Кандалы - Скиталец

— Бил я ее сколько раз, думал — отстанет! — отвечает голос отца…

— Нет уж, коли проведала — не отстанет, лисьей породы! Сделай милость, истреби ты ее, ворует и ворует — что твоя лиса!

Слышны тяжелые шаги, мужик уходит. Отец тоже хлопнул дверью соседней комнаты. Вукол слышит, как он говорит о чем-то с матерью.

Смысла разговора с мужиком Вукол не понял. Что значит слово «истребить»? Теребить? На кого жаловался мужик? Кто ест кур? Вдруг его сердце сжалось тревогой: да ведь это Дамка! Про Дамку прежде говорили, что она ворует и ест кур!

Вукол заслышал легкие шаги матери. Занавеска отодвинулась: мать стоит и улыбается своей тихой улыбкой.

Дамка спрыгнула с кровати, мелькнув пушистым хвостом. Вукол тянется к матери. Она целует его и тихо спрашивает:

— А кто это тебе часы-то изломал?

— Таторка.

— А ты бы не давал!

— Он сам взял… поглядеть… — оправдывается Вукол, — он большой! Он мне руку опоганил и навозом насильно кормил!..

Глаза его вновь наполнились слезами.

— Мама… не надо мне новый картуз! Ребята смеются… Таторка дерется… Не с кем играть… Только с Дамкой… да с Пашкой!

Мать вздыхает:

— Ну, что ж! Играй с Пашкой, с девочкой лучше, а Таторку я прогоню с нашего двора!

Она одевает его в будничный старый костюм, надевает чулки, башмаки.

— Новый-то костюм весь в грязи у тебя! Не водись ты с этим разбойником!.. Ну, вставай!..

Вукол спрыгнул с постели.

Вошел отец — в пиджаке, в картузе, с ружьем, висевшим на ремне за плечами.

— Мама! Таторка сказал, что мы богатые. Правда?

— Нет, миленький, бедные! Мужики богаче нас! Вот скоро уедем отсюда! Ну, да ты еще маленький, ничего не поймешь!..

— Таторка не любит богатых… бьет меня, думает — мы богатые!

— Дурак твой Таторка! — вмешался отец. — Вот попадется он мне — нарву ему уши!.. Вор из него выйдет, а уж это хуже всего!

— Таторка часы-то разломал! — сообщила мать.

— Сами виноваты: доверили ребенку, нарядили, как путного… гляжу — а он в луже, что поросенок.

— Да ведь не сам он, товарищи такие!..

— То-то и есть! — вздохнул отец.

— Ты куда с ружьем-то?

— Да вот собаку хочу к кузницам отвести! Сынок! Пойдем со мной, ведь твоя собака! Я уж привязал ее у крыльца! Сам и поведешь!

— Не надо бы ребенку глядеть на такое! — заметила мать.

— Нет, пускай видит, что за воровство бывает!.. Чтобы с этих пор боялся воровства!

— Да чего еще смыслит дитё! — возражала мать.

— Ничего! Пускай запомнит, чтобы и в мыслях боялся вором быть… а то этот Таторка…

У крыльца смирно сидела Дамка на привязи. Отец отвязал ее и, чтобы она не вырвалась из рук ребенка, обвязал свободный конец веревки около пояса Вукола.

— Сам и веди ее, да помни, что она воровка, поделом вору и мука!..

Вукол с недоумением слушал отца, не понимая, зачем они идут к кузницам, но идти туда с отцом было лестно. Вукол бывал уже там, это близко за их домом, на задах, на берегу реки.

Дамка прыгала около Вукола, пытаясь лизнуть его в лицо. Завидев это шествие, откуда ни взялись ребятишки, увязавшиеся следом, в некотором отдалении.

По случаю праздника в кузницах не работали.

Против каждой из них стояли столбы для ковки лошадей. Под кручей блестела река, излучиной подходившая близко к задам домов. С колокольни несся веселый трезвон колоколов.

Отец коротко привязал Дамку к одному из четырех столбов и, взяв Вукола за руку, повернул назад. Пройдя шагов двадцать, он остановился и снял ружье.

— Стань позади! — сурово сказал он сыну, — и не пугайся — сейчас выстрелю!

Вукол стоял позади, со страхом смотря, как он поднял ружье, приставил ложе к плечу, и не понимая, зачем и куда отец хочет стрелять. Грянул выстрел, из ствола вылетел огонь. С дымом запахло чем-то острым. Вукол побледнел, губы его задрожали.

— Ну, вот и все! — сказал отец, опуская ружье.

Сквозь пахучий дым видно было, как на земле у столба трепыхалась Дамка.

Не помня себя, Вукол побежал к ней. Дамка дергалась всем телом. Из ноздрей ее струилась кровь. Вукол громко завизжал, упал на нее, обнял за шею.

