Сергеевну в щеку, и та сразу повеселела.

Спустя недолгое время задвигали стульями и грузноватые ветераны. Юра включил магнитофон, и грянула военная музыка, специально записанная им к отцовскому празднику. Затем Юра пошел проводить гостей, сам тоже был не прочь прогуляться, проветриться после застолья.

Сначала все вместе проводили Воробьевых, потом Юра сопровождал Мих-Миха и его жену-толстуху. Шли медленно. Дорожки были сырые, в незамощенных местах — откровенно грязные, из-под задержавшегося кое-где снега бежали мартовские в мае ручьи. Было свежо. И все же в воздухе стоял или витал истинный май, даже запахи какого-то цветения чувствовались.

Михаил Михайлович взял Юру под руку и доверительно сказал:

— Нам с тобой надо как-то выбрать времечко для серьезного разговора.

— Ну так что откладывать-то, Михал Михалыч?

Мих-Мих призадумался.

— Ты заходи как-нибудь на свободе.

— Обязательно в конторе и через стол? — подзадорил Юра.

— Ну ладно, ты только пока не разглашай. Насчет старика твоего надо подумать…

Сам Мих-Мих был всего на пять-шесть лет моложе Николая Васильевича, но причислял себя уже к следующему, так сказать, среднему, более современному поколению. Надо сказать, что и выглядел он — может, из-за своей энергичности и упитанности — достаточно моложаво, и с молодыми кадрами умел разговаривать на их языке, и к своему, по-студенчески укороченному имени-отчеству относился с доброй усмешкой. С Николаем Васильевичем он сошелся еще на Красноярской ГЭС, когда оба они были достаточно молоды, и именно там началась их многолетняя дружба. Юра подрастал и взрослел на глазах Мих-Миха.

— А что такое случилось? — насторожился Юра, услышав об отце.

— Шестьдесят ему скоро… случится.

— Это мы отметим как надо! — Юра понял, что речь идет с проведении юбилея. — У меня есть адреса его фронтовых дружков — я их приглашу всех. Но это должно быть сюрпризом, так что вы, пожалуйста…

— Ну что ты, Юра, ясное дело, — заверил его Мих-Мих.

— Есть у нас и еще кое-какие задумки, а с начальством вы уж сами.

— Тоже все понятно, Юра. Но у меня-то другой разговор. В Советском Союзе в шестьдесят лет… — Мих-Мих элегически улыбнулся, — мужчины уходят на пенсию. Ты об этом не думал?

— А что, это обязательно? — Юра опять насторожился. — Если сегодня стукнуло шестьдесят, то завтра уже…

— Не совсем так… Не совсем и не везде так, — повторил Мих-Мих, — но на нашем производстве, да еще на комсомольско-молодежной стройке… Нас не поймут, если мы будем держать на бетоне человека постпенсионного возраста.

— Шеф давно уже не болеет, — начал Юра как бы упрашивать и сам услышал, почувствовал всю противность этой интонации. Закончил уже потверже: — Он всегда был надежным.

— А я разве возражаю? Мы и не собираемся окончательно списывать его, просто переведем на другую работу. Оклад там не меньше, но работать зато не на открытом воздухе, не на ветру и не на морозе.

— В контору, значит? — понял Юра.

— Я сказал тебе, но ты пока ничего ему прямо не говори. Надо его подготовить… Я боюсь, что он начнет обижаться — дескать, в тылы загоняете, ну и так далее. А дело там, может, поважней, чем на плотине.

— Вы все ради плотины существуете, — не слишком вежливо заметил Юра. — Все конторы и все конторские.

— Не будем спорить, не в том дело, — покладисто уклонился Мих-Мих. — Дело в том, что отец тебя особенно уважает, и только ты можешь подействовать на него в хорошую сторону. С Зоей Сергеевной тоже можешь посоветоваться и объединиться.

— А что за должность-то все-таки? — спросил Юра.

— Заместитель начальника УОС по материальному обеспечению.

