Северная Аврора - Николай Никитин

Проехав немного по тракту, возок свернул на полевую дорогу, миновал покрытую льдом Вагу и двинулся по недавно вырубленной просеке.

Вовсю задувал ледяной, пронизывающий до костей ветер.

– Борей повернул рычаг, – оборачиваясь к саням, с усмешкой сказал верховой. Это был Саклин.

В сопровождении Саклина Фролов и Драницын объехали все батареи. Осмотрев хозяйство и поговорив с бойцами, они оставили санки в роще и вернулись на первую батарею. Откинув рогожу, закрывавшую вход, они вошли в просторный шалаш. Внутри ярко горел керосиновый фонарь. Тут же, на ящике, стоял телефонный аппарат, возле которого пристроились командир батареи и молоденький телефонист.

Мороз усиливался. Хотя в шалаше топилась железная печурка, Драницын сразу почувствовал, как стынут у него ноги в сапогах.

То и дело попискивал телефон. Батарейный командир принимал сообщения от наблюдателей. На позициях противника все было спокойно. То одна, то другая батарея вызывала Саклина. Все ждали приказа открыть огонь.

– Соедини меня со штабом! – приказал Фролов телефонисту.

– Готово, товарищ комиссар, – через минуту сказал телефонист, протягивая Фролову трубку.

– Бородин? Что там у тебя? – спросил Фролов.

Бородин ответил, что все роты уже находятся на своих исходных позициях перед Лукьяновской и Усть-Паденьгой.

– Из Вологды, – добавил Бородин, – сообщают, что восточная колонна встретила противника на полдороге между Кодемой и Шенкурском и уже ведет бой.

– Уже ведет бой? – взволнованно переспросил Фролов.

– Так точно. Инженерная рота пошла в обход, по лесным просекам. Очевидно, хотят зайти во фланг американцам.

– Там тоже американцы?

– Оказывается, тоже.

– А что западная колонна?

– Ничего особенного. Вошла в Тарнянскую волость.

Рассказав Драницыну о новостях, Фролов вместе с ним вышел из шалаша. Саклин по-прежнему сопровождал их.

– Да, мороз крутой, – сказал комиссар, похлопывая руками. – Даже в варежках пальцы мерзнут.

– Америка поди запряталась в шубы, – беспечно отозвался Саклин. – А мы тут и ахнем! Дадим жару!

Комиссар посмотрел на часы. Бой должен был начаться с минуты на минуту. Фролову казалось, что стрелки движутся с невероятной медленностью.

Шагах в десяти от командиров, возле небольшого костра, грелись артиллеристы. Фролов крикнул им:

– Желаю успеха, товарищи! Сегодня вы должны показать, что советская артиллерия – первая в мире!

– Есть, товарищ комиссар, – ответили бойцы. – Постараемся! Огоньку не пожалеем.

Слегка ссутулившись и нахлобучив на уши свою папаху, Фролов пошел по тропинке к саням.

Тройка снова выехала на тракт. Небо на востоке уже посерело, повсюду разливалась предутренняя мгла.

Сидя в возке рядом с комиссаром, Драницын молчал. Сосредоточенное, хмурое лицо Фролова не располагало к разговору. «Волнуется», – думал Драницын.

Фролов испытывал то чувство, которое было уже знакомо ему по первому бою под Ческой, когда он «полез» в тыл к американцам. Сейчас ему снова мучительно хотелось «полезть самому». Тогда сразу стало бы гораздо легче. Лежа в цепи стрелков, он думал бы только о том, чтобы добежать до вражеских окопов и забросать их гранатами. Но сегодня он не имел права зря рисковать собой. Ведь ему доверена судьба всей операции.

В эту минуту загрохотала артиллерия.

– Саклин начал, – сказал Драницын.

Комиссар выпрямился и опустил воротник тулупа, словно для того, чтобы лучше слышать артиллерийские залпы.

Канонада то усиливалась, то ослабевала.

Вдруг сидевший на облучке Соколов резко обернулся к Фролову:

– Зарево, Павел Игнатьевич! Видите?

– Вижу… Над Лукьяновкой! Давай скорее!

– Сейчас шрапнель разорвалась над лесом, – сказал Драницын. – Над саклинскими батареями. Это уже американцы стреляют.

Тройка въехала в молодой хвойный лесок. Теперь к орудийным выстрелам присоединились звуки винтовочной и пулеметной стрельбы. Фролов заметил нескольких бойцов, стоявших с винтовками около легковых санок, принадлежавших батальонному штабу. Тут же стоял и адъютант штаба с двумя телефонистами. По выражению их лиц комиссар почувствовал что-то неладное и приказал Соколову остановиться.

Подбежавший адъютант доложил, что бойцы стрелкового батальона залегли под огнем противника.

Фролов посмотрел на его дрожащие губы.

– Без паники, молодой человек, – спокойно сказал комиссар. – Проводи нас к опушке. Это близко?

