Две жены для Святослава - Елизавета Дворецкая

Полочане, уже ждавшие князя возле лодий, встретили русь потоком стрел. Но стрелы застревали в щитах, впивались в борта: при виде вражеского войска у ловцов, привыкших стрелять по зверю, дрожали руки. А главное, русы обращали внимание на стрелы не больше, чем на комаров: даже если кто-то вскрикивал от боли или падал, остальные и не оглядывались, а продолжали мчаться вперед через воду и каменистую отмель, будто бессмертные. Их ловкость, слаженность, быстрота смущали не менее чем блеск оружия в руках: по первому взгляду становилось ясно, что они делают привычное им дело и уверены в успехе.

Несмотря на крики подбежавшего первым Богуслава, упорядочить строй не удалось: к тому мгновению, когда русины выскочили на берег, полочане стояли там беспорядочной толпой. А русы мигом выстроились, сомкнув щиты, и почти так же быстро двинулись на них. Кое-кто посмелее кинулся вперед, и в мелкой воде произошли первые схватки: застучали топоры о дерево щитов, раздались первые крики, брызнула в речную воду первая кровь. А из тумана выходили новые лодьи, и ревел в отдалении вражеский рог, будто предупреждало о своем появлении чудовище, голодное и злое.

Наконец подоспел Всесвят с ближними людьми и старейшинами. Полоцкое войско плотным комом ударило на врага. У прибрежной отмели завязалось сражение. Зная, что отступать им некуда, кривичи бились отчаянно, но их неумелые удары приходились на щиты и шлемы, а мечи и топоры руси валили насмерть, доставая незащищенные головы. Оставляя тела под ногами, битва пятилась от берега к холму. До вершины долетали хриплые крики, стук, треск, звон.

Вдруг из-за кустов у реки, будто дурное видение, появился еще один строй. С диким устрашающим криком в бок полоцкому войску несся рой красных щитов и железных шлемов. Ударил, будто кулак, и сразу отбросил назад, к ивняку, зажал, заставил полочан бесполезно топтаться. Войско продолжало подходить, но высаживалось чуть ниже по течению, под прикрытием кустов.

Оставляя убитых и раненых, полочане поневоле стали отступать. За спиной у них, между берегом и вершиной холма, тянулась петля Полоты; русло и прибрежные овраги поросли кустами, что делало местность неудобной для сражения. Через петлю, для удобства подхода к Двине, были положены два дощатых мостика.

– За мост! За мост! – кричал Всесвят, не зная, кто его услышит в этом шуме и не понимая толком, сколько у него осталось людей. – Отходи! Мост ломай!

– Сам отходи! – К нему метнулся Богуслав.

Часть людей услышала князя и даже поняла; но отступали толпой, а те, кто уже успел перебежать мост, сразу взялись за доски, не успев пропустить своих же.

– Пес твою ма… – Всесвят устремился туда, чтобы прикрыть отступление.

Брошенная из строя викингов сулица ударила его в незащищенный бок. Всесвят упал на колени, потом рухнул лицом вниз.

– Князь ранен! Князь! – вопил рядом Гудима. – Чистуха! Громча! Помогай, князь ранен!

Толпа неслась прямо через них, Гудиме едва удавалось ее сдерживать, чтобы не затоптали лежащего. Чистуха, с совершенно круглыми от ужаса глазами, при виде древка, торчащего из Всесвятова бока, совсем обалдел и почти безотчетно выдернул сулицу. Уж очень жуткое было зрелище.

Хлынула кровь.

К ним пробился Богуслав. Увидев багровую лужу и сулицу с окровавленным наконечником рядом на земле, он выбранился, но ведь поздно! Кое-как Богуслав попытался зажать рану ладонью; рука мигом окрасилась горячей кровью. Мелькнула мысль: последняя кровь князей полоцких…

– Поднимай! – Он замахал руками. – Понесем! Велько! Прикрой, ворона старая!

Вдвоем они подняли Всесвята; кровь продолжала идти, но перевязать было нечем и некогда.

Велизар, совершенно неопытный в таких делах, лишь бестолково метался туда-сюда, не зная, что делать с бегущим войском. Яробор, мужик помоложе и побойчее, осознав дело, попытался восстановить строй перед мостом, через который уже тащили князя. Но вот красные щиты и железные шлемы тускло сверкнули уже рядом. Беспорядочно отбиваясь, полочане ушли за первый мост и сбросили в реку доски; одна и так треснула под тяжестью множества людей.

– За мостом! Строй! – орал Богуслав. – За мостом стройся!

Видя, что править без него некому, он передал князя кому-то из бегущих, а сам схватил топор и копье из валявшихся под ногами.

– Стоять! Лучники!

С трудом остановив кого-то, он нашел несколько лучников. Русы уже шли через Полоту: воды там оставалось едва по колено, и главную трудность представляли склоны оврага. Здесь полочане получили преимущество.