— Нет, в снабженцы он не пойдет! Зуб даю — не пойдет. Он же их…

— Это все предвзятое мнение, Юра! Вот ты говоришь: он их не любит. И ты не любишь. Так это, может быть, потому, что нам не повезло на эти кадры и снабженцы у нас не первый сорт.

— А где они — первый? Где их любят?

— Так вот мы и хотим настоящих людей туда внедрять. Не понятно?

Мих-Мих некоторое время шел молча. Потом все же продолжил:

— Чувствую, что не вовремя я начал с тобой этот разговор, но и на половине останавливаться не стоит. Открою тебе еще один секрет: на его место мы планируем тебя. Так что участок как был густовским, так и останется.

— Ага, ясно! — Юра как-то весь напружинился, и Мих-Мих, державший его под руку, сразу это почувствовал. — Все ясно, Михал Михалыч. Вы хотите, чтобы я родного отца вытолкнул.

— Да не ты! — Мих-Мих остановился. — Жизнь все это делает, жизнь!.. Аннушка, ты поднимешься домой одна? — обратился он совсем другим тоном к своей жене. Они стояли уже у подъезда.

— Хорошо, Миша, вы тут поговорите, а я пойду, — согласилась послушная Аннушка.

— Ты пойми и не горячись. — Мих-Мих снова взял Юру под руку и повел его по диагональной дорожке в сторону от дома. — Пойми, что жизнь устроена так: одни люди стареют, другие взрослеют и приходят на смену. Так что не ты кого-то выталкиваешь…

— Не я, так мной! — перебил его Юра. — Мной хотите отца вытолкнуть. И чтобы я согласился? Да я лучше на Зею уеду — меня давно туда перетягивают… Вот вам и вся проблема.

— Да не беги ты, как дикий жеребец! — взмолился Мих-Мих, не поспевая за расходившимся Юрой. — Стой, говорю! — приказал он наконец, и Юра сбавил шаг. — В кого только ты уродился такой? Отец — северянин, мать — сибирячка, а ты прямо африканец какой-то.

— Потому что… — начал Юра.

— Потому что слишком торопишься, — по-своему закончил за него Мих-Мих. — А надо думать. И ты введи сначала в свою не до конца отлаженную мыслительную машину весь объем информации, потом основательно все прокрути и только после этого изрекай…

От быстрой ходьбы и бурных речей Мих-Мих задышал шумно и часто (молодящийся, а все-таки ветеран!), и Юра пошел еще медленнее. Между тем Мих-Мих продолжал:

— Введи в свою ЭВМ такое задание: кому Николай Васильевич с легкой душой передаст участок — тебе или другому прорабу?.. Ну что затих?

— Во-первых, я не рвусь на эту должность, — сказал. Юра. — А во-вторых, поставить надо не того, кого вы любите, а того, кто лучше справится.

— Да ты, ты лучше, потому тебя и предлагаем.

— Не пойму что-то. То для шефа стараетесь, то для меня.

— Со временем поймешь, — пообещал Мих-Мих. — Быстрый да туговатый ты, как я погляжу. Должностями в наш век не бросаются — учти! Если ты умный человек, то должен понять: чем выше должность, тем заметнее ты можешь влиять на ход дела.

Тут Мих-Мих, случайно ли, нет ли, надавил на самый подходящий клавиш в мыслительной машине Юры. Прокручивалось в этой машине нечто подобное и прежде. Влиять на ход дела, влиять заметно, действуя решительно, строго и даже сурово, — это его пунктик. Немного бравируя смелостью суждений, он любил вспомнить к случаю известные предвоенные указы, по которым за каждый прогул, за опоздание на работу, за всякую украденную с производства гайку полагалось отдавать под суд. Юра считал, что это было правильно. Отец говорил ему: «Ничего ты об этих указах и том времени сам не знаешь, судишь сгоряча и понаслышке». — «Но ведь это же непорядок, когда ничего нельзя сделать с прогульщиком, с воришкой, алкоголиком!» — горячо возражал Юра. «Наверно, что-нибудь можно сделать, если делать», — говорил на это отец…