Кандалы - Скиталец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Верхом искусства сказочницы была история об Иванушке и Аленушке: слушая эту сказку, дети уже не в первый раз обливались слезами лучших человеческих чувств.
Бабушка рассказала о чудесной кобылице, родившей золотогривых коней и конька-горбунка, об умных братьях и Иване-дураке; умные женились и обманывали отца, а Иван честно сторожил отцовское поле. За это умные братья считали его дураком, но вышло так, что именно ему повалило счастье, когда умным достались золотогривые кони, а дураку невзрачный горбунок. Горбунок обладал волшебной силой и нес своему хозяину верную службу. В конце сказки, когда Иванушка, казалось бы, неминуемо должен был погибнуть в кипящем котле, горбунок и тут пришел ему на выручку и даже вознаградил его за его горести: выварившись в котле, Иван оказался красавцем, умницей и обладателем самого большого царства в мире.
Много было дивных сказок у бабушки: о жар-птице, о Змее-Горыныче, о царе Салтане, о спящей царевне, золотом петушке, о попе толоконном лбе и работнике его Балде.
Совсем близко звякнул колокольчик и затих. У ворот залаял Шарик, заскрипели полозья саней, кто-то стукнул в калитку.
Яфим накинул шубняк на плечи и вышел через сени во двор.
— Кому бы теперича быть? — проворчал дед, вставая с лавки.
В сенях послышались скрипучие, морозные шаги, и вместе с клубами белого морозного воздуха в избу вошел высокий человек в занесенной снегом шубе с большим поднятым волчьим воротником, завязанным шарфом, с заиндевевшей обледенелой бородой. За ним вошел Яфим, неся большой занесенный снегом узел.
Гость крякнул, отогнул воротник и стал отдирать с усов озябшей рукой ледяные сосульки. Яфим помог ему снять шубу, и на середину избы вышел рыжий кудрявый человек в пиджаке и меховых сапогах выше колен.
Дед побледнел.
— Неужто ты, Елизарушка? — бабушка всплеснула руками. — Восподи!
— Я самый! — ответил гость. — Здорово живете. Не ждали?
— Поди-ка, добро жаловать! Куды уж тут ждать? Три года прошло!
Вукол насторожился.
Елизар торжественно, троекратно расцеловался со всеми. Поднял на руки Вукола, уколол ему щеки бородой, сказал:
— Маша с Вовкой в городе!
Бабушка всплакнула в голос:
— Родимый ты наш Елизарушка, сокол ясный, орел сизокрылый!
Старик крякнул, подтолкнул зятя к столу и сам сел.
В избе засуетились, накрыли стол. Настя принесла из сеней жестяной самовар и занялась им.
Гость посадил рядом с собой ребятишек. Развернул маленький сверток: там оказались раскрашенные картинки, несколько новеньких лубочных книжек и одна большая.
— С почтой доехал, — сказал он, — да чуть с дороги не сбились, плутали немножко, вот и запоздали!
— Где вы там, в Сибири, жили-то? — мрачно спросил дед.
— В городе Колыми… Только званье, что город, а на самом деле — дыра! Глушь, дичь, безлюдье!.. Но, между прочим, обжились, видим — и в Сибири хорошие люди есть.
Бабушка всхлипнула.
— Все эфто вышло из-за нас, из-за деревни нашей, — заметил дед, — из-за земли! Помещик нас на «вывод» сюда привел, да землей-то обделил! за землю пострадал ты!
Вукол внимательно вслушивался в разговор отца с дедом, понимал плохо, но чутьем улавливал, что все это имеет какую-то связь с полузабытой поездкой. Его вдруг потянуло к отцу, взлез к нему на колени.
— Ага! — засмеялся отец, — поедешь со мной в город к матери? а?
Вукол потянулся к его уху и шепотом сообщил по секрету:
— Поеду!
Старшие долго говорили о жизни в ссылке, о том, за что попали туда его родители, но многое казалось непонятным. Вукол решил выбрать для расспросов момент, когда деда не будет. Он слушал и не спускал глаз с отца: за долгое время этот образ потускнел в его памяти. Теперь Вукол с любопытством и гордостью любовался еще молодым, говорливым и привлекательным человеком. Наружность его, почти забытая Вуколом, казалась очень красивой. Отросшие в ссылке почти до плеч волосы были откинуты назад, открывая большой чистый лоб; тонкий нос — с горбинкой, глаза — веселые, насмешливые, борода червонного золота, вьется прядями. Совсем на мужика не похож. Во всей осанке — удаль. Радостно было Вуколу смотреть на него.
— Книжки-то зачем? — ухмыльнулся дед. — Мы неграмотные, не про нас писано!
— В Сибири добрые люди просветили! — возразил Елизар. — А эти захватил для ребятишек! От нечего делать и вы послушаете!
Дед взял большую книгу, бережно развернул ее на столе и медленно стал переворачивать листы заскорузлыми пальцами. Долго с удивлением и недоумением смотрел на раскрытую страницу, испещренную рядами таинственных для него черных знаков на белой бумаге.
— Чего глядишь? — тихо усмехнулась бабушка. — Читака!
