Изгнанник из Спарты - Фрэнк Йерби

- Ха-ха! - фыркнул Хармид.

- ...или она поймет причину задержки.

- Благодарю тебя, Нибо. Ты можешь идти.

- Благодарю тебя, мой господин, - с чувством произнес Нибо.

Вся компания смотрела на него с озорным любопытством школьников, наблюдающих за своим учителем. Аристон с непроницаемым лицом засунул письмо под хитон, даже не взглянув на него, и как ни в чем не бывало повернулся к своим сотрапезникам.

- Итак, на чем мы остановились, друзья мои? - спросил он.

Следующие полчаса они, как и подобает истинным афинянам, посвятили догадкам насчет таинственной дамы, приславшей письмо Аристону, и попыткам хоть что-нибудь из него выудить. Каллий даже предположил, что это жена Ницерата; вообще-то он ничем не рисковал, так как знал, что Ницерат не обижается на подобные шутки; горячая и нежная привязанность этой достойной женщины к своему мужу была известна всем Афинам. Любопытно, что об этом говорили больше, чем о самых свежих скандалах: "Ты представляешь, до чего докатились Ницерат и его жена? Они верны другдругу! И как это им удается? Да, такого в Афинах еще не бывало!"

- Когда приду домой, я ей всыплю, - с серьезным видом пообещал Ницерат, вызвав очередной взрыв хохота.

- Сократ, не уделишь ли ты мне пару минут? - сказал Хармид. - Видишь ли. мой племянник очень хочет познакомиться с тобой. Ему всего двенадцать лет, но он умен не по годам. Я уже давно уговариваю своего зятя, чтобы тот разрешил ему стать твоим учеником.

- Пускай сначала подрастет. Не хватало мне только обвинений в совращении детей, - отозвался Сократ. - Но пусть войдет, Хармид, пусть войдет!

Хармид послал раба за мальчиком. Когда они вошли, все гости с любопытством оглядели его. Мальчик был коренаст и широк в плечах, его мускулатура была развита не по годам. Видно было, что ему не суждено стать красивым. Но Аристон

готов был поклясться, что никогда в жизни ему не доводилось встречать столько ума, сколько светилось в этих темных глазах.

- Это мой племянник Аристокл, - сказал Хармид. - Но мы никогда не зовем его по имени. Мы зовем его Платоном за его широкие плечи. Он тренируется у Аристона - я имею в виду борца, а не нашего друга; боги свидетели, что между ними нет ничего общего, кроме имени, - и он уже достиг немалых успехов. Платон, сын мой, подойди к великому Сократу!

Мальчик приблизился, склонился перед Сократом и поцеловал ему руки. Но тот нежно поднял его и поцеловал в лоб.

- Ты хочешь быть моим учеником, Платон? - спросил он.

Но ответа на этот вопрос, равно как и всего дальнейшего разговора между Сократом и его учеником, которому суждено было впоследствии стать столь же знаменитым, как и он сам, Аристон не услышал. В этот момент Нибо опять вошел в зал. Шепнув что-то своему господину, он направился прямо к Аристону.

- Метек Орхомен, - произнес он слегка презрительно, еще раз подтверждая мысль Аристона о том, что домашняя прислуга бывает высокомернее своих собственных хозяев, - ждет вас на улице, господин. Он говорит, что у него срочное дело. Он в самом деле какой-то взвинченный.

- Он что, пьян? - резко спросил Аристон. В последнее время Орхомена редко видели трезвым. После смерти несчастной Таргелии он сильно опустился.

- Да нет, мой господин, - сказал Нибо. - Просто, как бы это сказать возбужден. Ходит взад-вперед и...

- Хорошо, я выйду к нему, - сказал Аристон.

Нибо оказался прав. Орхомен был явно возбужден. Длинный шрам у него на лбу, оставшийся от клейма, некогда украшавшего лицо беглого раба Орхомена, казался лиловым на фоне его побагровевшего лица. Но он был умыт и опрятно одет. Его волосы и борода аккуратно подстрижены. От него исходил весьма приятный, нерезкий запах духов. А главное, он был один. Без смазливых женоподобных юнцов, которых

он постоянно таскал за собой. И это было самое удивительное.

- Ты должен помочь мне, Аристон! - воскликнул он, даже не поздоровавшись. - Ты просто обязан!

- В самом деле? - осведомился Аристон.

- Да, клянусь Зевсом Громовержцем! Ну хорошо, я признаю, что в твоих глазах я был последней свиньей, но с этим покончено, слышишь! Покончено!

- Неужели? - сказал Аристон.

- Ну да, клянусь Афродитой! Понимаешь, мой мальчик, впервые в жизни я влюбился. По-настоящему. Я полюбил всей душой!

- Ну и как его зовут? - спросил Аристон.

- Как его зовут? Ха-ха! Вот тут-то ты и ошибаешься! Как ее зовут, друг мой! Мою жену, мою маленькую женушку!

- Ты что, опять женился? - спросил Аристон.

- Ну да. Для того чтобы удержать ее, понимаешь? Я не мог с ней расстаться. Не мог. Аристон! Но теперь и этого мало, потому что... - Голос его прервался, и Аристону послышался звук, странно похожий на всхлипывание.