– Рядом, – ответил адъютант.

– А где Сергунько?

– С бойцами. В поле. С первой ротой.

Они быстро выбрались из леса и пошли по снеговому окопу. Уже рассвело. В деревне Лукьяновской, будто факел, пылало какое-то строение, очевидно полный сена сарай. С окраины деревни ожесточенно стреляли вражеские пулеметы. Из Усть-Паденьги американцы и англичане также вели непрерывный огонь, винтовочный и пулеметный.

Плотность огня была такая, что бойцы, цепью рассыпавшиеся по полю, лежали не поднимая голов.

Фролов взглянул на Драницына.

– Случилось самое страшное… Замерзло оружие! – встревоженно сказал Драницын. – Люди зря гибнут. А те стреляют из теплых блокгаузов.

– Нельзя терять ни одной минуты. Надо сейчас же идти в штыковую атаку. Это единственно правильный выход. Я подыму людей.

– Павел Игнатьевич!

– Товарищ Драницын, примите командование.

Фролов сбросил с себя тулуп и надел ватник, который подал ему один из находившихся в окопе бойцов.

– Товарищ комиссар, возьмите сопровождающего, – предупредительно сказал адъютант.

Фролов махнул рукой. Но к нему уже шел боец.

За спущенными, со всех сторон закрывавшими голову краями папахи этого бойца Фролов разглядел побелевшее от мороза лицо Любы Нестеровой.

– Люба? – Фролов на мгновение задумался. – Не боишься?

– Я, Павел Игнатьевич, так буду драться, что чертям станет тошно! – с трудом шевеля потрескавшимися от морозного ветра губами, ответила Люба. – Андрею небось не легче приходится…

«Сергунько рассказал ей», – подумал Фролов.

– Ладно, – сказал он. – Давай.

Комиссар перемахнул за бруствер, Люба последовала за ним.

Припавший к брустверу Драницын видел, как две фигуры быстро поползли по снегу, приближаясь к бойцам, лежавшим под неприятельским огнем.

3

Фролов потерял одну из своих варежек, и обледеневший снег, будто наждаком, драл ему кожу. Люба ползла шагах в десяти за ним. Вражеский огонь то и дело прижимал их к земле. «Вперед, только вперед», – думал Фролов и полз дальше.

Бойцы лежали неподалеку от колючей проволоки, опоясавшей деревню. Когда комиссар добрался до них, они подняли головы.

– Комиссар здесь, – услышал он чей-то хриплый голос.

Живые лежали на снегу вперемежку с мертвыми. У тех и других были одинаково белые, безжизненные лица. Раненые и обмороженные стонали.

– Где батальонный?! – крикнул Фролов.

Через несколько минут к нему подполз Сергунько. Нос у него был совершенно белый, точно из воска. На щеках белели два больших круглых пятна.

– Пойдем в штыки, – сказал ему комиссар. – Как люди?

– Выполнят приказание, – ответил Валерий со спокойствием человека, который уже не придает никакого значения смерти.

– Готовь атаку…

Взводные и отделенные тотчас передали команду бойцам. Людям сообщили, что комиссар пойдет вместе с ними. Цепь сразу зашевелилась. Фролов подобрал лежавшую рядом с убитым бойцом винтовку и с нетерпением ждал сигнала. Ожидание было мучительным. Саклин стрелял мастерски. Снаряды рвались в самом центре Лукьяновской.

В шрапнельном дыму, похожем на куски ваты, вдруг сверкал желто-белый огонек, как у молнии, и раздавался треск, затем вата рассеивалась в мелкие клочья.

– Давай, Саклин, давай! – кричал Фролов, словно его крик мог долететь до артиллерийских позиций.

Когда над деревней перестали рваться снаряды и плавно пошла в небо зеленая ракета, обозначавшая начало атаки, Фролов вскочил во весь рост.

– За мной, товарищи! – крикнул он и побежал вперед, сжимая в руках винтовку. «Неужели не поднимутся?» – мелькнуло в голове у комиссара, но в это время за его спиной раздалось дружное громкое «ура», и он почувствовал, что стопудовая тяжесть свалилась у него с плеч. Некоторые бойцы уже опередили его, резали ножницами проволоку, бросали на нее шинели и ватники. Первые несколько человек ворвались в неприятельский окоп. Комиссар прыгнул вслед за ними, упал, тотчас поднялся и увидел бежавшую от него фигуру в желтой шубе.

Американские солдаты без оглядки удирали по боковому ходу сообщения. Он бросился за ними.

– Бей интервентов! – раздался где-то впереди яростный голос Валерия Сергунько.

Фролов стоял возле вражеского разбитого блокгауза, теперь представлявшего собой беспорядочное нагромождение обуглившихся и расколотых бревен.

«Неужели все?» – думал он, утирая рукавом ватника потное, горевшее, несмотря на мороз, лицо.