Пути непроглядные - Анна Мистунина

Гвейр, более решительный, первым осмелился заговорить. Шагнул вперед и произнес с поклоном:

– Кем бы ты ни был, господин, прими нашу благодарность.

Незнакомец не шевельнулся. Гвейр замер, словно опять натолкнулся на стену. Постоял и медленно отступил назад, к Рольвану.

Бордовый закат придавал неестественно-трагический оттенок застывшей перед ними безмолвной картине. Вроде бы ничего особенного, если не считать чудного полузверя-полуптицы – мало ли они повидали диковинных существ? Но громовая тишина ложилась на плечи гранитной тяжестью, сдавливала грудь. В ней безмолвно звучали крики, и стоны, и проклятия, и горький безнадежный шепот, как будто прямо у их ног вдруг разверзлась бездна страданий, о каких Рольван не мог и помыслить. Он пытался встряхнуться, не понимая, что с ним творится, откуда эти странные мысли и холод, замораживающий сердце. Но глянул мельком на Гвейра, увидел исказившую его лицо гримасу, стиснутые на груди руки и понял, что он не единственный, кто чувствует то же самое.

Горные пики полыхали в закатном пожаре. Красные отблески скользили по снегу, быстро темнея – в этом мире ночь всегда наступала быстро. Незнакомец все обнимал своего неподвижного зверя, казалось, они оба обратились в камень. Понимая, как глупо они с Гвейром выглядят, замерев и уставившись на что-то, вовсе не предназначенное для их глаз, Рольван знал, что лучше умрет, чем словом или движением нарушит тишину.

Он вздрогнул, когда Гвейр шевельнулся и сел, скрестив ноги, прямо в снег. Рольван молча опустился рядом.

Закат почти угас, когда незнакомец поднял голову и заговорил. Его язык был незнаком, не похож ни на звонкую речь людей-ангелов, ни на один из тех, что звучали в их родном мире. В его голосе были горе и гнев, он спорил и заклинал. Диковинный зверь медленно поднял свою птичью голову. Казалось, он без слов отвечает человеку. Тот вскрикнул, яростно не соглашаясь. Положил обе ладони на круглый птичий лоб. Как будто ураганным ветром дохнуло на безмолвных зрителей, толкая их, прижимая к земле. Амулет на груди Рольвана потяжелел и нагрелся. Дымка, похожая на невидимую стену, отделявшую города ангелов, заколебалась в воздухе между ними и незнакомцем.

Потом все закончилось. Человек в блестящей одежде уронил руки и беззвучно шевельнул губами. Из-за полумрака было не разглядеть, но Рольвану показалось – он плачет. Зверь поднял голову так, чтобы коснуться клювом его волос. Такой клюв мог размозжить человеческую голову одним ударом, но незнакомец не испугался, принялся гладить его обеими руками. Зверь приподнялся на лапах – теперь он возвышался над стоящим на коленях человеком, – раскинул крылья и закричал, вытянув шею. Потом повалился на бок, несколько раз вздрогнул и вытянулся. Он был мертв.

Отчаянный крик незнакомца заставил Рольвана и Гвейра, не сговариваясь, вскочить и кинуться вниз по склону бегом. Человек или бог, кем бы он ни был, присутствовать при его горе было опасно для жизни и – Рольван подумал об этом, усилием выбираясь из завладевшего всем его существом черного ужаса, – для рассудка тоже.

На полпути от вершины оба остановились, тяжело дыша. Рольван держался за грудь: амулет Нехневен обжигал все сильнее. Гвейр все время оглядывался и стискивал рукоять меча.

– Что это было?! – выдохнул он. – Ты встречал его раньше?

Рольван замотал головой:

– Наверно, он из богов, но я его не видел. И никогда не слышал о таких животных. А ты?

– Никогда.

– Он говорил с ним, как с человеком!

– И этот зверь ему отвечал. Что будем делать, Рольван?

Рольван поднял голову – на чернеющем небе мелкой крупой высыпали звезды.

– Скоро взойдет луна и придет Каллах… – он со вздохом поправился: – Я надеюсь, что придет. Нам все равно придется вернуться туда.

– Позже, – сказал Гвейр.

Рольван вздрогнул и поспешил согласиться:

– Позже.

Они поднялись на вершину в темноте, с осторожностью, которая возмутила бы их самих, не знай они, что незнакомец, так до сих пор и не сказавший им ни слова, пускает из собственных ладоней молнии, которые сжигают людей заживо. Черное небо было покрыто звездной россыпью, над холмом поднималась серебристо-белая луна. Сегодняшняя ночь принадлежала ей вся, казалось, она торжествует свою власть над этим миром, обозревая его до самых дальних закоулков, просвечивая насквозь мысли и чувства его обитателей. Человек – если он был человеком – неподвижно сидел над мертвым зверем. Его одежда блестела в лунном свете, как будто пошитая из драгоценностей.