- Ладно, успокойся, Орхомен, - сказал он. "А ведь Орхомен немного сумасшедший, - подумал он, и сердце его наполнилось жалостью. - Нет, даже не немного. Бывает, что страдания лишают человека рассудка, когда душа его не готова достойно перенести их".

- Назови мне ее имя, - сказал он.

- Ее зовут Хлодовехия, или Кассевелона, а может, и так, и так. Честно говоря, я сам толком не знаю.

- Хлодовехия? Кассевелона? Она что, варварка? Клянусь Афиной, это не эллинские имена!

- Ну разумеется не эллинские. Она в самом деле варварка - самая прелестная маленькая варварка, какую ты когда-либо видел. Она из Галлии ну, в общем, ты знаешь, это западнее Сицилии, но ближе, чем Гесперия, у нас там еще есть город Массалия. Одни боги могут понять, что она говорит. Она пробыла в Массалии недостаточно долго, чтобы хорошо выучить греческий язык. Насколько я понял, она родилась в местечке под названием Лютеция - какой-то

городок на острове посреди реки, а ее народ называется паризии.

- А вот это эллинское имя, - заявил Аристон.

- Вовсе нет. Простое совпадение в языках. Она даже не знает, кто такой Парис. И об Елене ничего не слыхала. и вообще о Гомере.

- Да просветит ее Афина! - сказал Аристон.

- Но она прекрасна. Аристон! Ее волосы такие светлые, что кажутся почти белыми.

- Ха! - хмыкнул Аристон. - Эти осветлители продаются в каждой лавке.

- Ничего подобного! - Ухмылка Орхомена была похожа на волчий оскал. Видишь ли, поскольку она варварка из этой самой Галлии - во всяком случае, италиоты называют их галлами...

- Я прекрасно знаю, где находится Массалия, - перебил его Аристон. Продолжай, Орхомен.

-... она еще не научилась ухаживать за своей внешностью. Нет, ты не подумай, она часто моется, от нее всегда хорошо пахнет; но она не бреет волосы на теле и вообще не удаляет их, как наши женщины. И представь себе, они всюду такие же светлые! Абсолютно везде, Аристон! Брови, ресницы, подмышки...

- Остановись, прошу тебя! - Аристон оборвал его на полуслове. - Не забывай, что она твоя жена, Орхомен! Изволь относиться к ней с должным уважением. Не пристало тебе вслух обсуждать ее тело, да еще на улице.

- Какой ты все-таки чувствительный, калон! Внешне ты стал мужчиной, но душа у тебя все еще девичья, не так ли? Ну да ладно. Пойдем же! Я хочу познакомить тебя с ней.

Аристон остановился в нерешительности.

- Не забывай, что мы в Афинах, - сказал он.

- Я знаю. Но я не афинянин, и ты тоже. Кроме того, я полагаюсь на это твое проклятое понятие чести. Идем же!

- Думаю, - сухо заметил Аристон, когда они тронулись в путь, - не пройдет и года, как ты забьешь ее до смерти, как несчастную Таргелию.

Орхомен встал как вкопанный. Дрожь пробежала по его могучему телу.

- Какой-то демон сидит во мне, Аристон, - прошептал

он. - Мне хочется причинять людям боль, я упиваюсь своей жестокостью. Но это находит на меня только когда я пьян - вот почему я не выпил ни капли с тех пор как встретился с ней. Тем не менее и в этом мне понадобится твоя помощь, мой драгоценный друг. Скажи мне, если я окажусь слишком слаб и не устою перед искушением, ты разрешишь мне прийти к тебе, чтобы протрезветь перед тем, как отправиться домой?

- Разумеется, - успокоил его Аристон.

- Ибо я умру, если трону мою Хлодовехию-Кассевелону хоть пальцем! Ведь я так люблю ее, да поможет мне Эрос!

- Ну так и не трогай ее, - предложил Аристон.

- А если это сильнее меня? - возразил Орхомен. - Алкивиад как-то сказал, что все люди делятся на тех, кому доставляет удовольствие причинять боль другим, и тех, кому нравится самим ее испытывать. Сдается мне, что ты принадлежишь к последним. О, как ты обожаешь страдать!

Аристон с удивлением уставился на него. Практически то же самое он слышал от Сократа: "Пойми, Аристон, в твоей любви к маленькой Хрисее нет, в сущности, ничего противоестественного. Я хочу сказать, противоестественного для тебя. Да, она во многом похожа на мою Ксантиппу, а ты не столь кроток и терпелив, как я. Каждый день она будет разыгрывать перед тобой сцены, достойные Тартара. Она из тех, кто просто не может не мучить того, кого любит. Она вечно не уверена в себе, она стыдится своей внешности, и поэтому она на каждом шагу станет подозревать тебя в неверности; она будет кричать на тебя, выходить из себя по всякому поводу. Но все это не имеет значения, точнее, не имело бы значения, если бы я мог быть полностью уверен в том, что душа твоя успокоилась, что ты все еще не ищешь страданий, сам того не ведая, и что тайная страсть к самоуничижению навсегда оставила тебя".