Почтовые открытки - Энни Пру

– Завтра покажу вам. И вот мистер Санди, хорошо зарабатывающий, уважаемый за свое мастерство, герой журнальных и газетных публикаций, имеющий чудесную семью, двоих детей, стреляется. Как раз в конце зимы. Закончил все свои работы, обклеил потолок газетами, другими газетами застелил пол, чтобы никому не пришлось все вычищать, и – бабах! И никто так никогда и не узнал, почему он это сделал. Дела у него шли хорошо. Никаких признаков такого намерения не было, и записки он не оставил. А его труды по обклеиванию потолка газетами обернулись горькой иронией, потому что все это месиво – мозги, запекшаяся кровь – заляпало костяшки домино на столе позади него. За час до того как застрелиться, он играл в домино с младшим сыном. Это было много лет назад, но что еще более странно, тот самый сын, с которым он играл в домино, тоже застрелился, в день своего восемнадцатилетия. Это случилось два года назад. Не помню, где он это сделал, а ты, Молли?

– Тут неподалеку, в поле.

– Да-да. Теперь вспоминаю. Забавно, что он воспользовался дробовиком восьмого калибра. У его отца, видите ли, была коллекция, так вот это ружье оказалось из нее.

– Господи! – воскликнул Лоял. – От него, должно быть, мало что осталось.

– Совершенно верно. Голова разлетелась вдребезги. Но тут, по крайней мере, известно, почему он это сделал. Он оставил предсмертную записку на трехстах двенадцати страницах. Начал писать ее за семь месяцев до этого грязного дела и писал все семь месяцев. Он считал, что у него нет будущего, что он невзрачный, девушки над ним смеются, у него дурные привычки – можно предположить, что́ он имел в виду, – что он ленивый, у него плохая память, он плохо учился в школе, страдает аллергией чуть ли не на все, одна нога у него короче другой и так далее. В общем, все беды, какие могут быть у мужчины.

– Я никогда не считала его некрасивым, – вставила миссис Доффин. – Сколько раз я его ни видела, он выглядел совершенно нормально. Никогда не угадаешь, что может прийти в голову человеку.

– Таких, как те, о ком я рассказал, – пруд пруди: потерянный урожай, невозможность платить по закладной, финансовые проблемы… Конечно, и у нас были свои трудности, но мы каким-то образом выкручивались без помощи ствола. Правда, мама?

– Пока – да, – ответила миссис Доффин и рассмеялась.

– Вы сегодня понесли серьезные потери, мистер Блад, это так: ваш урожай бобов, ваши леггорны, дом, хозяйственные постройки… Но я надеюсь, вы не станете смотреть на вещи слишком мрачно. Вы спаслись сами, у вас остались машина и собака. Надеюсь, вы не схватитесь за ствол, как те, о которых мы сейчас вспоминали. У вас еще есть для чего жить.

– Нет-нет, – ответил Лоял. – Такая мысль никогда не приходила мне в голову. Случалось мне в жизни переживать и худшее, но я никогда о такой возможности и не помышлял. Я не стану стрелять себе в голову, даже если вы мне за это заплатите.

И все же собственная жизнь представлялась ему цепью слабых звеньев, лопавшихся одно за другим.

– Ха-ха. Знаете, если вы решите поработать, пока размышляете о следующем шаге, мы можем что-нибудь для вас здесь подыскать. В пансионате, даже таком маленьком, как наш, всегда найдется работа. Кстати, у нас, прямо здесь, тоже было два случая с дробовиками, правда, мама?

– Два? Я помню только мисс Брайдал, да и то по-прежнему считаю, что это был несчастный случай.

– А как же Парджер? Про него ты забыла?

– Я не забыла про него, но тогда был не дробовик, и, вероятно, это было убийство. К курку того охотничьего ружья была привязана веревка, и ружье выстрелило, когда он открыл дверь. Никто не разубедит меня в том, что это было убийство, и мне очень неприятно думать о том, из-за чего оно произошло. Мистер Блад, в то время у нас тут в ночлежке жило несколько сомнительных, если вы меня понимаете, парней, и один из них, друг этого Парджера, был ревнивым, как женщина. Шериф часами вел с ним беседы, и его никогда не арестовывали, но я всегда думала, что там кроется больше, чем может показаться на первый взгляд. Он убрался отсюда прежде, чем мы попросили его это сделать. Вероятно, и теперь ошивается где-то поблизости. – Собака пригрелась между правой пяткой Лояла и диваном, обвившись вокруг его ноги, как живая веревка. – А ваша собака отчаянно вас любит, мистер Блад.

– Угу, – согласился мистер Доффин, словно желая подтвердить, что упоминание о любви уравнивает счет вышибленным мозгам.

37

Записная книжка индейца

Он пытался описать то, что случилось в баре Криддла, в своей «индейской записной книжке». Но под пером события расплывались.

Он сидел за столом, рисуя ракушки мокрым донышком своей пивной бутылки и вполуха прислушиваясь к ссоре, происходившей на другом конце бара. Марта, рослая женщина с башней залакированных волос на голове, спорила с мужчиной. Одета она была как девушка-ковбой из ледового представления: замшевая куртка с кучей заклепок, мини-юбка из оленьей кожи, открывающая ноги, крепкие, как у футбольного полузащитника, с венчиками волос вверху, там, где остановилась бритва. Мужчина сидел, ссутулившись над своим пивом, от его засаленной одежды исходил приторный пар.

– Он ездит ничуть не лучше, чем раньше, вот в чем проблема. Ты должен был его починить. Я о тебе заботилась, а ты ничего так и не сделал с моим «шеви» – разве что посидел на его переднем сиденье. Или, возможно, постоял, прислонившись к капоту. Ты хоть что-нибудь с ним сделал? Можешь не отвечать, я и сама знаю, что ничего.

Мужчина почесал грудь и наполовину отвернулся от Марты. Она передвинула свой стул на другую сторону стола так, чтобы сидеть лицом к лицу с мужчиной. Голос ее становился все выше.

– Ты думаешь, я это просто так проглочу, да? Ведь думаешь, правда? Что я не пойду в полицию и никому не пожалуюсь? Так вот ошибаешься. Не на ту напал!

Мужчина преувеличенно тяжело вздохнул, незаметно подмигнул Лоялу и сделал знак миссис Криддл принести еще пива.

– Хочешь еще пива – прогуляйся сюда, к стойке, – сказала миссис Криддл, едва разжимая белые губы и продолжая протирать стойку. Ее жесткий взгляд не воспринимал ничего, пока оно не становилось частью прошлого. Она и пальцем не пошевелила, чтобы налить ему пива. Мужчина вертел свой пустой стакан на исцарапанном столе.

– Ты