Остановившись в отдалении, Рольван и Гвейр склонили головы, выражая почтение к чужому горю. Незнакомец оглянулся на них и произнес несколько слов, которых они не поняли. Голос его звучал не враждебно, лишь только устало.

Гвейр поклонился ему.

– Мы не понимаем твоего языка, но сочувствуем твоей утрате, – сказал он. – Если мы можем быть чем-нибудь тебе полезны, прошу, располагай нами.

Рольван про себя понадеялся, что скорбящий незнакомец не поймет эти слова буквально и не попросит их вырыть яму, чтобы схоронить зверя, но, разумеется, смолчал, лишь поклонился вслед за Гвейром. Мысленно он взывал к Каллаху, умоляя его прийти скорее. Когда меж стоячих камней наконец обрисовался и запылал огненный контур Врат, Рольван готов был кинуться обнимать появившегося из них бога.

Каллах едва заметил их с Гвейром, когда они обрадованно поспешили ему навстречу. Коротко кивнул и направился к незнакомцу, что при его появлении медленно поднялся с колен. Призрачный пес Гарм следовал за богом по пятам. Гвейр при виде его вздохнул и испугом и восхищением и попятился назад.

Отсветы пылающих Врат окрашивали красным белый снег и шкуру мертвого зверя, придавали неестественный румянец лицам, отражались от щита и оружия Каллаха. Приблизившись, он с видом самого искреннего огорчения снял с головы шлем и, держа его в одной руке, другую положил на плечо незнакомцу. Сказал что-то, покачал головой, выслушав короткий ответ. Сделалось ясно, что эти двое хорошо знают друг друга. Рольван уже не сомневался, что оба они были богами и что дивный полузверь-полуптица был таким же сверхъестественным другом незнакомца в блестящей одежде, каким Гарм был для Каллаха.

Им, поглощенным своей скорбью, не было никакого дела до людей, едва ли они вообще помнили о двух смертных, притихших в отдалении. Тот, что носил блестящий костюм, произнес несколько слов, Каллах ответил. Затем оба воздели руки и из их ладоней полился жидкий белый огонь, заливший все вокруг нестерпимо-ярким светом и мгновенно воспламенивший мертвое тело. Костер взметнулся буквально до небес. Налетевший неведомо откуда ветер растрепал его, завертел десятками огненных смерчей. Рев пламени был, как голос бури. Рольван и Гвейр отступили прочь от жара и искр, боги же как будто не замечали их. Пламя плясало вокруг их тел, не причиняя вреда. Светлые, заплетенные в косу волосы Каллаха словно налились огненным соком; от коротких черных волос незнакомца летели искры. Искры летели с его поднятых к небу рук, слезы на его щеках казались каплями огня. Он широко раскрывал рот, словно кричал или пел скорбную песню, но за ревом огня не было слышно ни слова. Грозовое напряжение в воздухе было так сильно, что Рольван убежал бы, будь он один.

Потом пламя опало и угасло. Снег растаял до земли, но черного выжженного пятна, какое остается обычно после костра, не было. Уже ничему не удивляясь, Рольван увидел быстро поднимающееся над кучкой пепла зеленые ростки.

Бог в блестящем костюме аккуратно собрал пепел и развеял его по ветру. Каллах тем временем наконец вспомнил, зачем он сюда пришел. Подойдя ближе, он тепло приветствовал Рольвана и Гвейра, который склонился перед ним в глубоком поклоне.

– Наша встреча омрачена несчастием, но я рад, что вы оба здесь. Ты выдержал испытание, человек Рольван. В последние дни взоры многих в Лунасгарде были прикованы к этому миру и ставки росли с каждым днем.

Рольван коротко вздохнул и прикусил губу. Боги видели все – как он сидел в яме, как замерзал в ледяной воде, как убегал от людоедов. Они наблюдали и делали ставки. Он сухо улыбнулся:

– Я надеюсь, ты ставил на меня?

– Я был заинтересован в твоей победе, – любезно отозвался Каллах. – Теперь ее никто не оспорит. Нам пора возвращаться, если здесь вас ничего не держит.

– Ничего, – с облегчением сказал Рольван, и Гвейр кивком подтвердил его слова.

Они поднимались впятером – лестница оказалась достаточно широкой, чтобы идти в ряд. Рольван решил, что ее ширина зависит от количества идущих по ступеням, и, пожелай они того, боги легко провели бы здесь целую армию. Справа от него шагал Гвейр, слева оказался тот, чьего имени они так и не узнали. Рольван не видел их лиц, лишь слышал дыхание – учащенное Гвейра, размеренное незнакомца. Еще дальше в тумане поднимались Каллах и хладный пес, чьи когти негромко скребли по невидимым ступеням. Молчание еще усиливало ощущение нереальности. Беспамятство, всегда подстерегавшее между мирами, казалось, вот-вот поглотит их.