Антоний и Клеопатра - Колин Маккалоу

Антоний слушал с возрастающим гневом, но ничего не отвечал.

Октавиан продолжил:

— Однако к тому времени, как мы закончим войну против Секста, он добавит к своему состоянию еще двадцать тысяч талантов — цена урожая этого года. Значит, он будет «сидеть» уже почти на девяноста двух тысячах талантов. Десять процентов от этой суммы — это свыше девяти тысяч талантов. Твои сорок, Антоний, дадут тебе тридцать семь тысяч. Подумай об этом! Огромная плата за малое участие — всего один флот, каким бы хорошим он ни был.

— Восемьдесят, — повторил Антоний, но уже не так решительно.

«На сколько же процентов он готов был согласиться? — подумал Меценат. — Разумеется, не на восемьдесят. Он должен был знать, что столько он никогда не получит. Но конечно, он забыл прибавить еще один урожай к трофеям. Это зависит от того, сколько он уже потратил мысленно. Если он рассчитывал на пятьдесят процентов, по старым цифрам это тридцать шесть тысяч. По новым цифрам, учитывая потерю десяти процентов, он получает даже немного больше».

— Помните: все, что получишь ты, Антоний, и ты, Лепид, будет за счет Рима. Никто из вас не потратит своей доли на сам Рим. Зато все мои пятьдесят процентов пойдут прямо в казну. Я знаю, что генералу полагается десять процентов, но я ничего не возьму. На что я потратил бы их, если бы взял? Мой божественный отец оставил мне состояние больше, чем достаточно для моих нужд. Я купил единственный дом в Риме, который мне был нужен. Он уже обставлен. А больше мне для себя ничего не нужно. Моя доля целиком идет Риму.

— Семьдесят процентов, — сказал Антоний. — Я — старший партнер.

— В чем? Конечно, не в войне с Секстом Помпеем, — возразил Октавиан. — Сорок, Антоний. Соглашайся или не получишь ничего.

Спор продолжался месяц, в конце которого Антоний уже должен был бы приближаться к Сирии. В том, что он остался, целиком были виноваты деньги Секста. Антоний намеревался в результате переговоров получить достаточно, чтобы самым лучшим образом снарядить двадцать легионов, двадцать тысяч кавалерии и несколько сотен единиц артиллерии. И еще огромный обоз, способный вместить провизию и фураж для огромной армии. Октавиан намекает, что он оставит себе эти проценты! Да не оставит он! И Октавиан хорошо это знает. Рим получит лучшую армию, какую он когда-либо выводил на поле сражения. А грабеж в конце кампании! Да все богатства Секста Помпея померкнут перед его трофеями!

Наконец проценты были согласованы: пятьдесят — Октавиану и Риму, сорок — Антонию и Востоку и десять — Лепиду в Африке.

— Есть и другие проблемы, — сказал Октавиан, — которые надо решить сейчас, а не потом.

— О Юпитер! — рявкнул Антоний. — Какие?

— Пакт Путеол или Мизена, назови как хочешь, дал Сексту полномочия проконсула на островах и на Пелопоннесе. Через год он будет консулом. Все это надо немедленно аннулировать. Сенат должен возобновить действие своего декрета, объявившего его врагом родины, лишить Секста очага и воды в радиусе тысячи миль от Рима, отобрать у него провинции и не упоминать его имя в анналах — он не сможет быть консулом никогда.

— Как все это можно сделать немедленно? Сенат собирается в Риме, — возразил Антоний.

— Почему? Когда стоит вопрос о войне? Когда на повестке дня стоит вопрос о войне, сенат обязан собраться даже за померием. Здесь присутствуют более семисот твоих сенаторов, Антоний, которые лижут твою задницу так усердно, что их носы совсем побурели, — едко заметил Октавиан. — Здесь у нас присутствует великий понтифик, ты — авгур, а я жрец и авгур. Препятствий никаких нет, Антоний. Совсем никаких.

— Сенат должен собраться в освященном здании.

— Без сомнения, в Таренте есть такое здание.

— Ты забыл одну вещь, Октавиан, — сказал Лепид.

— Прошу, просвети меня.

— Имя Секста Помпея уже есть в анналах. Это происходит, когда мы намечаем консулов за несколько лет вперед, а потом просто делаем вид, что их выбрали. Вычеркнуть его имя будет святотатством.

Октавиан захихикал.

— Зачем вычеркивать, Лепид? Я не вижу необходимости. Разве ты забыл, что есть другой Секст Помпей из той же семьи, ходит по Риму с важным видом? Нет причины, почему он не может стать консулом через год. В прошлом году он был одним из шестидесяти преторов.

На всех лицах появились широкие улыбки.

— Блестяще, Октавиан! — воскликнул Лепид. — Я знаю его. Он внук брата Помпея Страбона. Это до смерти польстит ему.

