Идем на восток! Как росла Россия - Лев Вершинин

И проявило. Да так, что в итоге ушли к Аллаху не только многие пылкие юноши, но и несколько почтенных почтенных старцев, – и, «одним словом, произошло событие, какого не бывало в мусульманской общине с возникновения ислама». Параллельно трещала по швам и политическая конфигурация региона. Всеми запуганный Худояр, хан Коканда, уже не веря во всемогущество Бухары, писал русским слезные письма, умоляя о мире на любых условиях, пусть и «собачьих». Впрочем, ничего большего ему и не светило. «Вследствие сего, – гласили инструкции, данные Романовскому командованием, – не должно быть заключено с Кокандом никакого формального мирного договора, могущего связать наши дальнейшие действия». Впрочем, указывалось далее, «было бы полезно продлить с ним переговоры до того времени, пока силы наши дозволят окончательное завоевание этой области», для чего рекомендовалось «принять тон высокомерный, третировать Худояр-хана, как человека, который по положению своему должен быть вассалом России. Если обидится и будет действовать против нас, тем лучше, это даст предлог покончить с ним».

Таким образом, Россия не только приняла правила игры, но и начала диктовать свои. Причем не одному лишь жалкому, рушащемуся Коканду, но и Бухаре. Хамить Музаффару, в отличие от его морально сломленного коллеги, правда, не хамили, но требовали признать все, что заняли русские войска, – в том числе и земли, считавшиеся «исторически бухарскими», – собственностью России, отвязаться от Коканда, дать надежные гарантии русским купцам и выплатить гигантскую контрибуцию. Эмир, имея в активе обезумевших мулл, вышедших из подчинения беков, распавшуюся армию и крайне недовольное войной купечество, соглашался на все, кроме контрибуции, которую просил не взимать, ибо «беден, как бродячий дервиш без посоха».

Весьма обрадованный, Романовский расценил такую просьбу как «оскорбление интересам российским», взвинтил сумму до совершено дикой, к тому же потребовав выплатить ее сполна в течение 10 дней, что и в самом деле было совершенно нереально. А затем, не получив денег, возобновил наступление. 27 сентября пал очень вкусный город Ура-Тюбе (потери 2500:17), затем, 17–18 октября, – Джизак (потери 6000:6), после чего Дмитрий Ильич получил повышение, сдал командование Мантейфелю и убыл с фронта. Далее стало холодно, жизнь замерла, а следующий, 1867-й, прошел тускло, в мелких стычках, захватах русскими второстепенных городов и так далее. Главным событием года стало учреждение Туркестанского генерал-губернаторства во главе с легендарным Константином фон Кауфманом, «человеком большого ума, обширных знаний и, несмотря на немецкое происхождение, чисто русских взглядов на государственные задачи России».

В январе 1868 года Коканд окончательно выпал из колоды: Худояр подписал торговый договор, как бы равноправный, но по факту делавший его ханство вассалом России, а Музаффар-хан, успевший оклематься от шока, объявил «неверным» очередной джихад. На сей раз не с подачи мулл, а по праву Повелителя Правоверных, делая ставку не на «гази», от которых толку не было, и не на беков, которые тянули одеяло на себя, а на немногих армейских курбаши, проявивших в ходе событий мужество, верность и сноровку и сумевших сформировать более или менее крепкие части.

Вход рупь, выход пять

Естественно, это не понравилось муллам, у которых отбирали право рулить идеологией, и не понравилось бекам, поскольку дело пахло появлением у эмира собственной армии, способной, если нужно, воевать и с ними. Но, с другой стороны, не понравилось и олигархам Самарканда и Бухары, по мнению которых, убытки уже превысили всякую норму, а значит, с войной пришло время кончать. Оппозиция «справа» выдвинула собственного претендента, старшего эмирского сына Абдул-Малика, по прозвищу Катта-Тюра, – юношу, по оценке Абд аль-Азима Сами, «превзошедшего в любви к Аллаху самых богобоязненных ишанов», а оппозиция «слева» начала по чуть-чуть устанавливать связи с русским командованием. Для укрепления авторитета Музаффару срочно требовалась победа, хотя бы небольшая, – и 1 мая на зерафшанских холмах повторилось то же, что при Ирджааре. Даже круче: на сей раз огромная армия разбежалась, вообще не пожелав драться, хотя бы для вида. Остатки во главе с Повелителем Правоверных отступили к Самарканду, но горожане закрыли перед монархом ворота, предпочтя сдаться русским. 12 мая под стенами Ургута сгинула (потери 1200:0) вторая полевая армия эмира, а 1–2 июня на Зерабулакских высотах грянула наконец – под командованием лично Кауфмана – генеральная баталия. На сей раз, по оценке русских офицеров, сарбазы наконец-то хоть как-то себя проявили, разбежавшись не тотчас, а после некоторого сопротивления, – не зря же мирза Сами, об Ирджааре, как помним, почти молчавший, на сей раз дивно многословен, изобильно воспевая «великую битву, подобно битвам Тимура потрясшую основы мироздания». Однако итоги мало отличались от ирджаарских: потери 1500:0 (правда, 35 раненых) и дикое бегство. «Путь на Бухару был открыт вполне», а сам Музаффар, уже ни во что хорошее не веря, паковал вещи, целясь бежать в Хиву. Возможно, и сбежал бы. Но жизнь распорядилась иначе.

