Пути непроглядные - Анна Мистунина

По всему можно сказать, что ни один из народов мира не сравнится с этим в любознательности и любви ко всяким приключениям, в безумной отваге, с которой они торопятся затеять войну или поединок; но не только в этом, а также и в количестве нарушенных планов, во всякой нерассудительности, ибо во всем и всегда лианды руководствуются страстью, а не рассудком.

Когда же увидела, что он предпочел ей любовь смертной, пришла в великую ярость и сказала так: не думай, что останешься ты безнаказанным, ибо оскорбил богиню. Но он сказал: «Я не боюсь».

Легкий аромат дыма стал первым признаком тревоги – далекий и почти незаметный, но в здешнем воздухе любые запахи расходились далеко и сразу же привлекали внимание. Рольван молча переглянулся с Гвейром – говорить тут было не о чем, призывать к еще большей осторожности не имело смысла. Они и так крались, словно воры, держась в тени холмов и бегом пересекая открытые пространства, непрестанно озирались и только что не заметали за собою следы.

Рольван поудобнее перехватил копье, Гвейр снял со спины лук и поправил за поясом связку со стрелами. Их со всех сторон окружали холмы. Солнце слепило глаза, отражаясь от множества невысоких вершин – позади и впереди, везде. Казалось, они блуждают среди застывшего в волнении моря. Странное ощущение, похожее на тепло, но теплом не бывшее – Рольван не знал ему названия, – исходило от амулета, что висел на груди под рубашкой, и подтверждало, что они движутся в правильном направлении. Впервые появившись в тот день, когда расстались с Омой, оно делалось все увереннее, или же просто Рольван научился лучше его понимать. В противном случае он давно уже запутался бы в здешнем белом однообразии. Что до Гвейра, то он, по обыкновению, шагал уверенно, будто держал в голове карту. Рольван так и не сказал ему про амулет.

Осторожно поднялись они на ближайшую вершину, откуда отрывался хороший обзор, но источника дыма не увидели, не увидели даже ничьих следов, только бесконечную безжизненную белизну. Противоположный склон вел к берегу озера, покрытого заснеженным льдом по краям и не застывающего в середине. Питавшая его река текла с запада, оттуда, куда лежал их путь, минуя редкую хвойную рощу, терялась меж холмов. За ними, гораздо ближе, чем вчера, поднимались горы. Рольван с трудом отвел от них взгляд.

Порыв ветра снова принес запах дыма.

– Если там Волосатые, они стоят на реке, – проговорил Гвейр. – Обойдем их стороной.

Рольван молча кивнул. Взяв влево, они сделали крюк и вновь повернули к горам только, когда ветер потерял свой дымный привкус, сделавшись таким же пресным, как всегда. Остроконечные пики сияли так, что было больно смотреть. Солнце, еще яркое, клонилось к закату, и небо уже окрасилось алым и бирюзовым. Когда впереди, отделенная неглубокой долиной и низким заснеженным гребнем, показалась знакомая вершина с двумя торчащими, как указующие в небо персты, стоячими камнями, Рольван не удержался от возгласа. Гвейр рассмеялся, когда он бегом устремился вверх по склону холма, последнего перед тем, что был им нужен, и поспешил следом. Не задерживаясь на вершине, буквально скатились вниз, туда, где узкая полукруглая долина ложилась к подножию холма Врат, где ветер разукрасил снег причудливыми узорами и где только слепой или беспечный мог не заметить пятнающих этот снег человеческих следов.

Волосатые появились почти сразу: два, три, четыре вопящих чудовища выскочили из-за правого склона и понеслись к ним. Пропела тетива – никогда еще Рольван не видел, чтобы Гвейр так быстро приводил в готовность свой лук. Передний дикарь, сраженный почти в упор, свалился со стрелой в горле; следующий прыжком бросился на Рольвана, едва успевшего принять его на копье. Каменный наконечник вошел в плоть в области солнечного сплетения, и копье осталось в теле упавшего, хрипящего и бьющегося Волосатого. Попытка его вытащить едва не стоила Рольвану жизни, когда огромная резко пахнущая туша обрушилась на него сзади и сильные пальцы вцепились ему в горло. Потом резкий удар свалил Рольвана с ног. Содрогающееся тело придавило его к земле. С трудом отбросив умирающего Волосатого, Рольван поднялся, весь залитый кровью, и успел только благодарно кивнуть Гвейру, как раз прикончившему последнего из врагов, когда увидел бегущих к ним с противоположной стороны новых дикарей.

– Сзади! – закричал он.