— Достаточно «почти до смерти», Лепид. — Октавиан потянулся, зевнул, похожий на довольного кота. — Вы не считаете, что мы можем заключить Пакт Тарента и сообщить Риму радостную весть, что триумвират продлен еще на пять лет и что дни пирата Секста Помпея сочтены? Антоний, поехать должен ты, начинать кампанию в этом году уже слишком поздно.

— Ох, Антоний, это же замечательно! — воскликнула Октавия, когда Антоний сообщил ей о поездке в Рим. — Я смогу увидеть маму и маленькую Юлию. Ливия Друзилла равнодушна к ее состоянию. Она даже не пытается убедить маленького… Цезаря Октавиана, я хочу сказать, видеться со своей дочерью. Я боюсь за малышку.

— Ты снова беременна, — добродушно сказал Антоний.

— Ты догадался! Поразительно! Это еще только предположение. Я хотела сказать тебе, когда буду уверена. Надеюсь, это будет сын.

— Сын, дочь — какое это имеет значение? У меня и тех и других достаточно.

— Действительно, достаточно, — согласилась Октавия. — Больше, чем у любого другого известного человека, особенно если учесть близнецов Клеопатры.

Блеснула улыбка.

— Ты недовольна, моя дорогая?

— Ecastor, нет! Я только горжусь твоей способностью к деторождению, — возразила она, тоже улыбаясь. — Признаюсь, иногда я думаю о ней, о Клеопатре. Как ее здоровье? Довольна ли она своей жизнью? О ней почти все в Риме забыли, включая и моего брата. Жаль как-то, ведь у нее сын от бога Юлия да еще твои близнецы. Может быть, однажды она вернется в Рим. Я хотела бы снова ее увидеть.

Он взял ее руку, поцеловал.

— Одно я могу сказать тебе, Октавия: в тебе совершенно нет ревности.

В Риме Антоний получил два письма: одно от Ирода, второе от Клеопатры. Считая письмо Клеопатры менее важным, он сначала сорвал печать с письма Ирода.

Мой дорогой Антоний, я — царь евреев, наконец-то! Это было нелегко, если учесть неопытность Гая Сосия в военном деле. Он не Силон! Хороший губернатор в мирное время, но не может держать в руках евреев. Однако он оказал мне честь, дав мне два очень хороших римских легиона и позволив мне повести их на юг, в Иудею. Антигон вышел из Иерусалима встретить меня в Иерихоне. И я его разбил наголову.

Он убежал в Иерусалим, который мы осадили. Город пал, после того как Сосий прислал мне еще два легиона. Он сам привел их. Когда город пал, он хотел его разграбить, но я отговорил его. Я сказал ему, что мне и Риму нужна процветающая Иудея, а не разграбленная пустыня. В конце концов он согласился. Мы заковали Антигона в цепи и послали его в Антиохию. Когда ты будешь в Антиохии, ты можешь решить, что с ним делать, но я очень хочу, чтобы его казнили.

Я освободил мою семью и семью Гиркана из Масады и женился на Мариамне. Она беременна нашим первым ребенком. Поскольку я не еврей, я не могу быть верховным жрецом. Эта честь досталась саддукею Ананилу, который будет делать то, что я ему скажу. Конечно, у меня есть оппозиция и есть люди, которые участвуют в заговоре против меня, но ничего из этого не выйдет. Моя нога твердо стоит на еврейской шее, и я ее никогда не сниму, пока жив.

Пожалуйста, я умоляю тебя, Марк Антоний, отдай мне цельную, единую Иудею вместо пяти отдельных территорий! Мне нужен морской порт, и я буду счастлив, если это будет Иоппа. Газа слишком далеко на юге. Лучшая новость: я вырвал у Малхуса Набатейского право добывать асфальт в Асфальтовом озере. Малхус был на стороне парфян и отказал в помощи мне, его собственному племяннику.

Заканчивая письмо, я снова от всей души благодарю тебя за поддержку. Будь уверен, Рим никогда не пожалеет, что сделал меня царем евреев.

Антоний положил свиток, который сразу же опять свернулся, и какое-то время сидел, соединив руки на затылке и улыбаясь своим мыслям об этой семитской жабе. Меценат восточного покроя, но в отличие от Мецената жестокий и свирепый. Вопрос в том, что будет лучше для Рима в южной части Сирии: вновь объединенное Иудейское царство или разрозненное? Не расширив ни на милю географические границы, Ирод мощно обогатился, приобретя бальзамовые сады Иерихона и право добывать асфальт в Асфальтовом озере. Евреи воинственный народ, они отличные солдаты. Нужна ли Риму богатая Иудея, которой правит очень умный человек? Что будет, если Иудея поглотит всю Сирию южнее реки Оронт? Куда обратится потом взгляд ее царя? На Набатею, которая даст ему один из двух больших флотов, занятых торговлей с Индией и Тапробаной. Еще больше богатства. После этого он посмотрит на Египет. Меньший риск, чем любая экспансия на север, в римские провинции. Хм…