Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

Но вернемся к письму Бенкендорфа. 28 апреля 1830 г, Отвечая на строки из письма Пушкина от 16 апреля о ложности его положения «относительно правительства», Бенкендорф подтверждал благожелательное отношение к Пушкину царя, писал о том, что полиция никогда не получала приказа наблюдать за ним, что сам он давал советы как друг, а не как управляющий III Отделения, что царь поручил ему наблюдать за Пушкиным, давать ему советы не как шефу жандармов, а как доверенному человеку. Письмо насквозь лживое, лицемерное, но все же цель его (успокоить мать будущей жены поэта) была достигнута. Николай не был противником брака Пушкина.

Не позднее 5 мая 1830 г. письмо Пушкина Плетневу: «Милый! Победа! Царь позволяет мне печатать „Годунова“ в первобытной красоте». «Руки чешутся, хочется раздавить Булгарина. Но прилично ли мне, Александру Пушкину, являясь перед Россией с „Борисом Годуновым“, заговорить о Фадее Булгарине?» (287-8). 7 мая 1830 г. Пушкин благодарит Бенкендорфа за разрешение «Годунова»: «Лишь представительству вашего превосходительства обязан я новой милостью, дарованной мне государем <…> В глубине души я всегда в должной мере ценил благожелательность, смею сказать, чисто отеческую, которую проявлял ко мне его величество; я никогда не истолковывал в дурную сторону внимания, которое вам угодно были всегда мне оказывать» (817). Ложь в ответ на ложь. С примесью скрытой иронии. Но и с торжеством победителя. И характерно, что в это время, говоря о разрешении «Годунова», Пушкин упоминает о желании «раздавить Булгарина».

После этого, до середины июля1830 г., Пушкин и Бенкендорф не переписывались, хотя, вероятно, встречались и разговаривали. 15 июля 1830 г. Пушкин пишет записку Бенкендорфу: о том, что его трогает заботливость императора, тяготит бездействие; а нынешний чин, с которым он вышел из лицея, препятствует служебному поприщу; поэт сообщает о желании заниматься историческими поисками в архивах и библиотеках, написать историю Петра I и его приемников, до Петра III. Бенкендорф передает записку царю, оба довольны, видят в ней знак сближения Пушкина со взглядами «вполне благонамеренными» (Лемке506.Провер.).

В конце декабря 1830 г. «Годунов» вышел в свет и представлен царю. 9 января 1831 г. Бенкендорф пишет Пушкину, что царь повелел сообщить, что прочитал «Годунова» «с особенным удовольствием» (в черновике, который правил Николай, одобрение выражено сильнее: «с великим удовольствием». Бенкендорф и здесь счел возможным отредактировать царя, уменьшив похвалу). 18 января 1831 г. в письме Бенкендорфу Пушкин выражает благодарность за благосклонный отзыв царя о «Годунове» и добавляет: трагедия обязана своим появлением не только частному покровительству, «которым удостоил меня государь, но и свободе, смело дарованной монархом писателям русским в такое время и в таких обстоятельствах, когда всякое другое правительство старалось бы стеснить и оковать книгопечатание». Пушкин благодарит и Бенкендорфа, как «голос высочайшего благоволения и как человека, принимавшего всегда во мне столь снисходительное участие» (333-4). Благодарность вряд ли искренняя, но удовлетворение не наигранное: цель достигнута.

Никитенко писал в дневнике, что у Жуковского видел рукопись «Бориса Годунова» с цензурной правкой царя. Там многое вычеркнуто. Вот почему, по мнению Никитенко, напечатанный текст «Годунова» кажется неполным, с пробелами, позволяющими некоторым критикам говорить, что трагедия — только собрание отрывков, соединенных воедино (499). Утверждение сомнительное, но отражающее толки о «Годунове». Хотя возможно, что Жуковский, под наблюдением которого печатался текст «Годунова», сделал в нем какие — то сокращения и переделки цензурного порядка.

Но вернемся к прошлому. 3 января 27 г., в письме, где речь идет о чтении «Годунова», Пушкин обещает выслать Бенкендорфу, согласно его приказанию, мелкие свои стихотворения. В феврале 1827 г. Дельвиг, по поручению Пушкина, передает Бенкендорфу поэму «Цыганы», два отрывка из 3 главы «Онегина», стихотворения «19 октября 1827», «К ***», с просьбой скорее решить, можно ли их печатать. Присланное поручено кому-то в III Отделении для оценки. Получен положительный отзыв о поэме «Цыганы»: в литературном отношении она — лучшее произведение Пушкина, в роде Байрона. С похвалой рецензент отзывается и о других присланных произведениях (480).