Именно теперь в войну вступили ранее выжидавшие беки мощного региона Шахрисабз, до тех пор эмиру в помощи отказывавшие, а теперь – имея, как помните, своего кандидата на престол – решившие, что время настало. Далее была знаменитая – увы, куда менее, чем следовало бы, – оборона самаркандской цитадели, где крохотный отряд русских, слегка усиленный горстью местных лоялистов в соотношении сто к одному целую неделю защищался от ворвавшихся в город шахрисабзцев, киргизов и горожан, желающих попасть в рай без очереди. Многие и попали. Очень многие. А потом с Зерабулака вернулся Кауфман, шахрисабзцы с киргизами куда-то пропали, на город же, в наказание за мятеж, генерал-губернатор не обращал внимания целых трое суток. Ну и… «Несмотря на назначение многочисленных патрулей, – вспоминал всю неделю не выпускавший винтовку из рук Василий Верещагин, – много темных дел совершилось в эти бесконечные три дня», – и ничего подобного в Самарканде больше не случалось. Зато прибыли послы от Повелителя Правоверных, теперь уже согласного на все, но при условии, что русские помогут прижать к ногтю охамевший Шахрисабз и прогонят негодяя-сына.

Братишка

На том и поладили. Беков приструнили, нахального Абдул-Малика выбили из его «столицы» Карши, потом выгнали еще раз, окончательно. После чего он бежал аж в Индию, к англичанам, с которыми поддерживал связи, а счастливый папа-эмир подписал мирный договор, «с великой радостью, от чистого сердца» уплатив 500 тысяч рублей контрибуции (впятеро больше, чем мог бы уплатить, будь он умнее в прошлом году). Правда, требования сверху «с дикарями обращаться без церемоний» ярым-подшо (то есть полуцарь) отверг. По его мнению, не было «решительно никакой целесообразности дальнейших военных действий при условии, если население Бухарского и Кокандского ханств не будет выступать против России». Кроме контрибуции, русские купцы получили право свободной торговли, а кроме того, эмир обязался «не посылать войска и шайки грабителей в русские пределы» и уступил «в знак любви и восхищения моему старшему брату Искандар-подшо» Ходжент, Ура-Тюбе и Джизак. То есть самые плодородные и водообильные области эмирата. Россия, в общем, в них не нуждалась, но без них эмирату, ежели что, воевать было бы сложно.

В порядке ответной любезности Музаффару вернули крепости Яны-Курган и Карши с гарантией (в Петербурге слово Кауфмана звучало крайне веско), что суверенитет сохранится. Правда, несколько позже, когда бухарцы рискнули шалить, брату Музаффару пришлось – тоже «с радостью и от чистого сердца» – «принести в дар» брату Искандару также право решать, кому быть наследником эмирского престола, а кому куш-беги, первым министром. Взамен, со своей стороны, «старший брат» гарантировал «младшему», помимо и так обещанной защиты от любых посягательств, еще и помощь в расширении ужавшейся территории за счет независимых районов Памира. Что и было выполнено в точности. Держать слово Россия умела.

Глава XXXVII. Геополитическая комедия (4)

Наши цели ясны, задачи определены

Мы, если помните, договорились обсуждать не цветочки и даже не ягодки, а почву, вглубь которой корешки оных ягодок тянутся. О том и будем. Начав с того, что происходящее в Средней Азии все больше бесило людей с далекого туманного острова. Там опасались…

Итогом опасений, как известно, стал «меморандум Кларендона» с настоятельным предложением о срочных переговорах насчет «точной границы нейтрального среднеазиатского пояса». Россия не возражала, но бритты хотели чересчур многого. Например, чтобы граница шла «по Амударье в ее среднем течении, с тем чтобы на меридиане Бухары она следовала строго на запад через всю Туркмению». Петербург резонно возражал, что ежели так, то черта окажется «в 230 верстах от Самарканда, тогда как расстояние от нее до передового английского поста с лишком вдвое больше», а какой же тут паритет? Тем более получилось бы, что линия, приятная кабинету Ее Величества, рассечет караванные тропы в Иран. Ну и, конечно, вопрос об Афганистане. Афганцы имели договор с Лондоном и хотели обладать Памиром, округлив свои владения за счет Бухары. В итоге поладили на том, что Россия не станет «расширять земли эмирата Бухарского более, чем следует». Без расшифровок. По итогам переговоров Кауфман, не без основания считавшийся в Петербурге экспертом по востоку высшего класса, представил в декабре 1870 года Особому совещанию докладом «О положении политических дел», указав, что результатом «во многом нежданных и не чаянных кампаний» стало заключение торговых договоров, «без соучастия военной силы невозможное». Более того, даже в Коканде «ныне нет беспорядков внутри, наладилась торговля, началось строительство базаров, караван-сараев, большого канала для орошения безводных степей».