– Стой! Отобьемся! – кричал Радим, размахивая топором. – Сюда, ко мне! Луки! Сулицы!

Сулиц не хватало: наковать за лето успели не так много, а терялись они быстро. Но все же, видя врага в невыгодном положении, около полусотни полочан из уцелевших вняли призыву. Выстроившись над оврагом, они давали отпор: метали сулицы, шестами сталкивали русов, лезущих на склон, швыряли камни.

Но у русов тоже нашлись лучники: стоя на том берегу, они стреляли по защитникам ближнего склона и быстро отогнали их. А первые шлемы уже мелькали на этом берегу. Отряд Радима не отступил и бросился в схватку; пока они держались, Гудима и товарищи успели донести Всесвята до следующего моста.

Там все повторилось. Поняв свою единственную надежду, Богуслав не стал пытаться отражать врага внутри речной петли; быстро пробежав ее и стараясь не думать о сыне, который остался где-то за спинами русов, воевода велел разобрать второй мост и за ним выстроил всех оставшихся людей. За спинами их, уже довольно близко, виднелись раскрытые ворота Полоцка, и старейшина Своислав, опомнившись, останавливал всех и пытался выстроить. Не получалось разглядеть, много ли руси им противостоит: кусты и овраги не давали широкого обзора. Но казалось, что враги везде и Полоцк окружен тройным кольцом.

Гудима, видя, что происходит позади, велел остановиться и опустил Всесвята на землю. Кровь больше не текла, оставив лишь багровое пятно на серой шерсти свиты, но бесчувственный князь был землисто-бледен. Глаза уже запали, пересохшие губы приоткрылись. Гудима попытался вспомнить, где в последний раз видел отца, но не вспомнил. И побежал назад, туда, где Богуслав собрал всех оставшихся: около двухсот человек.

Между вторым мостом и воротами разыгралась отчаянная схватка. Прижатые к городцу, полочане отбивались изо всех сил; у кого не было щитов, пытались отбрасывать вражьи клинки палками.

Из ворот выбежала Звенислава; за ней торопилась княгиня. Девушка услышала крики, что «князь ранен», и полетела, не думая об опасности; мать пыталась ее остановить. И обе разом застыли, расширенными глазами глядя, как пятятся на них спины полочан, теснимых красными щитами и железными шлемами. А перед воротами лежал на земле Всесвят с мертвенным лицом и в окровавленной свите.

С усилием отведя глаза от зрелища битвы, Звенислава устремилась к отцу. Беспомощно огляделась: ее толкнул сюда нерассуждающий порыв, она не подумала, что если отец ранен, его же надо чем-то перевязать. Все это походило на страшный сон; так и казалось, вот сейчас она моргнет, и все это исчезнет, снова настанет обычное тихое утро с туманами над Двиной и нежным птичьим щелканьем…

Спины расступились, в прорыв потекли красные щиты. Замелькало железо. С ревом и свистом русы устремились в раскрытые ворота, топча последних защитников. Кто-то из полочан кинулся в городец, но закрывать створки оказалось поздно. Княгиня и ее дочь, припав к телу Всесвята, жмурились от ужаса, каждое мгновение ожидая смерти, которая прекратит все это. Мимо них топотали бегущие русы, раздавались ликующие, шальные крики на чужом языке; в голосах звучало упоение борьбой и кровью.

– Хр-равн! Хр-равн![21] – ревели они, точно буря, и торжествующе колотили клинками по умбонам своих щитов.

…И вот на площадке перед тыном остался лишь один человек. Крепкий мужчина зрелых лет, с непокрытой головой и дыбом стоящими пышными полуседыми волосами, бросился в открытые ворота, будто надеялся найти там спасение, но уже меж столбов остановился. Развернулся и с широким замахом ударил топором на уровне глаз, норовя снести голову. Рагнвальд мигом нагнулся, уходя из-под удара, а разгибаясь, сам ударил мечом с таким же широким замахом – клинок пришелся на ребра под поднятой рукой пышноволосого. Тот упал, а Рагнвальд рванул вперед, перепрыгнув через тело.

За воротами было пусто. Рагнвальд привычно вертелся, отыскивая очередного противника, но никто больше не кидался на него с топором, не пытался ударить в щит тяжелой рогатиной зверолова. Зачем эти дураки все время бьют в щит – можно подумать, видят в нем приманку! Он ожидал, что внутри стен городца его ждет последний отряд, отборная дружина самого местного кнедза – как венды называют конунга, – и сам конунг: в шлеме, кольчуге и под стягом.

Но здесь не оказалось никого: пустая вытоптанная площадка, окруженная избами. Какие-то люди жались к стене между строениями, в испуге выставив перед собой топоры, тут же толпились коровы и козы. Даже захотелось протереть глаза: они что, невидимые? Это колдовство? Колдуны придали воинам вид скотины, чтобы его обмануть?