Бенкендорф и здесь нашел к чему прицепиться. 4 марта он сообщает Пушкину о благожелательном отзыве, отмечая свое недовольство и удивление: Пушкин доставил стихотворения не сам, а поручил это дело посреднику (т. е. Дельвигу; еще одна мелкая придирка). Сообщая о том, что вручил эти сочинения царю, Бенкендорф останавливается на коротком стихотворении «19 октября 1827» («Бог помочь вам, друзья мои»). Последняя строфа (из четырех) вызывают недовольство Бенкендорфа:

Бог помочь вам, друзья мои,И в бурях, и в житейском горе,В краю чужом, в пустынном море,И в мрачных пропастях земли

(т.3 с. 35).

По поводу ее Бенкендорф замечает, что не нужно говорить о своей опале; автор не подвергался ей, а был «милостиво и отечески оштрафован — за такие проступки, за которые в других государствах подвергнули бы суду и жестокому наказанию». Между тем об опале поэта в строке не упоминается. Но в ней содержится скрытое обращение к друзьям-декабристам. Оценщик был бдительным. Оно не ускользнуло от его внимания. Недоволен Бенкендорф и тем, что проставленные инициалы в стихотворении могут подать повод к «невыгодным толкованиям и заключениям». Стихотворение было напечатано только в 1830 г., в журнале «Славянин» (481).. Приходилось вновь оправдываться. 22 марта 1827 г, отвечая на письмо Бенкендорфа, Пушкин объясняет, что посланные стихи давно были переданы Дельвигу, предназначались для альманаха «Северные цветы»; вследствие высочайшей воли пришлось остановить их печатанье, поэтому Дельвигу, у которого они находились, поручено было доставить стихи Бенкендорфу. Пушкин благодарит за замечание о стихотворении «19 октября», соглашаясь, что заглавные буквы имен и всё, что может дать повод «к невыгодным для меня заключениям и толкованиям», должно быть исключено. Медлительность же ответа (и в этом приходилось извиняться) Пушкин объясняет тем, что последнее письмо Бенкендорфа ошибочно послали в Псков (так оказалось на самом деле).

Позднее Пушкин пытался распространить и на другие свои произведения позволение царя печатать «Годунова» под авторскую ответственность. В середине октября 1831 г. он пишет Бенкендорфу, обращаясь с просьбой о дозволении издать особой книгой стихотворения, напечатанные за три последних года: «В 1829 г. Ваше высокопревосходительство изволили мне сообщить, что государю императору угодно было положиться на меня в издании моих сочинений. Высочайшая доверенность налагает на меня обязанность быть к самому себе строжайшим цензором, и после того было бы для меня нескромностию вновь подвергать мои сочинения собственному рассмотрению его императорского величества. Не позволите мне надеяться, что Ваше высокопревосходительство, по всегдашней ко мне благосклонности, удостоите меня предварительного разрешения?» (386). «При сем» Пушкин посылает письмо Погодина, с просьбой разрешить печатать его трагедии «Петр» и «Марфа Посадница». Разрешение было дано. Видимо, Бенкендорфу было приятно, что обратились непосредственно к нему. Он ответил, что нет препятствий к печатанью, что ему всегда приятны сношения с Пушкиным по поводу его сочинений. Он предлагает и далее обращаться к нему, но напоминает, что право печатать под свою ответственность относится только к «Годунову», а вовсе не ко всем пушкинским сочинениям.

24 апреля 1827 г. Пушкин просит Бенкендорфа разрешить ему приехать в Петербург по семейным обстоятельствам. Несмотря на высочайшее прощение, каждый шаг его находится под наблюдением, хотя официально под надзором он еще не состоит. В ответе Бенкендорфа сообщается, что царь на приезд согласен, но от себя шеф жандармов напоминает Пушкину, что тот дал слово вести себя благородно и пристойно. Бенкендорф пишет, что ему будет весьма приятно увидеться с Пушкиным в Петербурге: не столь дружеский, сколь многозначительный намек: следует отметиться (482).

Итак, уже в первые два года милостивой высочайшей опеки (1826–1827) поэту пришлось отчитываться в каждом слове, в каждом поступке, просить разрешение по поводу каждого шага, что не могло не раздражать Пушкина, независимо от его политической позиции. Не случайно, перед отъездом из Москвы в Петербург, возникают мысли, похожие на те, который обдумывал Пушкин еще при Александре, в Михайловском. Так 18 мая 1827 г. сообщает он брату, Льву, в Тифлис, что едет в Петербург, а оттуда «или в чужие края“, т. е. в Европу, или восвояси, т. е. во Псков» (в новую ссылку — ПР).

Приехав летом 1827 г. впервые после ссылки в Петербург, Пушкин понимал, что нужно явиться в III Отделение, заехал к Бенкендорфу, не застал его дома, вряд ли очень огорчился этим и решил ждать приглашения. Лишь 29 июня он отправляет короткое письмо Бенкендорфу, где сообщает, что был у него сразу по приезде, не застал дома, думал, что его потребуют, когда будет нужно, и потому не беспокоил Бенкендорфа. Теперь Пушкин просит аудиенции, когда и где тому будет угодно. Бенкендорф тоже не слишком торопился. Он отвечал только 5 июля: весьма рад свидеться на следующий день у него на квартире (т. е. 6 июля).