— Премудрость! — сказал дед. — Про чего писано?..
— Да ты и книгу-то вверх ногами держишь! — заметил зять.
— Ему все одно! — ухмыльнулся Яфим.
— Это Паульсон, книга для всеобщего чтения! Тут есть история про англичанина Франклина, который открыл, отчего бывает гром и молния, и многое другое насчет науки! Есть про Фультона, который первый пароход пустил!
— Ишь ты! — сказал дед. — Бают, Илья-пророк гремит, по небу ездит!
— Сказки! Наука все узнала, что к чему бывает в природе…
Дед покачал головой.
— А бог? Нанюхался ты, видно, всего за три-то года! А вот мне все едино: я и в церкву-то николи не езжу — далеко, на Нижних Хуторах, она! Старухи эфти моленья выдумали!.. Бог даст дождичка, вот и спасибо ему, христианам от него больше ничего и не надо!..
Елизар тряхнул кудрями, посмотрел на тестя лукаво:
— Бог? какой бог? Кто его видел?
Наступило неловкое молчание. Дед нахмурился.
— Да ты што, Елизар, шутишь, что ли?
Гость засмеялся.
— Конечно, шучу! люблю испытать людей, как они думают!
— Ух, напужал ты нас, Елизар Григорич! — с тихим смешком сказала бабушка. — Что уж это, восподи!
— Бог, как разум вселенной, может быть, и есть, — сказал Елизар с важным видом, — только не такой, как его на иконах мы, иконописцы, пишем!
Он взглянул на старые иконы божницы, где в центре была некрасивая женщина с младенцем на руках, вверху мчался на двух белых огненных конях, запряженных в пылающую колесницу, пророк Илья с развевающейся белой бородой.
— Вот хоть взять эту икону: из писания известно, что Мария была удивительная красавица, а иконописцы пишут ее так, чтобы обязательно некрасивая была!.. Читал я в книгах, что в жилах наших кровь состоит из малейших шариков, которые простым глазом даже и различить нельзя! — Елизар обвел всех строгим взглядом. — А что, ежели эти звезды, и планеты, и солнце, которое есть такая же звезда, как и другие звезды, суть только шарики, которые плывут в жилах агромаднейшего такого великана, у которого вся наша вселенная находится, может быть, только в одном кровяном шарике? Что если бог такой? Если наш земной шар — только кровяной шарик в его жилах? Где конец этим звездам, которые мы видим ночью на небе? Представьте край вселенной — а за краем что? Скажут, пустота? А за пустотой что? Нет конца вселенной, потому что неисчислимые количества звездных миров вновь нарождаются вместо тех, которым наступил конец. Это есть бесконечность и вечность! Природа — это и есть бог! Ни конца, ни начала нет у вселенной!
Борода деда зашевелилась, скрывая усмешку.
— Кака́ штука-то? а? — неожиданно сказал он, обращаясь ко всем и кивая на Елизара. — Хитрец! такое заведет, что ум за разум заходит!
Настя поставила на стол самовар, расставила чайные чашки. Бабушка принесла закуску.
Ребятам дали по чашке чая, и они пили его, фыркая и наклоняясь к блюдечку, чтобы не пролить. В доме деда чай пили редко: только в торжественных случаях, когда бывали гости или в большие праздники. Оба мальчика с наслаждением ощущали аромат, исходивший от чая вместе с паром, и в этом было главное удовольствие. Лавр исподлобья внимательно рассматривал нового человека.
— Какой случай со мной был! — начал Елизар, отодвигая опорожненную чашку. — Остановились мы ночевать у одного мужика. А у них оказалась старуха больная, лежит на печи. Спрашиваю, что с ней? «Да, говорят, не к ночи будь сказано, бесноватая, как накатит на нее — хоть из избы беги, страсть глядеть! бьется, колотится, пена изо рта! Вот и сейчас не в себе: снять ее надо с печи, на постель положить! Сделай милость, коли умеешь, прочитай перед образом „да воскреснет бог“! Помогат, знамо, это нам!» Я говорю: зачем читать? Я ее и так сыму! старушка хворая, ледащая. Полез к ней на печь, взял ее за руки, так не поверите, такая у старухи сила оказалась — ничего поделать не могу. А силешка у меня в руках, сами знаете, есть-таки. Отбивается! Я ее за руки ухватил, так она клыками мне в руку вцепилась, до крови укусила! Что делать? Отступился. Говорят домашние: это бес в ней, только молитвой и можно его выгнать. Ну, встал я перед иконами, начал читать. А она мне с печи: бя-бя-бя! Зло эдак дразнится, глаза, как угли! Сбился я, но продолжал читать, что только под язык подвернулось, даже «Вниз по матушке по Волге» прочел. А она хоть и передразнивает, но все тише да тише. Наконец, повалилась и заснула. Тут ее домашние сняли. Как мертвая: голова повисла, руки как плети, ничего не слышит и не чувствует. Уложили ее. Говорят: «Слава богу, спасет те Христос, выручил!.. Теперь до полдня проспит, а встанет здоровая и ничего не будет помнить, выгнал ты беса из нее!» По-моему, кликуша это! Душевная болезнь такая, а они в беса верят!..