— Дамка! Дамка! — кричал он… Спазмы сжали его горло. Слезы застилали свет. В глазах потемнело. Когда отец поднял его на руки, лицо ребенка дергалось…

Вукол очнулся. Ему казалось, что он долго спал, что часы целы, что Таторка не гнался за ним, что Дамка жива и сейчас прыгнет к нему на постель, будет лизать губы и ухо.

За окном слышен смех, шум детских, мужских и женских голосов, какой-то треск, словно горох сыплется в пустое ведро, и кто-то кричит нараспев:

— А ну, как баба за водой идет? а как ребята горох воруют?

И опять застучали в ведро, а ребятишки так смеются, что даже взвизгивают.

— Мама! — хочет громко крикнуть Вукол, но получается слабо и жалобно. — На улицу!

Мать распахнула полог.

— Что ты, мой милый? Головка-то не болит у тебя? Нельзя на улицу, отец не велел! Жар был у тебя!

— Нет, не болит! Я на улицу пойду! Что это трещит?

Бабы, мужики, ребятишки кольцом окружили мужика в синем кафтане, в высокой черной шляпе гречневиком, с барабаном, висевшим у него на поясе. Он дробно бил в барабан двумя маленькими палочками, по временам дергая толстую цепь, привязанную одним концом к поясу, а другим — продетую в ноздрю большому лохматому зверю.

Зверь то кувыркался и ползал по земле на четвереньках, то вставал, как человек, на задние лапы и тогда становился выше толпы целой головой. На другой, более тонкой цепи, привязанной за ошейник, был другой такой же зверь, но еще маленький, не больше цепной собаки. Звереныш сидел у ног мужика и спокойно смотрел на труды своей матери, на толпу, со смехом следившую за представлением.

— Это медведица с медвежонком! — сказала мать, поднимая на руки сына.

Медведица показывала всякие смешные штуки. Потом ее ввели в дом, и горница наполнилась народом. Медведица стояла на задних лапах и лакала водку из стакана, держа его в передних лапах.

Праздничная толпа, наполнявшая комнату, смеялась, галдела.

Медвежонка вывели во двор и там привязали к повалившемуся плетню под навесом. Вукол очень заинтересовался медвежонком: звереныш был совершенно ручной, никого не боялся и вел себя смешно. Вукол побежал вслед за ним. Очень хотелось познакомиться с ним поближе и поиграть, как играл с Дамкой.

Медвежонок сидел на плетне, погромыхивая цепью. Вукол стоял в нескольких шагах от него, засунув руки в карманы штанов. Маленькие медвежьи глазки сверкали добродушным дружелюбием. Некоторое время оба с любопытством смотрели друг на друга. Вукол решил начать игру: нагнулся, поднял маленькую сухую палочку и бросил в медвежонка. Тот обнюхал ее, взял в лапу, пососал и бросил обратно. Вукол засмеялся и, решив продолжать игру, бросил в него камешком. Медвежонок поискал камешек, не нашел и, спустившись с плетня, пошел к маленькому человеку на четвереньках, но помешала цепь. Тогда он встал на задние лапы и тихонько, жалобно заурчал, как бы жалуясь на цепь и словно приглашая подойти к нему поближе. Тут Вукол вспомнил, как хозяин медведицы в шутку боролся с ней перед хохочущим народом. Захотелось и ему заключить нового друга в объятия. Он протянул к зверенышу руки. Медвежонок обнюхал Вукола. От зверя пахло мокрой шерстью. Подошел к нему вплотную, но в это время кто-то схватил его сзади и поднял на воздух: это была мать Вукола. Ничего не говоря, она побежала со двора, крепко прижимая сына к груди.

На улице поставила на ноги, взяла за руку, сказала:

— Нельзя играть с медведем: он съест тебя! Пойдем лучше к Романевым!

Вукол удивился: ведь медвежонок такой смешной и веселый!

Романевы жили рядом, в большой старой избе. Их было много: бабка, седой дед, два бородатых мужика, два парня — все такие огромные, они казались Вуколу чуть не до потолка: бабы, девки, дети — всегда полна изба. В избе развешана конская сбруя, в сенях — крашеная дуга с колоколом: про Романевых говорили, что они испокон веку ямщики. Здесь живет Пашка, приятельница Вукола. Она каждый день приходит к нему играть в куклы или зовет на улицу. Губы и подбородок у нее всегда в болячках от лихорадки, она всегда паршивая, но Вукол любит ее всей душой.

Вся семья сидела за столом и обедала. Пашкина бабушка подавала на стол.

— Милости просим! — сказали все хором. — Али жених-от по невесте соскучился? Пашка! пойдешь замуж за Вукола?

— Пойду! — отвечает Пашка, засовывая палец в рот, и, подойдя к «жениху», шепчет ему на ухо: — Пойдем на гумно.

Все густо засмеялись.

Вукола с Пашкой давно звали женихом и невестой и, хотя они не понимали значения этих слов, тем не менее верили, что всегда будут играть вместе, даже когда вырастут большие.

Мать стала рассказывать о борьбе Вукола с маленьким медведем и просила не отпускать мальчика домой, пока не уведут медведей: поводырь обедает.