По странам рассеяния - Виктория Янковская

Casa «San Giorgio»

Еженощно тянет щупальца из мракаИ указывает вдаль перстом —У подножья генуэзского маякаВновь построен эмигрантский дом.

Цинерарии малиновые в клумбахРазметались звездами земли…А из порта, породившего Колумба,Беспрестанно отплывают корабли.

И опять, как встарь, смешение языков —Эмигранты всевозможных стран:Ночью пляс арабов, греков — шумно дикий,Днем — отплытие за океан.

Все бегут из переполненной Европы.Что их ждет в неведомой земле?Не узнаем: радость или снова ропотВспыхнет на измученном челе?

Ежедневно отплывают пароходы…Точно улей эмигрантский дом…А Святой Георгий на стене у входаБьет дракона огненным мечом.

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ (Не вошедшие в издание 1976 года)

Японский вечер

В окно мое смотрятся горные вишни…В окно мое смотрятся пики хребтов…Вдали разбиваются волны чуть слышноВ бетонные линии серых молов.

Ты знаешь ли ветер душистый и теплый?Он в вечер японский скользит в городах,И сыплются звезды осколками стекол,И жутко, и странно мне в чуждых садах…

Гитары японской кото в отдаленьиЩемящий и с детства знакомый надрыв…Средь рам раздвижных и в сквозном углубленьиСлегка резонирует странный мотив.

А запах поджаренных свежих каштановИ возглас, понятный мне: «Кори-мамэ»,С далеких и ближних прошедших экрановМгновения жизни сближают в уме…

Счастье

Из цикла «Японской кистью»

Подо мной долинные шири.Цвета неба веер в руках,А на нем нарисован ирис:Вверх и вниз четыре мазка;

Он один, как и веер этот;Тень от бабочки села вдруг:Показался на шелке трепет?Или это от дрожи рук?..

«Жить хотите в веере, бабочка?Этот ирис я вам отдам —Неживой, не отцветет, не в вазочке…Вы же знаете: счастье — обман!»

Тень от бабочки на неживом ирисе…Разве это не счастье само?Потому что счастье — вымысел.

Побег

Ужасны вы, ненужные часы!Обычно, август, ты мне их бросаешь.И, путаясь в кустах среди росы,Я ласковые веточки кусаю.

В такие дни бегу я не хребтом:Пересекая яростно отроги,Туман вдыхаю воспаленным ртом,О скалы расцарапываю ноги!

Промокнуть и продрогнуть бы насквозь!Устать бы, наконец, до бессознанья!Побольше шрамов, ссадин и заноз,Побольше внешних острых задеваний…

Заглохнет и затупится внутриТо, для чего нет места в этом мире,И четкие корейские хребтыОпять предстанут радостней и шире.

Гуси

Это ночью пролетали гуси —Над уснувшим городом большой табун;Но от крика их всегда проснусь я,Точно в душу сна вонзается гарпун!

Этот звук всегда одно и то же:Беспокойная тоска, стремленье вдаль…Весь инстинкт бродяжий растревожит,Сдернет память драпирующий вуаль.

Вижу тающие озеринки,И протоки за шуршащим камышом,И ледок последний — паутинка —Исчезающий под утренним лучом.

Распушились вдоль по речке вербы,И тальник набух и покраснел в ветвях,Задрожат охотничие нервы,Сердце, мысли — в пролетающих гусях.

Пойнтер мой проснулся, поднял ушиИ, повизгивая, закусил губу…Милый, мы с тобой родные души —Бросим город весь за фанзу иль избу.

Чтоб она у озера стояла,Где на зорях отдыхает дикий гусь,Где багульник расцветает в скалах,Где была нам незнакома эта грусть…Пойнтер милый, разве это мало?

Осенний перелет

Все в красочном осеннем оперенье,Как распустивший хвост фазан-петух,Крадусь с двустволкой вдоль озер в волненьиИ, точно пойнтер, напрягаю слух.

Слетают утки всплесками прибоя,«На юг! На юг!» — октябрьский их девиз.Ах, поменяться бы своей судьбоюИ с птичьего полета глянуть вниз!

Нежданно — смерть от маленькой дробины,Зато в полете вечном жизни путь,И мир просматривать, как ленту кино,И где понравится — там отдохнуть.

Осенняя утиная фиеста!И бесконечные простор и ширь!..А мы — рабы друзей, вещей и места,Нам узы эти — тяжелее гирь.

И, наглядевшись, я стреляю в стаю…Опомнись. Не завидуй облакам!Мгновенно жизнь утиная простаяБезвольно падает к моим ногам.

И всплески судорожно будят воду…Луна за горизонтом жжет костер.Осенняя вечерняя природаРоняет оперенье вглубь озер.

Весной

Мы блуждаем весною втроемВ зеленеющих парках столицы.Над весенним, но мутным ручьемОдуванчик цветет златолицый.

И сирени, и яблони тутНепохожи на грустных невольниц —Так обильно, космато цветут…Мне за них не обидно, но больно.

Две-три пагоды выгнули вдальТемно-красные стильные крыши;Горизонт — перламутр и эмаль,Небо майское радостью дышит.

И, как новая вольная мысль,Как контраст старины с современьем, —Самолет чертит гордую высьИ в душе зарождает волненье.

Недавно

Недавно я видела южное небоИ даже колосья пшеницы…Красивы прообразы нашего хлеба,Колосья, как стрелы-ресницы.

А южное небо совсем не такое —И глубже оно, и звездистей.Но режут экспрессы пространство любое,Я снова в стране этой льдистой.

Здесь реки не синие — реки в оковах.Под небом беснуются галки,Предвестники зим неприютно суровых…Мне лета минувшего жалко!

«Точно раковина, небо на закате…»

Точно раковина, небо на закатеОтливает перламутром и багровым,И луна дневное бёленькое платьеНа глазах сменила золотым покровом.

И в неверном этом переходном светеПочернели чайки и взвились, как листья, —Как сухие листья, что взметает ветер,Как мазки небрежной своенравной кисти.

Я сама не знаю, как случилось это,Заволнилось море, стал прозрачен воздух…И — ушло опять незримо быстро лето,Как, срываясь в ночь, летят в пространство звезды…

Харбинская весна

За белой мартовской метельюПришла немедленно весна,В саду запахло талой прелью,Природа тянется со сна…

Каток расплылся желтой кашей —И голуби снуют по ней:Урчат, блаженствуют и пляшут —Их шейки — радужней, синей.

По-новому грохочут звонкоСоставы поездов вдали.А в воздух — золотой и тонкий,Исходит нежность от земли…

Не служат ей помехой трубы,И копоть не мешает ей —Весна скользит в глаза и губы,Добрее делает людей!

«Проплыли, пролетели и проехали…»

Посвящаю своей поездке на Родину