К ним приближались пятеро. Впереди всех большими прыжками несся огромный, в полтора раза больше обыкновенного, Волосатый. Его длиннющие кривые руки взмахивали при каждом прыжке, словно крылья, тянулись вперед, как будто уже предвкушали возможность разорвать жертву. Покрытое черной шерстью тело прикрывала лишь набедренная повязка из серой шкуры. Из горла рвалось рычание. Гвейр обернулся и крикнул:

– Бежим!

Это глупость, – бешено думал Рольван, пока мчался вслед за ним, увязая в глубоком снегу, к холму Врат, а позади, все ближе, слышался рык и хриплое дыхание преследователей, – от них не убежать, можно только попытаться дать бой, да что, в самом деле, с Гвейром такое случилось? Рычание раздавалось уже прямо за спиной, и Рольван обернулся, вооруженный лишь тонким дротиком да висевшим на поясе кинжалом.

– Гвейр! – только и успел крикнуть он.

Дальнейшее запомнилось ему сплошной сумятицей, мешаниной движений, вспышек и криков боли. Гвейр с занесенным мечом кинулся к рычащему гиганту, отвлекая его внимание от Рольвана; отставшие от вожака на несколько шагов Волосатые налетели вопящей взъерошенной кучей; яркая молния разрезала пространство между ними и холмом, и напавший на Гвейра гигант мгновенно превратился в огненный шар. Гвейр едва успел отскочить. Новая молния безошибочно нашла второго Волосатого. Оставшиеся бросились бежать. Две вспышки последовали одна за другой, и два новых костра с треском и истошными воплями покатились по снегу. Запах горящей плоти и шерсти мгновенно вытеснил воздух из легких. Обернувшись, оторопевший от изумления Рольван еще успел увидеть, как последняя молния вылетает из воздетой руки стоящего на вершине холма человека. Садящееся солнце не позволяло разглядеть его, виден был лишь четный силуэт, кажущийся огромным на фоне закатного неба и вздымающихся за его спиной камней.

– Это – бог?! – выдохнул Гвейр.

– Не знаю, – Рольвана накрыло запоздалым испугом, он выронил дротик и согнулся, держась за колени. – Зачем ты побежал?

– Прости, не придумал ничего лучше. Я уже встречал этого малого, – Гвейр кивнул на догоравшее в отдалении тело и ощупал шрам у себя на лбу. – Не знаю, как я тогда остался жив.

Дикари больше не кричали. Пламя быстро опадало, оставляя на снегу скрюченные черные фигуры. Хуже их вида был только их запах. Рольвану показалось, что его сейчас вытошнит.

– Пойдем, – сказал он.

Тот, кто спас им жизнь, отвернулся и скрылся из глаз. Если бы не пять обгоревших трупов в снегу, Рольван усомнился бы, что вообще кого-то видел. Гвейр кивнул, убирая в ножны меч – лук он бросил еще во время первой схватки, а подобрать так и не успел.

– Пойдем.

Они взошли по склону, испещренному множеством следов, лишь часть из которых была человеческими. Разобрать, кому принадлежали остальные, Рольван не смог; он задумался об этом, но вид, открывшийся их глазам на вершине холма, заставил позабыть обо всем.

Он увидел огромную птичью голову, бессильно лежащую на лапах – звериных лапах, покрытых шерстью и заканчивающихся изогнутыми птичьими когтями. Тело существа было звериным, напоминавшем виденных им только на картинках львов, но спину украшали крылья, сейчас полураскрытые. Концы их лежали на снегу, и было ясно по их величине, что это не праздное украшение, что существо, больше чем вдвое превосходящее в размерах самую крупную лошадь, действительно способно летать. Еще было ясно, что зверь очень стар: по его беззащитно-усталой позе, по белому цвету шерсти и перьев – об их истинной окраске можно было догадаться, глядя на ярко-золотые основания крыльев, – по мутной пленке, застилавшей глаза.

Человек в блестящем черном одеянии стоял перед зверем на коленях, обхватив руками его голову и прижавшись к ней лбом. Глаза его были закрыты. Эта поза и неподвижность выражали такое безмолвное отчаяние, что Рольван и Гвейр смущенно остановились в отдалении. Двое у подножия камней никак не отреагировали на их появление.

Гвейр, более решительный, первым осмелился заговорить. Шагнул вперед и произнес с поклоном:

– Кем бы ты ни был, господин, прими нашу благодарность.

Незнакомец не шевельнулся. Гвейр замер, словно опять натолкнулся на стену. Постоял и медленно отступил назад, к Рольвану.